На службе зла. Вызываю огонь на себя - Страница 13

– Но Ульянов называл аннексией попытки удержать Украину и Финляндию.

– Неужели вы не поняли главного отличия? Умеренные создают видимость соблюдения обещаний. Ленинцам – плевать. Ульянов может заявить о независимости Украины и Бессарабии. Да пусть Рязани и Москвы, лишь бы добиться власти. Потом отдаст приказ ввести туда 1-й пулеметный Петроградский полк и утопить в крови сепаратистов. Вы хотя бы одного такого уникума можете назвать среди умеренных?

– Что же дальше?

– Сделаем небольшую паузу. Керенский с компанией настолько последовательно намыливает себе веревку, что мешать ему нельзя. Достаточно толчка, и нынешнее хрупкое равновесие разлетится, большевики воспользуются моментом. Не получится – будут пробовать снова и снова. Не в августе, но до конца года у них точно что-нибудь обязательно выгорит.

– До конца года состоятся выборы и состоится Учредительное собрание. У России наконец появится шанс на легитимную власть, – Никольский уцепился за последнюю соломинку.

– Если большевики не одержат перевес на выборах, они не признают собрание и будут точно так же бороться, как с Временным правительством. Возможно – просто разгонят. Подводим итог, Владимир Павлович. Я надеюсь, к Ульянову вернется способность четко формулировать лозунги без заумных теоретизирований. Всеобщий мир, землю раздать крестьянам, фабрики – рабочим. Голытьба под эти призывы пойдет даже за чертом с рогами. Ленинцы победят, мы умоем руки.

Говорят, крокодилу нужно плотно поесть раз в год, в остальное время он обходится перекусами. Никольский не знал, насколько верна байка о крокодилах, но марсианин напоминал ему именно такую хладнокровную рептилию, которая загнала в угол жертву и равнодушно ждет, когда та попадет в зубастую пасть. Не важно сколько ждать – месяц или полгода, хищник не торопится, дичь обречена. В качестве жертвы – Россия.

– У меня отпуск? – спросил Никольский, у которого кончились доводы.

– Попрошу выполнить два поручения. Во-первых, вместе с Яго́дой пристально следите за Троцким. Он зачем-то отпустил Чернова, спасая его от анархистов, ведет себя открыто, нагло, не скрываясь. Претендует на первые роли в ЦК, хотя только в мае вернулся в Россию и лишь в июне вступил в партию.

– Нормально. Большевистские лидеры наглые и честолюбивые.

– Да. Но здесь беспрецедентный случай даже по левацким меркам. Вдобавок у меня есть подозрения, что он – агент моих конкурентов.

– Странно. Троцкий объективно усиливает большевиков, то есть играет вам на руку.

– Временно – да. Потом он превратится в дестабилизирующий фактор. Поэтому энергию Троцкого нужно использовать лишь в короткий промежуток времени, когда тактическая цель обеих наших закулисных групп совпадает. Затем его нужно отстранить или даже физически ликвидировать.

– Хорошо. А второе поручение?

– Вы только что ходатайствовали за социалистов-революционеров. Чудно. Налаживайте отношения с левыми эсерами. В идеале их крыло должно полностью порвать с ПСР и влиться в компартию.

– Они не простят мое жандармское прошлое и резню у Чернова.

– Не разделяю вашу категоричность. Верностью большевикам вы перечеркнули царский послужной список. Бойня – месть за их покушение и демонстрация силы. Левые эсеры – хищники, хоть и не столь клыкастые, как ленинцы. Такие уважают силу. По крайней мере попытайтесь. Всего доброго, Владимир Павлович.

В полном смятении чувств Никольский отправился в штаб-квартиру левых эсеров, где впервые столкнулся с их одиозной предводительницей.

Мария Александровна Спиридонова была воистину личностью легендарной. В 1906 году она по решению боевой организации эсеров застрелила мелкого чиновника – губернского советника Гаврилу Луженовского. Всероссийскую известность террористка получила благодаря публикациям, как ее жестоко избили, пытали и изнасиловали в поезде при этапировании в Тамбов. Она обрела ореол мученицы, несмотря на явную вину в убийстве. Эсеры казнили казачьего офицера Аврамова и помощника пристава Жданова, на которых Мария указала как на своих палачей.

По мнению Никольского, на теракты народников и их идейных последователей можно было реагировать только виселицами и пожизненной каторгой. Поэтому Спиридонову подлежало передать суду и вздернуть. Но издевательства над беспомощной арестанткой ставили власти на одну доску с преступницей. До эсеровского линчевания ни у полицейского, ни у армейского начальства не возникло мысли отдать под суд Аврамова и Жданова. То есть глумление над арестантом оказалось в порядке вещей. Николаевская империя сделала еще один маленький, но заметный шажок к той черте, за которой народ больше не захотел терпеть царя и его подручных.

В ответ на бурю возмущения петлю заменили на бессрочную каторгу, с которой Спиридонова освободилась только после Февральской революции. В Питере она оказалась в ореоле славы борца с самодержавием, а ее истерически взвинченные речи на митингах снискали ей популярность эсеровского лидера, уступавшего по популярности разве что Керенскому и Чернову.

Насилие и каторга повлияли на мировоззрение воспитанной девочки из хорошей дворянской семьи. Умеренность Временного правительства и ВЦИКа она сочла контрреволюционным, ратовала за поддержку большевиков с их путаными, но радикальными лозунгами. В итоге Спиридонова умудрилась внутри эсеров создать собственную левую мини-партию и заключила союз с Лениным. В конце июля экзальтированная дама, прозванная «валькирией революции», умудрялась сидеть на двух стульях – эсеровском и большевистском. Состояние сугубо временное, рано или поздно стулья разъезжаются, нужно делать выбор или оказаться между ними на полу.

Несмотря на грозное прозвище, Спиридонова внешне ничем не напоминала скандинавскую деву-воительницу и даже шлема с рогами не носила. На усталом лице – горящие глаза, смесь печали, сумасшедшинки и ощущения прикосновенности к какой-то вселенской мудрости, не подвластной простым смертным. На фоне весьма яркого и претенциозного убранства квартиры на Подьяческой улице – красных знамен, транспарантов с надписями «Земля и воля», «В борьбе обретешь ты право свое» – хозяйка левоэсеровской штаб-квартиры декорировалась в строгий черный костюм, пытаясь максимально скрыть свою женскую природу. Короткие темные волосы тронула седина. В углу рта тлела папироса.

– Так вот вы какой, жандарм-большевик.

Она не протянула руки. Вовлеченные в революцию дамы обычно пожимали руки крепко, демонстрируя, что они – партийные товарищи, а не институтки. По слухам, валькирия вообще не терпела прикосновений из-за последствий психологической травмы в 1906 году.

– Уполномоченный по координации действий с левоэсеровскими союзниками Владимир Павлович Никольский, – мужчина коротко кивнул.

Получилось слишком по-военному. Присутствующие революционеры оживились.

– У кого-то в большевистском ЦК отличное чувство юмора. Уж не думала, что передо мной, каторжанкой, будет стоять навытяжку, бодаться головой и щелкать каблуками жандармский генерал-майор.

Темные глаза обшарили большевистского посланника с болезненным интересом и каким-то лихорадочным возбуждением. Казалось, что Мария ежесекундно может сорваться на истерику и крик, начав стрелять, как в далеком девятьсот шестом.

– Ошибаетесь. Вы – не каторжанка, а свободный человек.

Спиридонова вышла из-за стола, приблизилась, выпустила облако табачного дыма. Не прицельно в лицо – дворянское воспитание удерживает от крайностей. Но достаточно невежливо.

– Хотите сказать, что я бывшая каторжанка. Стало быть, вы – бывший жандарм. То есть совсем уже не он. Так, товарищи?

Эсеры одобрительно засмеялись. Острый язык их предводительницы хорошо известен.

– Рад, что с первых фраз у нас взаимопонимание, сударыня. Разрешите присесть и закурить.

– Извольте. Но учтите. Бывших каторжан – не бывает. Одиннадцать лет каторги со мной. Все, как один. И шестнадцать дней, когда я ждала исполнения смертного приговора, пока не узнала про царскую «милость» о замене виселицы каторгой. И ночь, когда в поезде на Тамбов меня много часов подряд избивали, пытали и насиловали такие, как вы. Или вам подобные. И не надо мне говорить, что надо мной издевались не вы лично, – в голосе Спиридоновой зазвенели истерические нотки. Она спорила с Никольским, возражая на реплики, которые он и не думал произносить. – Двое насильников давно мертвы. Вас это абсолютно не оправдывает. Вы – часть машины, которая душила народ. Поэтому бывших жандармов тоже не бы-ва-ет!