На мели - Страница 2
– Сторож сказал, что за весь месяц на судно поднимался только один посетитель, описал его внешность, и мы вас выследили.
– Описал внешность? Черт побери, да я ему не только имя свое назвал, но и место жительства.
– Он говорит, что вы назвали какое-то имя, но он его не может вспомнить. Оно вполне могло быть и фальшивым.
– Очень убедительно, ничего не скажешь.
– Не хамите, Ингрем. Как бы нам не пришлось продолжить допрос не здесь, а в полиции, в управлении графства Монро. “Дракон” стоял в гавани на мертвом якоре почти год, но тот, кто его украл, должен был знать, что яхта на ходу и ее можно вывести в море.
– Может быть, ее отбуксировали?
– Нет, она ушла своим ходом. – Квин оперся руками о стол и устремил на Ингрема все тот же холодный взгляд. – Как они могли знать, есть ли на борту мотор, заведется он или нет, имеется ли в баках топливо, заряжены ли аккумуляторные батареи? А вы провели на ней накануне полдня, во все совали нос, как сказал старик Танго. Заводили двигатель, проверяли такелаж и рулевое управление, даже паруса доставали из чехлов...
– А как вы думали? Повторяю, мне нужно было купить яхту, так что меня интересовало не только то, в какой цвет она окрашена. Да, кстати, а чем занимался этот сторож, когда ее уводили? Ведь он жил на борту.
– Пребывал мертвецки пьяным в тюрьме графства Дейд. Ловко, правда?
– Графство Дейд? Но как он умудрился туда попасть?
– Добрые люди помогли. Он сошел на берег в понедельник вечером в Ки-Уэст пропустить пару стаканчиков. Единственное, что он может вспомнить, это как встретил в каком-то баре на Дьювел-стрит парней, которые там хорошо гуляли. А около трех часов утра патрульная машина обнаружила его в стельку пьяного на тротуаре Флаглер-стрит в центре Майами. У него не было денег заплатить штраф, так что он вышел только через три дня, еще день ушел, чтобы автостопом добраться до Ки-Уэста, где он обнаружил, что “Дракон” пропал. Надо сказать, что в округе сразу заметили его исчезновение, но не придали этому значения, поскольку Танго уже рассказал кое-кому, что на судно нашелся покупатель. Вот люди и подумали, что тот решил проверить шхуну на ходу и пошел на ней в Маратон или Майами. Улавливаете, как все складно получается: яхта отсутствовала четыре дня, прежде чем кто-либо понял, что она украдена.
– В понедельник вечером я был в Тампе, – ответил на это Ингрем, – а также весь вторник в ночь на среду.
– Можете доказать?
– Конечно. Наведите справки в отеле “Грейсон”, а еще можете связаться с Уорреном Кроуфордом, брокером по яхтам, я пару раз заходил в его контору. Да, еще был на борту кеча <Кеч – двухмачтовый парусник, водоизмещением 100 – 250 т.> “Сусанна”. Загляните в нагрудный карман пиджака, там счет из отеля, корешок авиабилета на рейс из Тампы до Нассау на среду утром и счет из отеля в Нассау со среды до вчерашнего вечера. Кроме того, там должен быть корешок билета компании “Пан-Америкэн” на рейс из Нассау в Майами. Я приземлился здесь в три сорок дня и приехал прямо в отель. Еще какие-то доказательства требуются?
Шмидт уже достал счета и корешки авиабилетов и перебирал их.
– Кажется, все в порядке.
– Все равно он мог быть в этом замешан, – настаивал Квин. – Слишком уж много совпадений, а если он наводчик, то, конечно, имеет алиби. – Детектив повернулся к Ингрему:
– Давайте-ка вернемся к “Дракону”, который вы якобы хотели купить. Что вы собирались с ним делать?
– Пойти на нем в Гонолулу. Мне бы хотелось вернуться в чартерный бизнес, я привык этим заниматься и здесь и в Нассау.
– Вы знаете, сколько запрашивал за “Дракона” владелец?
– Пятьдесят пять тысяч долларов. Детектив с многозначительной ухмылкой оглядел убогий гостиничный номер.
– По всему видно, вы с большими причудами.
Ингрем почувствовал, что краснеет.
– Это мое дело, сколько платить за отель.
– Оставьте, Ингрем! Вы хотите нас уверить, что человек, живущий в такой вот дыре, способен выложить пятьдесят пять тысяч долларов за яхту? Сколько у вас денег?
– Это также мое личное дело.
– Как вам угодно. У вас есть возможность сказать сейчас и здесь или посидеть в тюремной камере, пока мы сами это не выясним. В каком банке лежат ваши деньги?
– Хорошо, хорошо. Уговорили. Во Флоридском национальном.
– Сколько?
– Около двенадцати тысяч.
– Это мы всегда можем проверить. До пяти в банке наверняка кто-то есть.
Ингрем махнул рукой на телефон:
– Валяйте.
– Итак, вы собирались купить пятидесяти пятитысячедолларовую яхту, имея всего двенадцать тысяч?
Благоразумно было бы все объяснить, но Квин достал его своей подозрительностью, к тому же Ингрем не привык, чтобы на него давили. Он подался вперед и очень вежливо спросил:
– А если и так? Назовите мне закон, параграф и статью, которая бы такое запрещала. И перестаньте меня запугивать.
– Давай, давай, Ингрем! Выкладывай. Сколько вас было и куда направилось судно?
– Если вы мне не верите, позвоните владелице, я ей писал.
– Не заливай. Ты небось даже не знаешь, кто владелец.
– Миссис К.Р. Осборн из Хьюстона, Техас. Ее адрес сможете найти вон в той черной записной книжке в моей сумке.
Шмидт задумчиво посмотрел на него и достал книжку. Квин, однако, холодно улыбнулся и сказал:
– Интересно, а ведь она ни словом об этом не обмолвилась. Мы только час назад беседовали с владелицей и сказали, что ищем человека по фамилии Ингрем, а она о вас даже не слыхала.
– Так она в городе? – удивился Ингрем.
– Да, – ответил Шмидт, – вечером прилетела. Когда вы послали ей письмо?
– В субботу утром из Нассау. Может быть, она уехала из Хьюстона до того, как оно пришло?
– Проверим. А что вы ей написали?
– Я предложил ей сорок пять тысяч за “Дракона” при условии прохождения обычной в таких случаях проверки.
– Чем собирались платить?
– Наличными.
– Ну что ж, – сухо заметил Шмидт, – если вы действительно написали такое письмо, в чем я лично сильно сомневаюсь, это могло быть и честное предложение, и способ обзавестись надежным алиби. Ведь у вас нет сорока пяти тысяч долларов. Так откуда взялись бы деньги? Выкладывайте, иначе пожалеете.
Помедлив, Ингрем устало пожал плечами и сказал:
– Ну ладно. Я работал для третьего лица.
– Для кого?
– Его зовут Фредерик Холлистер, это президент “Холлистер-Дайкс лэбораториз инкорпорейтед”, из Кливленда, штат Огайо. Они производят патентованные медикаменты. Он живет в отеле “Иден-Рок”. Можете прямо сейчас позвонить ему.
– Почему вы этого сразу не сказали? – недовольно спросил Шмидт.
– Отчасти потому, что это вас совершенно не касается, – ответил Ингрем. – Но, в основном, потому, что заказчик не хотел, чтобы раньше времени стало известно, что покупателем является корпорация, поскольку это могло повлиять на цену. Я должен был только выбрать судно и, получив одобрение Холлистера, стать капитаном. После разговора в воскресенье вечером мы остановились на “Драконе”, но решили подождать с окончательным решением, пока я не посмотрю другие суда в Тампе и Нассау. Сегодня вечером мне следует ему позвонить.
Шмидт кивнул.
– Можно воспользоваться вашим телефоном?
– Пожалуйста. Детектив снял трубку.
– Соедините меня с отелем “Иден-Рок” в Майами-Бич, – сказал он. В ожидании ответа на другом конце провода все в комнате молчали, слышалось лишь жужжание кондиционера. – Мистера Фредерика Холлистера, пожалуйста... Да?.. Вы уверены?.. А когда?
Ингрем, наблюдая за лицом детектива, ощутил, как у него холодеет под ложечкой. Шмидт повесил трубку.
– Одевайся, парень, поедешь с нами.
– В чем дело?
– Холлистер выехал из отеля неделю назад. Как раз в ночь на понедельник.
Глава 2
Нога чертовски ныла. Свои две сигары Ингрем выкурил, а сигареты, что предложили ему полицейские, отдавали сеном. Послали за кофе. Квин и Шмидт допрашивали его, расхаживая вокруг стола, за которым он сидел, словно две большие кошки, вышедшие на охоту. Потом Шмидт ушел, и на смену ему явился другой детектив по фамилии Бреннер. В затянутое частой сеткой окно унылой комнаты для допросов Ингрему с его места был виден лишь кусочек неба; похоже, все еще идет дождь, подумал он, но вряд ли это имело какое-нибудь значение. Квин вышел и вернулся, подталкивая перед собой старика с неопрятной седой бородой и колючими черными глазками; в одной руке старик сжимал комикс, а в другой – мятый бумажный пакет, в котором подозрительно угадывалась бутылка. Прямо с порога он театрально простер руку и, как доморощенный трагик в любительской постановке “Медеи” или “Короля Лира”, возгласил: