На луче света (ЛП) - Страница 35

— Она поялась врачей, — сказал он. — Она нигогда не годила к ним, а я нигогда ее не заставлял, — взяв себя в руки, он добавил: — Я беру больничный. В бое отсутствие исполнять обязанности директора путете вы.

Я начал протестовать — считал, что все эти подробности меня не касаются — но как я мог? Он выглядел таким несчастным, что я похлопал его по плечу (впервые для нас обоих) и сказал ему, что о больнице он может не беспокоиться. Он дал мне ключи от своего кабинета, я выразил какие-то невнятные соболезнования и поддержку по поводу состояния его жены, и он ушел, его покатые плечи были опущены ниже, чем когда-либо. Внезапно я вспомнил проповеди Рассела о стремительно приближающемся апокалипсисе и наконец-то понял, что он имел в виду: для него, как и для всех, смерть означала конец света.

Я сел и попытался представить, как можно исправить все эти непрошеные события. Но всё, о чем я мог думать, это облегчение и благодарность за то, что это не моя жена или кто-то из моих детей, и я поклялся проводить больше времени с Карэн и чаще звонить своим сыновьям и дочерям. Потом я вспомнил, что как у исполняющего обязанности директора у меня будет еще меньше времени, чем прежде, и неохотно направился в кабинет Виллерса в надежде, что его стол будет аккуратно убранным, как впрочем, это обычно и было. Вместо этого, он очень напоминал мой собственный, покрытый неотвеченными письмами, непроверенными документами и непросмотренными сообщениями и записками. Его ежедневник был заполнен с восьми тридцати до половины пятого или позже каждый день на несколько недель вперед. И со смешанными чувствами я подумал: выход на пенсию придется отложить.

Тем вечером, возвращаясь на поезде домой, я размышлял о стремительном прогрессе Роба и о том, что предпринять дальше. Все произошло так быстро, так неожиданно, что я не думал о его лечении с тех пор, как однажды он вышел из своей защитной оболочки. Вдобавок ко всему этому, мне нужно было доделать работу Клауса, как, впрочем, и мою собственную. Я знал, что меня ожидала еще одна бессонная ночь.

У меня завязался разговор с попутчиком, который полдня провел возле своего отца, недавно пережившего сердечный приступ. Я рассказал ему о коллеге, взявшем небольшой отпуск, чтобы побыть со своей умирающей женой. Он искренне сочувствовал, вспоминая все хорошее, что с ним произошло за шесть лет брака и как сильно ему не хватало бы жены, если бы с ней что-нибудь случилось. Оказалось, что он был женат уже три раза и теперь ехал, чтобы повидаться на выходных со своей любовницей, которую, как он утверждал, он также очень сильно любил.

Я подумал: это не для меня. За тридцать шесть лет брака я никогда не изменял Карен. Даже до того, как мы поженились (мы были влюблены с детства). Не то чтобы я обладаю исключительной преданностью, мне далеко до святого. Просто я был бы полным кретином, если бы сделал что-то, из-за чего мог бы ее потерять. В тот момент я горячо надеялся, что ее желание исполнится, и вскоре мы сможем уйти на пенсию, чтобы поселиться в каком-то чудесном местечке.

Затем я вспомнил о Фрэнки, которая никогда не знала блаженства любви и замужества. Я почувствовал к ней такую же жалость, какую испытывал к Клаусу и Эмме Виллерс. Фрэнки была пациенткой Клауса, и теперь она перешла под мою ответственность. Я дал себе слово, что сделаю все от меня зависящее, чтобы добраться до сути ее проблемы и привнести немного радости в ее печальную жизнь без любви.

Во время выходных Уилл взломал код. Чтобы убедиться, что он прав, он просмотрел несколько записанных «высказываний» Дастина, и они все подтвердили. Теперь Уилл был единственным человеком в мире (возможно, кроме прота), кто мог понять, о чем говорил Дастин.

Он позвонил мне из больницы в воскресенье днем, и с возбуждением, какого я от него никогда прежде не слышал, закричал:

— Прот был прав — это была морковь!

— Какое отношение имеет морковь к бреду Дастина?

— Это не бред. Для него это как игра. Он видит все с точки зрения корней — квадратных корней, кубических корней и так далее. Это ничем не ограничено. Он своего рода гений!

Оглядываясь назад, я понимаю, что должен был быть более взволнован открытием Уилла. Когда я не ответил, он воскликнул:

— Помнишь то, над чем мы работали несколько недель назад: «Ваша жизнь действительно забавна…» и так далее? Морковь — это корень, а откусив от нее четыре раза, она становится корнем в четвертой степени: второе, четвертое, восьмое и шестнадцатое слово предложения, и этот цикл повторяется четыре раза. Все остальные его высказывания являются лишь вариациями на эту тему, в зависимости от того, сколько повторений и сколько укусов моркови. Дошло?

— Я очень горжусь тобой, сынок. Это огромное достижение.

— Спасибо, папа. Я приеду в ближайшее время, и мы поговорим, можно ли как-то помочь Дастину. У меня есть кое-какие идеи по этому поводу.

— Правда? Я хочу их услышать.

— Дело в его родителях.

— С чего ты взял?

— Думаю, проблема в них. Во всяком случае, в его отце. Я приходил несколько раз и наблюдал за ними, когда они были вместе. Ты когда-нибудь замечал, как он все время пытается соревноваться с Дастином? Это единственный способ, которым они могут общаться. Все, чем они занимались дома — это играли в игры. Всю свою жизнь Дастин задыхался в попытках конкурировать с отцом, игра, в которой у него не было шансов выйти победителем. Разве ты не видишь? Он должен был придумать что-то, за что его старик не мог бы его избить. Мне нужно бежать, пап. Увидимся через пару дней и обсудим это, ладно?

— Хорошо, но обедать мы не пойдем!

— Как скажешь.

— Уилл, ты видел сегодня прота?

— Неа. Как-то раз я наткнулся на Роберта. Он меня вспомнил. А вот прота давно не видел. Он ушел, папа?

— Еще нет. Но думаю, вскоре это произойдет.

— Вчера я едва не позвонила вам домой, — бушевала Жизель, расхаживая по моему кабинету.

Я пытался найти до сих пор не просмотренный документ, чтобы отправить его назад с извинениями. — Что стряслось на этот раз? — с раздражением спросил я, что, как ни странно, остановило ее.

— Где прот? Что вы с ним сделали?

— Что… он что, снова исчез?

— Никто не видел его с пятницы.

— Роберта тоже?

— Нет, он здесь, а вот прот пропал.

— О. Не думаю, что он вернулся на КА-ПЭКС, если это именно то, что тебя волнует.

— Он вполне мог вернуться.

— Жизель, ты знала, что он не будет находиться здесь вечно. Должно быть, он говорил тебе об этом.

— Но он говорил, что не уйдет, не поставив меня в известность.

— Мне он говорил то же самое. Вот почему я не думаю, что он улетел.

— Дело не только в этом. Когда я видела его в пятницу, он казался… я не знаю… другим. Чем-то озабочен, что ли. Он не был самим собой.

— Это не всегда происходит именно так, но я не удивлен услышанным.

Она плюхнулась в виниловое кресло.

— Он умирает, да?

Ее безутешность смягчила мое раздражение.

— Ничего подобного, Жизель. Думаю, происходящее означает, что он постепенно интегрируется в сознание Роберта. Другими словами, он все еще здесь. Вскоре они оба будут рядом с тобой.

— Вы хотите сказать, что Роберт будет все больше похож на него?

— Возможно, что да, немного.

— Я понимаю, о чем вы говорите. Но в это все еще трудно поверить.

— Робу тоже с трудом верится.

— Как бы там ни было, вам еще предстоит объяснить все это пациентам, что будет не так-то просто. Вчера они прочесали всю больницу в поисках прота.

— О чем они думают, когда видят Роберта?

— Они видят обычного пациента. Но не видят прота.

— Может, увидят позже.

— Сомневаюсь.

— Это напомнило мне об услуге, о которой я просил тебя, помнишь?

— Вы о дружбе с Робертом и все в таком роде?

— Верно. Это очень важно.