На прифронтовой станции - Страница 10

— Ну, если паровоз и не заходит в депо, то ему кое-какой мелкий ремонт производят на путях, а на это тоже выписываются наряды. Не минуют и они расценщика Гаевого.

— Выходит, значит, что Гаевой располагает исчерпывающими сведениями о паровозном парке нашего депо? — спросил майор, делая какие-то пометки в записной книжке.

— В этом нет теперь никаких сомнений, — убежденно заявил Варгин. — Но каков гусь! Это ведь просто находка для вражеской разведки. Маленький, скромный человечишка на незаметной работе. Не пьет, живет уединенно, кроме своей конторы, нигде не бывает.

Вспомнив о папиросе, тускло тлевшей в пепельнице, Варгин несколько раз жадно затянулся.

Майор Булавин задумчиво постучал пальцами по настольному стеклу, переставил пепельницу поближе к капитану и спросил:

— А как вы думаете, Виктор Ильич: есть у Гаевого сообщники или он действует в одиночку?

— Нет у него никакой нужды в сообщниках, товарищ майор, — убежденно ответил Варгин.

— Вот еще что меня беспокоит, Виктор Ильич: как вы думаете, на нашу только станцию шпион заброшен или есть и на соседних?

— Едва ли, товарищ майор.

— Я тоже так думаю, — согласился Булавин. — Давайте, однако, прикинем, куда бы еще противник мог забросить своего агента. Держать двух шпионов вблизи друг от друга гитлеровцы не станут. Наша станция — самая крупная на всем участке от Низовья до фронта, и с точки зрения маскировки позиция шпиона тут наиболее безопасна. Ведь на маленьких промежуточных станциях обслуживающий персонал невелик и каждый человек все время на виду. Втереться шпиону в такой коллектив неизмеримо труднее.

— А не могли разве гитлеровцы заслать своего агента на узловую станцию? — спросил Варгин.

— В Низовье?

— Так точно. Там ведь разветвление дороги и одна линия ее идет к правому, другая к левому флангу фронта. Позиция для шпиона в Низовье, пожалуй, даже более выгодная, чем у нас.

— А по-моему, напротив, не очень-то выгодная, так как там нелегко ориентироваться, — заметил Булавин. — Расположение станции Низовье таково, что уследить за дальнейшим направлением поездов, прибывших из тыла, почти невозможно. Только начальник станции да ближайшие помощники его знают в точности, к левому или к правому флангу фронта пойдут оттуда поезда. Тот факт, что Гаевой заброшен на нашу станцию, как раз и свидетельствует, что Низовье непригодно для наблюдения за грузопотоком, идущим к фронту.

Помолчав, Булавин добавил убежденно:

— Нет, уж если и имеется еще один шпион на нашей дороге, то только на станции Озерной. Она такова же примерно, как и наша, по масштабу, но находится на разветвлении пути, ведущем к противоположному флангу фронта.

Сергей и Анна встретились вечером возле железнодорожного клуба и пошли вдоль тихой привокзальной улицы, в конце которой находился так хорошо знакомый Сергею домик Рощиных с молодыми кленами под окнами. Погода была пасмурная, но первый легкий морозец хорошо подсушил землю. Под ногами шуршали опавшие листья, хрустели тонкие пленки льда на не просохших за день лужицах. Анна любила эти первые заморозки поздней осени и с удовольствием глубоко вдыхала холодный воздух, еще полный разнообразных запахов осенней прели.

Сергей был задумчив, и они некоторое время шли молча. Сначала это даже нравилось Анне. Так приятно было итти рядом с любимым человеком, чувствовать его сильную руку у себя под локтем!

Прислушиваясь к шороху листвы под ногами, Анна с каким-то детским озорством ломала хрупкие льдинки на лужицах и старалась согреть своей теплой рукой большую холодную руку Сергея. Однако понемногу его молчание начало томить Анну, и, не выдержав, она спросила:

— Что это ты такой неразговорчивый сегодня, Сережа?

Доронин, обдумывая что-то, казалось, даже не расслышал ее вопроса. Анна не стала переспрашивать и немножко обиделась.

— Хочу поговорить с тобой, Аня, по очень серьезному делу, — отозвался, наконец, Сергей, замедляя шаг.

И опять молчание, но Анна не стала расспрашивать Сергея. Теперь он сам все скажет, раз уж произнес эти первые слова. Анна долго не могла привыкнуть к его манере разговаривать, но теперь знала ее достаточно хорошо.

«Крутой у Сережи характер, — невольно подумала она, — нелегко мне с ним будет…»

Странно как-то сложилась у них любовь. Они но сомневались во взаимном чувстве, но не говорили о нем. Анна рано потеряла мать. Ее воспитывал отец, строгая доброта которого не способствовала развитию в ней сентиментальности. Ее чувства были сильны и мужественны и не нуждались в словоизлияниях. Она не ждала нежных признаний и от Сергея, — ей достаточно говорили его глаза, пожатие руки, волнение голоса…

Но теперь, когда Сергей сказал, что ему нужно поговорить с ней о чем-то очень важном, она невольно решила, что, наверно, «об этом».

«Как-то это получится у него?..» — подумала Анна и сразу вдруг заволновалась.

— Знаешь, — продолжал Сергей после довольно длительной паузы, — нехорошо как-то получается у нас с графиком.

Анна вздохнула. Вот уж никак не ожидала она, что он будет говорить сейчас о графике. Интересно, однако, что же не устраивает его в графике? К этому она тоже не могла оставаться равнодушной.

— Я ведь вожу составы большей частью вне графика, — медленно, будто раздумывая вслух, говорил Сергей, — и, конечно, путаю вам все диспетчерские планы. Я же понимаю это.

Он помолчал, ожидая, не скажет ли что-нибудь Анна. Но она не отозвалась, не понимая, видимо, к чему он клонит свой разговор. Сергей продолжал:

— Но я ведь не могу итти по графику. В нем запланирована остановка в Городище, а там профиль пути таков, что не возьмешь с места ни одного тяжеловесного состава. Этот участок можно брать таким поездом только с ходу. Тут «зеленая улица», которую вы мне обеспечиваете, совершенно необходима. Но, с другой стороны, это вносит разлад в систему движения на нашем участке дороги. «Зеленая улица» для меня ведь не предусмотрена графиком.

— Так что же ты хочешь, Сережа? — воскликнула Анна, всегда близко к сердцу принимавшая разговор о диспетчерской службе.

— Я хорошо представляю себе, как вам трудно, — все так же спокойно продолжал Сергей, — и хочу выяснить происхождение этой трудности. Может быть, ты выскажешь свое мнение по этому поводу?

— Во-первых, это, конечно, результат неравномерности потока военных грузов, — ответила Анна, стараясь итти в ногу с Сергеем, который пошел быстрее.

— А во-вторых?

— Во-вторых, следствие разнобоя в работе машинистов. Ведь одни из вас водят поезда очень хорошо, на больших скоростях и без аварий в пути, другие — посредственно, а третьи — просто плохо. Надеюсь, ты не станешь возражать против этого? — с легкой усмешкой заметила Анна.

— Как же можно возражать против истины? — удивился Сергей. — Я это и сам понимаю, но не об этом сейчас речь. Пришло время и нам, паровозникам, и вам, движенцам, подумать над тем, как избавиться от этого разнобоя.

Привокзальная улица была совершенно темна. Из замаскированных окон не проникало ни одного луча света, и от этого создавалось впечатление глубокой Ночи, хотя не было еще и девяти часов вечера. Сергей и Анна шли некоторое время молча, прислушиваясь к все нарастающему шуму авиационного мотора. Когда самолет летел уже над их головами, Анна остановилась и, крепко сжав руку Сергея, спросила:

— Чей это, Сережа?

— Наш, по-моему, — ответил Доронин, всматриваясь в непроглядно черное небо. — По звуку не похож на фашистский. У того тон другой, ниже гораздо и какой-то охающий. А ты что, испугалась разве?

Анна прижалась к Сергею и прошептала:

— Нет, мне нестрашно, но неприятно как-то… Вот когда я на дежурстве— совсем другое дело. Там некогда думать об опасности, даже во время бомбежки. Тогда только одна мысль: вывести скорее поезда со станции, спасти военные грузы. В такие минуты всегда чувствуешь себя, как в строю.

— А вот это уже немецкий, по всей вероятности, — сказал Сергей, указывая на поднявшиеся вдруг к небу лучи прожекторов. — Видишь, ищут его?