На французской земле - Страница 17
Защищая интересы нашей родины в глубоком тылу врага, мы так же были честными и справедливыми и в отношении французского народа, мы действовали сообща с нашими братьями по оружию — французскими партизанами, оказывая друг другу помощь, и во многих случаях учили французских товарищей, как нужно громить фашистов».
Нельзя забывать, в каких условиях происходил этот саботаж: десяти-двенадцатичасовой рабочий день, бесконечные избиения за малейшую провинность, карцер; больных пристреливали; людей обливали холодной водой до потери сознания. Французам, рискнувшим что-либо передать советским пленным, угрожал немедленный расстрел.
И все-таки они саботировали. Они перерезали резиновые кабели и останавливали работу, они сыпали песок в машины, в сложные моторы они бросали щебень, и, несмотря на самые жестокие наказания, производительность шахт неизменно снижалась. И одновременно с этим усиливались действия партизанских отрядов.
Эти люди проделали огромную вредительскую работу. Только в северных департаментах результаты их деятельности были такими: девятнадцать воинских железнодорожных составов было пущено под откос — это были поезда с войсками и военными грузами; было взорвано семь электрических линий высокого напряжения, уничтожено пятьдесят телеграфно-телефонных линий, взорвано два моста, уничтожено множество паровозов, сотни вагонов и приведено в негодность огромное количество военного материала; в столкновениях с мелкими партизанскими группами было убито и ранено около четырехсот немецких солдат, офицеров, членов гестапо и их агентов; взятых в плен и сданных потом союзным войскам было двести двадцать девять человек.
Они сумели организовать всё. Они фабриковали фальшивые бумаги, они ухитрялись передавать во все лагеря ежедневные сводки Советского Информбюро; каждый советский пленный был на учете и мог получить приказ в любую минуту.
Руководитель партизанского движения северных департаментов рассказывал мне подробно, как они действовали. Именно тогда я узнал, что нужно развинтить рельсу на протяжении двадцати двух метров — только такая длина обеспечивала успех предприятия, только тогда можно было быть уверенным, что поезд сойдет с рельсов. Они отправлялись в ночную экспедицию группой в пять-шесть человек. Железнодорожная линия охранялась патрулями, проходившими каждые пять-шесть минут. При их приближении вся группа пряталась под насыпь или в канаву. Как только умолкали шаги патрульных, партизаны снова принимались за работу. Рельса должна была быть развинчена и сдвинута так, чтобы это не бросалось в глаза. — А если бы патруль вас увидел? — Мы были вооружены, — ответил он, — а кроме того, когда идешь на такую работу, надо быть готовым ко всему. Мы были готовы. — И потом они смотрели с расстояния нескольких десятков метров, как огромный паровоз сходил с рельсов, увлекая за собой поезд, и как состав начинал пылать. Тогда они возвращались к себе.
Весь этот отряд, насчитывавший тогда около тридцати человек, жил в катакомбах, на глубине сорока метров под землей. Это были давно забытые и засыпанные катакомбы: последние надписи на стенах, которые они там нашли, были сделаны около ста лет тому назад. Оттуда был только один выход. Они месяц жили в темноте, пламя светильников слабо мерцало и тухло, приток кислорода был ничтожен. Глиняные стены катакомб были постоянно влажны. Они узнавали о том, день или ночь, по перемещению несчетного количества летучих мышей — единственных живых существ в этих подземельях. Мыши улетали — значит, наступала ночь. Они возвращались — значит, начинался день. Через некоторое время немцы узнали, что в катакомбах русские партизаны. Но когда они пришли туда, то нашли только надпись: «Фашистский агент нас выдал. Мы уходим из этой пещеры. Но мы будем мстить».
И партизаны продолжали мстить. К тем убыткам, которые они причинили немцам в департаменте Нор, прибавились другие, когда движение охватило восток и Кот-д'Ор: еще сорок шесть воинских поездов, еще тысяча вагонов, еще пятьдесят семь паровозов, еще один мост, еще сорок телеграфных и телефонных линий; еще три тысячи немецких солдат и офицеров были убиты в столкновениях с советскими партизанами.
Порик был расстрелян, но его товарищи остались живы. Один из них, Семенов, организовал тринадцать железнодорожных крушений и налет на лагерь Beaumont, где разоружил и посадил в тюрьму весь отряд бельгийских SS, охранявший лагерь. Он был арестован и бежал. Его опять поймали, уже в другом месте, и он провел четыре месяца в заключении, подвергаясь пыткам и допросам. Немцы не только не добились от него никаких разоблачений, но даже не узнали, что он русский — он выдавал себя за поляка, давно живущего во Франции. Он действительно свободно владел польским и французским языками. В тюрьме он симулировал слабоумие; это не прекратило ни пыток, ни допросов, но все же сбило с толку немецких следователей. Он был освобожден из тюрьмы после прихода союзных войск.
Руководитель советского партизанского движения на севере Франции, человек, первым начавший борьбу против немцев, инициатор взрывов, покушений, ночных атак, командир того отряда, который жил в пещере, упорно уклонялся от рассказов о самом себе. — Главное — товарищи, — сказал он мне. — Когда имеешь дело с такими людьми, командовать не трудно.
Но о партизанской тактике он говорил с воодушевлением. — Мы должны были пересмотреть все принципы партизанских действий, — говорил он. — Здесь, во Франции, не было ни лесов, ни больших пространств, где могли бы действовать крупные отряды. А действовать было необходимо; мы применились к новым условиям. Имея в виду густоту шпионской сети, мы заменили крупные отряды небольшими группами. Мы стали шить сапоги на мягкой подошве — когда наш отряд шел ночью, нас не было слышно. Если нет лесов, можно партизанствовать в полях, изрытых канавами, в поселках или в городах, как мы это и делали. Единственное непременное условие — поддержка населения. В этом смысле мы чувствовали себя так, как если бы были на родине. 11 июля 1944 года, когда члены ЦК взяли на себя командование вооруженными отрядами партизан для открытой войны с немцами, мой собеседник находился в Париже. Он тотчас же отправился на север, и так как поезда не ходили, то он поехал туда на немецком автомобиле, сказав, что он рабочий и возвращается после отпуска в свой район. После его приезда началась настоящая война, и один из его отрядов, «Свобода», взял с боем город Барле-Дюк. Война бушевала всюду.
В это же время в департаменте Кот-д'Ор отряд Антона Васильевича «Максим Горький», расположенный в Шатильонском лесу, вел упорные бои с немцами и брал Шатильон-сюр-Сэн, в котором захватил около 500 пленных во главе с немецким полковником. Все это происходило в полном согласии с французскими отрядами FFI.
Мой собеседник всегда и неизменно подчеркивал это сотрудничество с французами. В своем докладе он писал: «Борьба советских патриотов не имела бы успеха, если бы нас, советских людей, не поддерживало местное население. Мы чувствовали все время братскую помощь французского народа. Этого мы никогда не забудем и будем вечно благодарны французским товарищам по борьбе».
* * *
В те дни, когда шли упорные бои на нормандском побережье, советский партизанский Париж был пуст. Люди, которых мы привыкли так часто видеть, эти неуловимые клиенты гестапо, просто партизаны, организаторы движения, агенты, то появляющиеся внезапно, то так же внезапно исчезающие, — все они уехали. Исчезла, наконец, такая знакомая фигура Антона Васильевича — после крепкого рукопожатия, — и в течение долгих недель ни о нем, ни о его товарищах ничего не было известно. Я знал, что Антон Васильевич действовал со своим отрядом в департаменте Кот-д/Ор, но никакой связи с ним, конечно, быть не могло. Последним уехал Алексей Петрович, который, как это выяснилось только позже, чудом освободившись из гестапо, добрался до отряда Антона Васильевича.
А в отряде все шло так, точно он давно существовал как отдельная советская единица, с той разницей, что вместо российских просторов, российских лесов и полей были леса и поля Франции — западного театра военных действий — против все той же, одинаковой всюду, германской армии. Так же тянулись дороги, так же чуть слышно шумела трава под летним ветром, так же над палаткой штаба отряда трепетал на ветру советский флаг. В штабе отряда печатались приказы о зачислении такого-то на все виды довольствия, о расписании занятий, о времени подъема, учения и отдыха, — эти приказы печатались на русской пишущей машинке; переводились на русский язык предписания французского командования, распределялись различные функции — снабжение провизией, стирка белья и т. д.