На боевом курсе (СИ) - Страница 20
Мария Фёдоровна… А вот здесь мне никого играть не нужно. Достаточно оставаться самим собой. Информацию к размышлению и кое-какие сведения я ей успел передать, этого оказалось достаточно, чтобы она мне почти поверила. По крайней мере, мне так в тот момент показалось. Остальное расскажу при первой же возможности. И, почему-то уверен, что это будет правильно.
Что из всего этого получится? Посмотрим. Вот сейчас и начнём смотреть…
Приняли меня в Кленовой гостиной. Адъютант проводил до самых дверей и только тогда откланялся. Он же и обозначил это название, постучавшись и приоткрыв мне тяжёлые резные створки.
Вошёл. Осмотрелся первым делом. Несмотря на то, что на улице было ещё тепло, в помещении вовсю горит камин. Неожиданно. Я-то рассчитывал на более скромное помещение, на какой-нибудь рабочий кабинет, а тут такая нарочитая роскошь в обстановке. Однако, глаза так и разбегаются по сторонам, слишком тут много всякого интересного и просто красивого. Есть на чём взгляду отдохнуть, за что зацепиться.
— Поднимайтесь, Сергей Викторович, — окликает меня с верхней галереи Джунковский.
На заставляю себя ждать и быстро преодолеваю два пролёта крепкой деревянной лестницы. Наверху притормаживаю, оглядываю присутствующих. Раскланиваюсь с Марией Фёдоровной и Александром Михайловичем и замираю. Жду, что будет дальше. Первые же фразы покажут, как ко мне будут дальше относиться эти непростые люди. И от этого отношения будет зависеть не только моя дальнейшая жизнь и судьба, но и судьба многих и многих людей этой страны. Вот так, не больше и не меньше, что уж мелочиться-то. Дальше просто не хочу загадывать.
— Присаживайтесь, — а это уже Мария Фёдоровна распоряжается на правах хозяйки.
Настороженность усиливает этакое явно обезличенное обращение.
Опускаюсь на указанный мне стул, стараясь держать спину прямой. И молчу. Потому как не за мной первое слово. Затянулась пауза-то.
— Не буду говорить, чего мне это стоило, но я как смогла проверила ваши, Сергей Викторович, так называемые предсказания, — начала говорить Мария Фёдоровна. — Или, как вы уверяли нас, вашего непонятного двойника. К моему сожалению, Гришка предсказывает то же самое. Другими словами, разумеется, но общий смысл тот же. Меня всё это пока не очень убеждает. Я, в отличие от великого князя предпочитаю всяким подобным предсказаниям твёрдые доказательства, и стараюсь при оценке оных сохранять трезвую голову. А слова… Это только слова.
Снова здорово! Ну и что тогда? Зачем же тогда было меня сюда привозить? Кроме слов других доказательств я не смогу предоставить. Кой чёрт понёс меня на эту галеру? Вот и сиди теперь дураком! А что она сказала насчёт великого князя? Он что, мне поверил? Небольшое окошко сбоку даёт слишком мало света, но всё-таки позволяет разглядеть выражение глаз Александра Михайловича. Действительно, поверил… Только где-то в глубине этих глаз проглядывает некое сомнение. Словно и хочется ему во всё это поверить, и опасается он своего хотения.
А Джунковский? Перевожу взгляд на жандарма. Непроницаемое лицо, нечитаемое. Ни малейшего следа каких-либо эмоций. Лишь немного бледен, но такой эффект может давать недостаточное освещение. Из складывающейся картины несколько выбиваются лежащие на столе листы бумаги. Правда, они перевёрнуты, и поэтому не удаётся посмотреть, что на них написано. Владимир Фёдорович перехватывает мой любопытный взгляд и на миг непробиваемая маска трескается, в глазах проскакивает довольный огонёк и сразу же пропадает, словно ничего и не было.
Игра? Ещё одна проверка? А смысл? Тут или верить, или не верить. Какие им ещё доказательства требуются? Кровью расписаться? На чём?
А отвечать что-то нужно, потому как молчание несколько затянулось. Попробовать рассказать чуть больше? Нужно ли? Или оставить всё как оно есть и испытать все прелести народного беспощадного бунта на себе? Сколько я уже нахожусь в этом теле и этом времени? Немного, считанные месяцы. И почти каждый божий день, ну за редким исключением, меня терзают эти мысли. Нужно ли что-то кому-то рассказывать? Стоит ли как-то пытаться изменить настоящее течение событий? Вправе ли я брать на себя роль вершителя судеб миллионов людей? Да, читать обо всём этом в книгах было интересно. Ещё бы, раз — и всё само собой получается. Все под дудку прогрессора пляшут, ему в рот заглядывают, малейшие желания исполняют. И таким образом вся просвещённая держава себя ведёт. Заводы и фабрики с оборудованием на пустом месте словно грибы вырастают, специалисты необходимые прямо из воздуха появляются и, главное, денег куры не клюют… А на самом деле что? А ничего. Никому ничего здесь не нужно. Мне за всё время нахождения в этом теле только всего и удалось, что кое-где на своём примере показать всё превосходство использования пулемётов на авиационной технике и убедить, опять же только кое-кого, приобрести индивидуальные средства спасения, сиречь парашюты. И всё! Да и то это стало возможным только лишь потому, что у меня в этот период имелись кое-какие личные капиталы. А если бы и их не было? Что тогда? А ничего бы и не было! Не было бы тех купленных в Новогеоргиевской крепости пулемётов, не было бы возможности заказать в механических мастерских Ревеля авиабомбы, а значит, и атаки на немецкие крейсеры не было бы…
Впрочем, не всё так плохо. Знакомству с Остроумовым я обязан своему личному мастерству пилота, благодаря ему же и кое-каким своим знаниям удалось и с адмиралом Эссеном познакомиться, и несколько впечатлить его. А, кстати, чем впечатлил-то? Теми же самыми «предсказаниями». Похоже, получается так — нет у меня другого пути? Или всё-таки есть? Оставаться просто пилотом и офицером, успешно воевать, используя навыки и кое-какие знания из будущего? У меня это вроде бы как уже получается в какой-то степени. Получать награды, завоёвывать известность… А что дальше-то? Зачем всё это делать, если итог всё равно будет один и тот же? По всему так получается — что ни делай, а выхода у меня всего два. Делать или не делать. И что я выберу? Тут и думать нечего! А ведь мне казалось, что для себя лично я уже всё, вроде как, давно решил. На самом же деле выходит, что нет. Если снова и снова возвращаюсь к подобному выбору. Получается, что на самом деле я вот в этот самый момент окончательно определился с выбором своего пути, а, значит, и предназначения! Ведь не просто так меня сюда забросило?
Даже легче стало, когда окончательно принял такое непростое для себя решение. Наконец-то полностью отбросил все свои сомнения, перестал оглядываться на будущее. О каком будущем может идти речь, если я сейчас живу в этом вот настоящем? А будущее… Какое сможем построить, такое оно и будет…
Поднимаю взгляд от полированной поверхности стола, набираю в лёгкие воздуха побольше, собираюсь начать свой рассказ и… Замираю. Потому как вижу напротив три таких же внимательных и настороженных взгляда. В полной тишине. Только у Джунковского где-то в самой глубине словно какая-то тревога проглядывает, словно ждёт и одновременно опасается он этих моих откровений. В глазах Марии Фёдоровны ничего не прочитать, нет там видимых эмоций, лишь ожидание ответа на заданный вопрос. Мне бы так собой научиться владеть, свои эмоции и чувства держать под жёстким контролем. А великий князь из всех присутствующих больше всего на живого человека похож. С неприкрытым ожиданием чего-то мистического в глубине глаз.
Хватит молчания. Мне дали достаточно времени на раздумья, не мешали и не перебивали. Пора действовать.
И я рассказываю всё, что могу вытащить из своей памяти об этой войне, о революциях и крахе Империи. Рассказываю всё, что удаётся припомнить, ничего не скрывая, называя все вещи своими именами. Рассказ, на удивление, получается довольно-таки коротеньким, буквально минут на десять-пятнадцать. Это я так быстро рассказываю, или так мало знаю? А, неважно. Важно, чтобы поверили.
Молчу минуту и на всякий случай уточняю:
— Это только основные события.
Тянется и тянется длинная пауза. Тишина вокруг настолько осязаемая, что можно её руками потрогать. Никто не шевелится. Ну и я замер. Сижу, молчу, а пить-то после столь длинного монолога как хочется. В горле пересохло. Полцарства за бокал воды. Чужого царства, само собой. А счастье-то так близко — вон он, графин на подносе, только руку протяни. Но решимости не хватает нарушить вязкую тишину.