На борьбу с хулиганством в литературе - Страница 3

После этого естественной становится маленькая ошибочка тов. Сосновского, утверждающего, что «уже вышел первый сборничек статей против есенинщины»… Не первый, тов. Сосновский. Оставляя в стороне ряд моих книжек, вышедших в свет сразу же после смерти С. Есенина и в самый разгар «кампании» по причтению его к лику «великих национальных поэтов» и классиков госиздатовской литературы, — книжек как раз решительно разоблачавших подлинное социально-литературное лицо самоубийцы, я позволю себе сослаться хотя бы на мою статью — «Псевдо-крестьянская поэзия», написанную до смерти Есенина и появившуюся в мае этого года в сборнике Пролеткульта — «На путях искусства». Там сказанное тов. Сосновским в его последней статье изложено в нескольких строках, достаточно выразительных:

— Да что вы, оглохли? Не слышите? А Госиздат и Воронский рады: как не поощрять кампанейского[1] поэта. Скорее! На верже его! Елизаветинским шрифтом. Пена 1 рубль (т.-е. 1 1/2 пуда муки). Лицом к деревне! К Европе!

А еще удивляются, что в деревне хулиганство растет да множится, возглавляемое и руководимое кулаками. Еще бы… почитатели «национального поэта» лозунги «в жизнь проводят» (Стр. 154-5).

Не для обвинения тов. Сосновского в плагиате или замалчивании меня, первым выступившего против Есенина, я пишу это. Но для того, чтобы спросить, а не повинен ли и сам тов. Сосновский в том, что стихи хулиганов тиснению на верже Гизом предаются? До сих пор тов. Сосновским возбранялось только издание Гизом «Лефа».

Я хотел бы констатировать, что «заумники» и «лефы» до тов. Сосновского подняли борьбу с есенинщиной. Тов. же Сосновский только теперь пришел им на помощь. И на том спасибо. Лучше поздно, чем никогда.

А. Крученых.

В критической литературе о Есенине (мы говорим пока только о восторженной критике) наблюдается поразительный разнобой. На страницах одного и того же журнала приходится встречать рядом с утверждением, что Есенин был прекрасным революционным поэтом, — утверждение, что Есенин был прекрасным поэтом, но, к сожалению, бесконечно далеким от революции. Во всяком случае, критики твердо уверены, что Есенин был прекрасным поэтом. Естественно, что всякое возражение, даже всякое сомнение, даже всякое — самое скромное — желание проверить это положение, вызывает бешеный отпор со стороны неумеренных поклонников Есенина и есенизма.

В скобках — несколько слов о том, что такое есенизм; это своего рода миросозерцание, легко укладывающееся в несколько лозунгов:

— Все, что писал и делал Есенин — хорошо.

— Розовые очки при рассмотрении жизни и поэзии Есенина совершенно обязательны.

— Сомневаться в абсолютной ценности каждого жеста Есенина — есть смертный грех.

— Шествуй за Есениным!

Вот, примерно, и все.

Одним из первых усомнившихся был я. Соответственная кара обрушилась на меня немедленно. Уже в первых рецензиях на мои книжки о Есенине — заскользила исподтишка хитренькая инсинуация, вначале робко закутанная в туман намеков и недоговоренностей и, чем дальше, тем более откровенно показывалась уже ничем не завуалированная клевета. Поклонники Есенина не стеснялись в средствах.

Меня упрекают в чрезмерной резкости тона. Не отрицаю, что толстожурнальная и безформенная кашица прилизанности никогда не попадала в мои писания. Но полагаю, что моя резкость никогда не переходила за пределы литературы. Я никогда не стремился к тому, чтобы употребить в той или иной статье максимальное количество ругательства. Не могу сказать того же про моих рецензентов и анти-критиков. Они решили, что если Крученых, мол, не особенно стесняется с есенистами, то с ним можно совершенно перестать стесняться: крой во всю, он выдержит!

И кроют.

«Ориентируясь дикими обложками на читателя-простака, просвещающегося через газетные киоски, автор к бульварной внешности книжки присоединил и бульварное содержание» (В. Красильников. Вокруг Есенина. Книгоноша № 22).

Когда обвиняешь критика в бульварности, следует, хотя бы, попытаться это доказать. Но В. Красильникову некогда возиться с доказательствами — он доругивается:

«С каждым номером продукции оно (содержание моих книжек А. К.) становится все более развязной расправой поэта-заумника с умершим талантом: Если 1/3 (?) книги „Есенин и Москва Кабацкая“ Крученых заполнил перепечаткой чужих рецензий и разрешил себе только робкую заметку о заумном языке, то в „Чорной тайне“ он безапелляционно заявляет „только… методом, как мы наметили в настоящей статье, можно объяснить темные стороны творчества Есенина“… Не надо доверять надменному авторитету Крученых — Белинского он привел его… к выдумке двух новых заумностей: „Чор-человек“ и „тоскливец“».

Кстати о «зауми». Возмутительно, конечно, что я в статье о «Кумире» непочтительно употребляю привычные для меня заумные слова, но еще более возмутительно приводить мои собственные, и не так уж заумные стихи, приписывая их Есенину.

Так, в книжке «О Сергее Есенине» (изд. «Огонек») Анатолий Мариенгоф рассказывает о том, что Новицкому Есенин писал в письмах следующее:

и т. д. При чем из текста нигде не видно, что стихи эти — не Есениным писаны. И не указано, что они — из моей поэмы «Пустынники» изд. 1913 года!..

Красильникову кажется, что продажа моих книг у газетчиков кладет на них неизгладимую печать позора. Да и не ему одному это кажется: К. Локс в рецензии, помещенной в № 4 журнала «Печать и Революция», — тоже укоризненно покачивает головой в сторону моих книг: «Продаются у газетчиков». И по мнению обоих критиков оказывается, что книги, находящиеся в киосках, стремятся «поразить воображение былых читателей „Нат Пинкортона“» и ориентируются на читателя-простака, просвещающегося через газетные киоски.

На месте издательств «Госиздат» (как раз там печатается «Книгоноша», «Печать и Революция» и др.), «ЗИФ» и проч., я бы обиделся: книги этих издательств мы видим постоянно в газетных киосках. Повидимому, эти издательства полагали через них приблизить книгу к массовому читателю. А оказывается — они рассчитывали на простаков и поклонников «Ната Пинкертона».

Мы намеренно дали такую длинную выписку из рецензии В. Красильникова: эта рецензия является блестящим примером голословности. Содержание моих книг, по мнению В. Красильникова — бульварно. Это с одной стороны. С другой стороны — половина книги представляет из себя выписки из «чужих рецензий». Что же, стало быть эти рецензии бульварны? — Ах, помилуйте, как же можно, да ничегошеньки подобного: рецензии самые почтенные, и цитаты из них что ни на есть самые умнейшие, а вот тем не менее однако… Вот какая путаница царит в умах некоторых рецензентов! Был еще один подобный случай: некий критик (из жур. «Новые Мир»), уверял, что я все с ной мысли, попросту выражаясь, стянул у Троцкого. Дальше говорится, что Троцкий целиком прав, а я целиком не прав. Как это получилось, — одному Луначарскому ведомо! Кстати еще: моя книга против Есенина («Драма Есенина») появилась до статьи Троцкого!..

Критики и воспоминатели в подтасовке и искажении фактов перелезли всякий предел. Так, например, Ив. Грузинов в статье «Есенин» («Сергей Александрович Есенин» Воспоминания, Сборник ГИЗ. 1926) совершенно неверно освещает мою встречу с Есениным, ту самую, воспоминанием о которой осталась запись в моем альбоме: «Крученых перекрутил литературу» и др.

Ив. Грузинов приписывает Есенину резкие слова по моему адресу, слова, которые при той встрече не были говорены и никогда в другое время мне их слышать не доводилось. Пусть это «сочинение» останется на совести Ив. Грузинова.

Вообще, сборник «Сергей Александрович Есенин» далеко не отличается точностью данных о жизни покойного поэта. В предисловии редакция обещает, что читатель в книге найдет строго проверенные факты — и обещание остается невыполненным. Напр., в одной только статье Старцева очевидцы описываемых им событий нашли около десятка фактических ошибок. В другом месте сборника «Чорный человек» цитируется дважды не точно и т. д. и т. д. Надеемся, что впоследствии об этих ошибках будет доведено до сведения читателя: всякие воспоминания ценны, пока они не искажают фактов.