На далекой заставе
(Рассказы и очерки о пограничниках) - Страница 3

Пойкан повторил приказ.

Первым в штаб пришел Шамшур. Обвел комнату слипшимися от сна глазами, сунул руку Модесту и в надежде, что это — обычная поверочная тревога, равнодушно спросил:

— Какая напасть приперла? Что за паника? Спал, не раздеваясь, словно чувствовал.

Модест промолчал, Иосиф отрезал:

— Садись, жди.

Шамшур тяжело плюхнулся на теплую лежанку.

— Третью ночь не сплю. Вчера у Черного ручья трех контрабандистов задержали. Назойливы, как тараканы. Соснуть бы часок, кажись, ничего больше и не надо, только бы поспать. — И, прикрыв свое усталое лицо тощей армейской папахой, склонился набок.

На ходу застегивая ремень, вбежал Станислав Варшкелис.

Холодное, замкнутое лицо Иосифа, неожиданное появление в штабе Модеста, его горящие внутренним напряжением глаза, короткое рукопожатие и сухое приветствие — все это свидетельствовало о том, что с вызовом в штаб связано нечто, выходящее за пределы очередной поверочной тревоги.

— Станислав, — не ожидая вопроса, начал Глайден — на заставе Штемберга белобандиты прорвали границу.

Лицо Иосифа было по-прежнему холодно и бесстрастно, только нервно подергивалась правая бровь.

— Подробности сейчас доложу. Со штабом отряда мы уже связались. Через тридцать минут выступаем. В штабе подрайона остаешься ты.

Станислав приложил к папахе согнутую ладонь.

— Еще распоряжения будут?

— Обо всем, что я сейчас доложу, сообщить по участкам и заставам, держать связь со штабом, по приезде Садолова в Видлицы просить дальнейших инструкций на расследование, сообщить в Москву о бандитском налете.

Станислав вопросительно поднял глаза:

— Так серьезно?

— Очень серьезно, Станислав. Из штаба ты никуда отлучаться не будешь. Все оперативное руководство на время моего отъезда переходит к тебе. Держи людей в боевой готовности. Никакой паники.

— Понятно!

По гнилым ступенькам лестницы — тяжелый топот поднятых тревогой людей. В холодных глазах затаенная настороженность. Иосиф поворачивает голову в сторону дежурного по отряду:

— Все?

— Все, товарищ командир.

И тогда стальными, звенящими ударами падают слова командира:

— Товарищи! На участке Койнабра отряд белобандитов в тридцать — тридцать пять штыков перешел границу и, сняв наши посты, окружил заставу. Пять красноармейцев, отдыхавших в это время на заставе, обезоружены и уведены за кордон. Двое часовых убиты, командир отделения, недавно прибывший из Петрозаводска, рабочий Антохин, истекая кровью, добрался до деревни Кормелисты и сообщил о случившемся Штембергу. Антохин умер на руках товарищей. Провода перерезаны… Бандиты перешли границу сегодня днем, судьба уведенных товарищей неизвестна. Рота Штемберга выступала вечером. Наша задача — достичь границы в наиболее короткое время.

И уже в дверях, взмахивая рукой, добавил:

— Товарищи! Штаб передаю Варшкелису; всем, за исключением вестового штаба Пелдоева и товарища Дмитриева, остающегося в сельсовете, идти со мной.

Модест Глайден на усталой лошади повез рапорт Антохина дальше, пустившись в путь морозной ночью. А перед утром, по путаным тропам, через перелески и леса, гнали красноармейцы в сторону Койнабры, раскинувшей ветхие избы свои среди густой таежной заросли, разгоряченных скачкой лошадей.

Царапая лица, отступал назад густой сосняк, скрывал и путал в своей чаще узкую, теряющуюся в ночи тропу. Пригибаясь к горячей голове тяжело дышащей лошади, Иосиф сказал:

— Отбить бы… только бы отбить товарищей!.. Не дать погибнуть под ножами лахтарей[1].

Одна тяжелее другой рождались противоречивые тревожные мысли:

«Не посмеют, — успокаивающе говорил внутренний голос. — Руки коротки. Они должны быть возвращены. Почему не посмеют? — шепчет другой голос. — Белобандиты идут на провокацию. Но ведь это же игра с огнем. Да! Этого они и хотят. Еще один удар в спину. Подлость!..»

Бандиты с большой дороги, прячущие за спиной финские ножи и вместе с тем кричащие о своей ничем не запятнанной совести. Здесь подлость проявляется во всей своей омерзительности. И он, Иосиф Глайден, понимает, к чему это приводит. Он знает, насколько напряженна жизнь на границе.

Антохин успел заметить, что бандитов было около сорока. Истекая кровью, запоминал: все одеты в короткие полушубки. Один в форме офицера финский пограничной службы. Все на лыжах. Антохин и его товарищи отстреливались до последнего патрона.

Их тридцать-сорок. У Штемберга человек восемнадцать, нас — девять, всего двадцать семь. Если негде взять больше, хватит и двадцати семи.

Тяжело храпя, несутся кони к занесенной январскими метелями Койнабре.

Голубея в сумеречной морозной дымке январского утра, пуховым покровом лежат легкие снега. Куда ни кинь глазом — на кручах зубчатых скал, на ветвях недвижных сосен и елей — везде клубками ваты стынет снег.

Обилен снегами январь. На земле снег, над головой дымчатое чудовище облаков, и кажется, что и земля и небо слиты воедино, в сплошную снежную перину, сбитую ветрами. Коченеют руки, деревенеют ноги, сводит обжигающим морозом суставы, леденит дыхание. Плохо греют дырявые шинели и тонкие дерюжные тужурки, не спасают ног от яростных ледяных укусов мороза залатанные валенки. Ресницы и усы покрыты инеем.

— Товарищи, не отставать!..

Двадцать семь человек, вытянувшись в цепочку, ныряя в наметенных накануне сугробах снега, как пловцы в белесых волнах, преодолевают с упорной настойчивостью метр за метром.

Пронизывающая усталость давно овладела людьми, но об отдыхе нет и речи. Впереди, слегка запушенная ночным ветром, вьется между кустов и деревьев, прыгает на снеговые холмы и срывается с горных круч утоптанная ногами врагов лыжня.

Впереди отряда, протаптывая тропу, идет Иосиф. Вязнут в снегу ноги, за воротом шинели, в голенищах сапог, враждой складке смерзшейся одежды — снег. За Иосифом, разгребая снег, двигается Модест, затем командир Кормелистской дистанции, сухой, подтянутый Штемберг. За Штембергом — Шамшур, Пойкан, Иван Стрелкин, Щиев и другие.

Штемберг прибыл в заградительный отряд из Петрозаводска. Сын политического ссыльного и шуйской крестьянки, в прошлом он — слесарь-оружейник Александровского чугуноплавильного завода. Член большевистской партии с июля тысяча девятьсот семнадцатого года, участник ареста монархически настроенного офицерства, подготовлявшего в Петрозаводске несколько месяцев тому назад контрреволюционный переворот, дисциплинированный, неутомимый боец.

Иосиф поручил Штембергу один из самых беспокойных участков границы и пока не раскаивался в выборе командира. Налет на Койнабрский участок Штемберга, неожиданный увод бандитами за границу пятерых красноармейцев, смерть часовых, и особенно Антохина, давнишнего друга Штемберга, легли тяжелым грузом на сердце молодого командира. Внешне он ничем не выдавал своих чувств, при рапорте Иосифу ни один мускул не дрогнул на его лице, хотя перед глазами стоял умерший на его руках Александр Антохин. Ночью, сообщив о происшедшем своему непосредственному начальнику Модесту Глайдену и не ожидая Иосифа, он устремился со своим небольшим отрядом, громко именуемым ротой, в погоню, хорошо зная, насколько неравны были бы при встрече с бандитами их силы.

Им, как и Иосифом Глайденом, в первую минуту владело одно чувство: только бы отбить товарищей!

Все его мысли, все желания были направлены к выполнению этой задачи. Целую ночь он проблуждал со своим отрядом в лесу в поисках следов бандитов. Запуганные жители Койнабры не могли сказать, в каком направлении ушли бандиты. Лыжня кружила вокруг деревни, пересекала реку, уходила в лес и затем прямо устремлялась к границе.

У красноармейцев Штемберга лыж не было. Ушло много времени, прежде чем удалось найти правильное направление следа. Но и это не спасло положения. В то время, как Штемберг со своими товарищами сказал из Кормелист в Койнабру, отряд бандитов перешел границу. Время было упущено.