На качелях XX века - Страница 2

Запомнились похороны Несмеянова, смесь горечи и гордости. Они подчеркнули в наших глазах его значимость и огромное уважение научного сообщества к этому человеку, его неоценимым заслугам перед наукой, перед страной. Сейчас так не хоронят, изменились условия, традиции, но и людей такого масштаба теперь уже нет. Все изменилось: мир, наука, страна, но тогда… нескончаемая вереница венков, полностью перекрытый Ленинский проспект, огромное количество телеграмм и соболезнований со всей страны, со всего мира… Участвуя в этой процессии, мы еще раз осознавали огромную значимость этого человека.

Организаторский талант Александра Николаевича в масштабах Института я оценил, когда стал директором ИНЭОСа. Конечно, Институт изменился, но он строился на века и поэтому по сию пору радует глаз и манит, манит новых ненормальных: подвижников и авантюристов, мечтателей и искателей, честолюбцев и бессребреников — манит магия химии. Институт обрел историю и уже давно оправдал свое предназначение. Стоит в углу директорского кабинета почетное Красное знамя, хранится в сейфе и орден Ленина. Да, времена изменились, но мы эти награды заслужили не поддержкой линии партии, а научными открытиями и талантами коллектива, поэтому мы ими гордились тогда и будем гордиться всегда. А за стеной — Музей Александра Николаевича, все подлинное и теплое, хранящее память и дух той эпохи: его труды, его картины, и там будет эта книга, которую должен прочитать каждый молодой исследователь, приходящий в этот Институт.

В книге Александр Николаевич предстает перед нами совершенно живым и очень цельным человеком. Перестаешь удивляться, как вообще могло произойти такое, что один человек сделал так много, что до этого просто не укладывалось в голове. Как учился и как работал, как выбирал место для университета и новых академических центров, как и почему создавал ИНЭОС, как встречался с нобелевскими лауреатами и представлял страну за рубежом, как работал над книгами и как скромно оценивал свои достижения и свои таланты. Александр Николаевич, общаясь с выдающимися мировыми светилами, ставил отца в один ряд с ними, а иногда — и выше, поскольку считал, что он обладал уникальным системным мышлением и видением. Свои способности он оценивал много скромнее.

И все же, и все же, в книге есть подтверждение того, что Александр Николаевич в полной мере унаследовал гены своих замечательных предков, и это — не мнение самого Александра Николаевича, это — объективное свидетельство времени. В Приложении к книге (брошюра) есть протокол его выступления на Общем собрании АН СССР. Академия в то время бурно развивалась, устои и каноны ниспровергались, и собрание потребовало вместо итогового отчета сделать доклад о путях и направлениях развития науки и Академии. Это казалось немыслимым — одно дело сверстать отчеты отделений и совсем другое дело — говорить о планах, о направлениях развития по всему спектру научных исследований, которые вела Академия. И он сделал это! Сделал это блестяще! Так, как ни сделал никто, ни до, ни после него. Обязательно прочтите стенограмму. Вы поймете тогда, каким гигантом мысли был академик Несмеянов, каким должен быть президент Академии наук.

Академик РАН, директор ИНЭОС им. А.Н. Несмеянова РАН

А.М. Музафаров

^{Александр Несмеянов — студент естественного отделения физико-математического факультета МГУ.}

Мой дед со стороны отца Василий Ефимович был сыном пономаря Ефима Ивановича[2] (фамилии у него не было), жившего в селе Ландех Владимирской губернии (Большой Ландех или Малый — не знаю)[3]. Какова была семья моего предка, семейные предания умалчивают. Знаю только, что у него был еще один сын — Дмитрий Ефимович, моложе Василия Ефимовича, и, как будто, дочь. По-видимому, Ефим Иванович был крайне беден, так как Василий Ефимович был обязан своим образованием некоему врачу Несмеянову, которому он был настолько благодарен, что принял его фамилию (это же следом за ним сделал и его брат Дмитрий).

Василий Ефимович (фото 1)[4] получил духовное образование, завершилось оно окончанием духовной семинарии[5]. По-видимому, вскоре по «рукоположении» и женитьбе он стал преподавателем в духовном училище в Суздале[6]. По крайней мере старшие дети его многочисленной семьи — старший сын Александр, умерший от чахотки студентом в Варшаве, в честь которого я и ношу свое имя, дочь Людмила (о ней еще будет речь) и второй сын — мой отец Николай — родились в Суздале. Жила семья при духовном училище в каменном здании, сохранившемся и доныне.

Дедушкина жена, мать моего отца, Ольга Андреевна, была урожденная Виноградова, несомненно, также «духовного» происхождения (фото 2). Ее брат, дядя отца, Петр Андреевич Виноградов, уже в начале века, а возможно и раньше, был московским жителем и главой семьи Виноградовых, очень друживших с отцовской семьей (фото 6). Петр Андреевич долгие годы был директором Московской гимназии, кажется той, на Лубянке, где теперь учреждение Комитета госбезопасности[7]. Бабушка, Ольга Андреевна, умерла от рака еще до моего рождения в молодом возрасте, ей было немногим за сорок[8]. Она родила шестнадцать детей, из которых выросли двенадцать. По воспоминаниям отца, который очень ее любил, она была затейницей, всегда веселой, бодрой, ни на что не роптавшей, стоически терпеливой русской женщиной. Этими качествами отличались и старшие сестры отца.

Деда Василия Ефимовича я помню в последний период его жизни — в г. Шуе[9], где он был протоиереем[10] и жил там, вероятно, более 30 лет, в доме с садом, спускающимся к реке Тезе. Это был высокий, худой, прямой, лишь чуть сутулившийся старик с большой седой бородой, со светло-серыми глазами, в отличие от коренных жителей Шуи, не говоривший на «о». Он был человек «высокого строя мыслей» (фото 1). Его не интересовали «мелочи жизни», быт, деньги, устройство, уют. Он любил, когда в Шуе у него собиралось его многочисленное потомство, но и любовь эта была несколько абстрактная. Живя в небольшой комнате верхнего этажа своего дома, он как бы витал над всеми, благословляя их с высоты. Впрочем, он был горяч, и мне запомнилось, например, гневное осуждение им болгар во время болгаро-сербской войны. Поскольку мне в то время было едва ли двенадцать лет, я не помню мотивов осуждения им за братоубийственную войну именно болгар, но ясно помню его горячность и слова — «болгары, болгары, как непокорные дети».

Трое старших детей Василия Ефимовича в Шуе уже не жили, они стали самостоятельными раньше. Следующее за ним мужское поколение — мои дядья Василий, Андрей, Сергей — жило во флигеле дедушкиного дома. По семейным преданиям у них временами скрывался от «вездесущего ока» тот или иной из местных революционеров и в числе их М.В. Фрунзе, бывший приятелем Андрея. Считалось, что в протоиерейском доме искать крамольников не придет в голову. А сам протоиерей, от которого все это делалось втайне, садясь с семьей за обед, спрашивал: «А тому снесли пообедать?». Впрочем, это относится к более раннему периоду. Насколько помню, я был последний раз в Шуе в 1913 г., а умер Василий Ефимович в тяжелом 1919[11]. И поехал к нему только папа, успевший проститься с ним.