На афганской границе (СИ) - Страница 4

— Чего? — Брат вскинул голову и вопросительно посмотрел на меня.

— Сашка… — протянул я, заглядывая в глаза своему снова живому брату.

— Да чего? Одевайся, блин! Прапор у нас злобный, как собака!

Первым порывом было тут же кинуться к брату. Обнять его чуть ни до хруста во всем теле. Это ж Сашка! Живой! Это мой брат, с которым мы вместе учились ходить и говорить, вместе отправились в ясли. Вместе чесали кулаки о дворовых пацанов, прикрывая друг другу спины.

Пусть в армии я встретил много отличных ребят, ставших мне почти родными, но никогда в моей жизни не было у меня друга преданнее и отзывчивее, чем он. И вот Саня снова тут. Да как это вообще возможно?

Все же холодный рассудок, с которым я давно уже привык подходить к любому делу, подсказывал, что чтобы тут не происходило, братание с ним введет Сашку в замешательство. Лишние вопросы у него вызовет. А как я на них отвечу, когда сам до конца не понимаю, что тут происходит?

Да и времени не было. Так что свой порыв я подавил. Вместо этого, оглядываясь и про себя дивясь происходящему, стал я натягивать и свои брюки. Ну не стоять же столбом, когда другие куда-то спешат?

Тело мое тоже было теперь иным. Если к своим шестидесяти годам я привык к ломоте в суставах, объемному животу и застарелым ноющим ранам, теперь все это исчезло. Тело оказалось поджарым и сухощавым: жилистые ноги, плоский живот, крепкие руки и крестьянская, смугловатая от Кубанского солнца кожа.

Я был снова молод. Сашка снова жив. Сначала все это показалось мне каким-то глупым сном. Однако ощущения, что я испытывал сейчас, были настолько реальными, что мне подумалось: «Может, это вся моя прошлая жизнь была сном?»

Ответить на этот вопрос я пока не мог. Все: и помещение, и обстоятельства, казались настолько знакомыми, что память сама стала мало-помалу подкидывать идеи.

Где я? Не успел я натянуть отцовский свитер, слабо пахнущий машинным маслом, как тут же все понял. Вот почему место вокруг казалось мне до боли знакомым. Все потому, что я уже здесь когда-то бывал. Такое сложно забыть насовсем. Воспоминания об армии надолго внедряются в голову каждого мужчины, кто тогда, в Советские времена, проходил эту важную школу жизни.

Я оказался на «Девятке». Краснодарском сборном пункте, где молодняк ждал, куда же его направят для прохождения воинской службы.

— Стройся! — Скомандовал прапорщик.

Народ тут же хлынул в середину помещения, где между нарами оставили широкое пространство, навроде коридора. Там призывники стали сбегаться в неспокойную шеренгу по двое.

Мы с Сашкой тоже поторопились занять свои места.

— Чего это на тебя нашло? — Шепнул мне брат, пока не прекратилась всеобщая суета. — Не выспался?

— Да попробуй тут выспаться, — с ходу сообразил я подыграть, — ты всю ночь так снизу ворочался, что нары ходуном ходили.

— А че? Сверху лучше? Если тут останемся и на четвертый день, так давай махнемся. Мож хоть сверху высплюсь, — недовольно заметил Саша.

На четвертый день… Точно. Нас же на девятке целых три дня держали, пока не приехали «покупатели» из воинских частей.

Выходит, сегодня третий день. Сегодня приедет Майор Сапрыкин в сопровождении своего лейтенанта. Он выберет и увезет с собой пару десятков человек. Одним из них окажусь и я. А к концу недели буду уже в городе Чирчик Узбекской ССР, где начну свою службу в учебном центре пятьдесят шестой отдельной десантно-штурмовой бригады.

Бригада к тому времени уже почти год воевала в Афгане. Не пройдет и трех месяцев, как я, в составе третьего взвода стрелковой роты снайперов тоже вступлю в афганский конфликт и стану исполнять свой интернациональный долг.

Сашка же, в это самое время, отправится в Таджикистан, в Московский пограничный отряд. А потом попадет в печально известную четырнадцатую заставу «Шамабад».

Это что ж выходит? Я умер, но попал… В прошлое? В тот самый день, когда решалась наша с братом судьба? В тот самый день, когда мы виделись с ним в последний раз?

Вот черт. Получается, я снова молод, снова полон сил и могу прожить жизнь заново. Это просто немыслимо! Судьба дала мне эту награду, чтобы я исправить все свои ошибки?

Я украдкой глянул на Сашку.

«А только ли свои?» — промелькнуло у меня в голове.

Прапорщик, тем временем, важно пошел вдоль строя. Имени его я не запомнил, однако в памяти всплыло, как мы с пацанами весело смеялись над ним в поезде, когда ехали в Узбекистан.

Таким он, этот прапорщик, показался нам неповоротливым и неловким. Каким-то растяпистым что ли. А ведь, в сущности, был он самый обыкновенный прапорщик. Да только репутацию среди нас он создаст себе именно сейчас. Этим утром.

Я глянул на призывника, стоявшего слева от меня. Не толстый, но щекастый, этот парень глядел перед собой взглядом растерявшегося телка.

— Ты зря сумку не убрал, — шепнул ему я.

— Чего? — не понял тот.

Однако я не ответил на вопрос парня, вместо этого тихо сказал Сашке, кивнув на прапора:

— Гляди, что сейчас будет.

— Что? — Удивился Сашка.

В следующий момент раздался смачный хлопок. Потом не менее смачный семиэтажный мат. Вся шеренга, как по команде, глянула на прапорщика. Тот, пыльный и грязный, поднимался с четверенек.

— Кто, мать твою, не убрал сумку⁈ — Орал прапор, выпутывая ноги из ремня сумки, которую щекастый забыл под своими нарами.

Призывники чуть воздухом не давились, сдерживая смех.

— Было всем сказано! — Не унимался прапор. — личные вещи в каптерку! Еще раз спрашиваю: кто⁈

Щекастый аж побледнел.

— Чья сумка⁈ Выйти из строя!

Прапорщик вытаращил глаза, повел по шеренге злым взглядом.

— Если не признаешься, все у меня будете до вечера строевую чеканить!

— Слушай, — шепнул я щекастому украдкой. — Лучше признайся.

Тот, не зная, куда смотреть: прямо перед собой или на меня, замялся.

— Да я… это… — протянул щекастый, оборачиваясь к белобрысому.

— Если промолчишь, хуже будет. Станут гонять всех. Ни себе, ни другим проблем не делай.

Щекастый втянул голову в плечи, виновато вышел из строя.

— Это мое, товарищ прапорщик, — несмело промямлил он.

Прапор с видом бешеного быка зашагал к призывнику.

— Фамилия⁈

— Мамаев, товарищ прапорщик!

— Почему не убрал личные вещи в каптерку, Мамаев⁈

— Так… — Замялся щекастый испуганно, — так там места не было. Все уже занято.

— Занято ему! Лучше б у тебя вот тут, — прапорщик покрутил пальцем у виска, — вот тут было занято! Напр-во!

Мамаев, замешкавшись, исполнил приказ.

— Десять, нет, пятнадцать кругов вокруг казармы, бегом… По команде «бегом» руки сгибаются в локтях!

Щекастый торопливо согнул руки.

— Бегом марш!

Призывник, не успевший натянуть рубаху, неуклюже побежал вон из расположения.

— Синицын! — Крикнул прапорщик старослужащему, со скучающим видом стоявшему у выхода.

— Я!

— Присмотри за ним. Да так, что б Мамаев все до последнего кружочка отбегал!

— Товарищ прапорщик, так у меня автобус через пять часов! Я ж сегодня все! Увольняюсь! — Развел руками старослужащий.

— Отставить! Дава мне, не выделывайся! Выполнять!

— Есть, — уныло сказал солдат и отправился на улицу.

— Паш? — Спросил у меня вдруг Сашка.

— М-м-м?

— А ты откуда знал, что прапор на полу растянется?

Я это помнил. Помнил, потому что в прошлый раз случилось все то же самое. Я оказался в прошлом, и это было очевидно. Прошлое это развивается по тому же самому сценарию, что и тогда, в моей молодости. Впрочем, это было не удивительно. Я дал себе зарок ничему не удивляться. И тут у меня возникал вопрос: а смогу ли я это прошлое поправить? Смогу ли сделать так, чтобы мой брат не погиб? Чтобы не попал он на заставу и не сгинул там, в дозоре?

— Сумку увидел, — шепнул я, — понял, что прапор об нее споткнется.

— Да? Ну у тебя и глаз, Пашка. Орлиный прямо. — Прыснул Сашка в кулак.

После такого забавного «инцидента», прапорщик повел нас на плац по длинному ярко освещенному коридору. На стенах я заметил блеклые плакаты. Советские плакаты.