Н. Г. Чернышевский. Книга вторая - Страница 26

Все это, надо сознаться, довольно неясно. Мы уже знаем, что "внутренняя ценность" измеряется не "потребностями человека", а количеством труда, нужным на изготовление предмета. Вышеприведенные выкладки Чернышевского не оставляют места ни малейшему сомнению на этот счет. Но предположим, на этот раз, что внутренняя ценность измеряется потребностями человека. С точки зрения потребностей нельзя решить, "во сколько раз меньше или больше, чем сапоги, нужна человеку скрипка". Но ведь скрипка есть продукт производства. На ее выделку, как и на выделку сапогов, нужно известное количество рабочего времени. Почему же скрипка "не должна иметь меновой ценности" относительно сапогов? Для этого может быть только одно основание: в социалистическом обществе не будет обмена, а следовательно, и труд, затраченный на производство предметов, не будет выражаться в виде их меновой стоимости. Это совершенно достаточное основание. Но его достаточно для того, чтобы ни один продукт не имел меновой стоимости "относительно" других, какому бы роду потребностей они ни удовлетворяли. У Чернышевского же выходит иначе: "должны иметь меновую ценность относительно друг друга предметы первой потребности", но не могут иметь ее предметы, удовлетворяющие разнородным потребностям. Как бы ни подразделялись "с экономической точки зрения" потребности, ясно, что раз зашла речь о том общественном устройстве, при котором предметы имеют меновую стоимость, то их меновые отношения должны определяться вовсе не характером потребностей, удовлетворяемых этими предметами. Говоря, что предметы, удовлетворяющие разнородным потребностям, не могут иметь "меновой ценности относительно друг друга", Чернышевский в сущности высказывает только свое неодобрение подобному явлению: ему не хотелось бы, чтобы оно имело место в социалистическом обществе. Но экономическая невозможность явления и нежелательность его для человека того или другого образа мыслей — совершенно различные вещи, очень часто, впрочем, смешиваемые социалистами-утопистами.

Вообще, только что приведенные рассуждения Чернышевского сводятся к тому, что так называемая духовная деятельность должна находить свое вознаграждение в самой себе, — и еще, пожалуй, к тому, что не следует думать о приятном, когда нет необходимого. Это, конечно, верно. Но, поясняя эту верную мысль, Чернышевский окончательно затемняет вопрос об экономических последствиях "совпадения меновой стоимости предметов с внутреннею".

Повторяем, "система экономических противоречий" Прудона не осталась без сильного влияния на взгляды нашего автора. Если Адам Смит относил, по замечанию Маркса, определение стоимости трудом к доадамовским временам, то Чернышевский, вместе с Прудоном, относит его ко временам лучшего будущего. А между тем мы уже знаем, что это определение соответствует не более и не менее, как современной нам некрасивой буржуазной действительности. Чернышевскому казалось невероятным, чтобы труд мог быть единственным источником стоимости в обществе предпринимателей, не заботящихся ни о чем, кроме прибыли, и обращающихся с "трудом" [109], как с простым товаром. Он говорил, как мы знаем, что количество труда, необходимое на приготовление продуктов, никому не известно в буржуазном обществе {Мы не возразили на это, полагая, что читатель и сам увидит ошибку Чернышевского. Во избежание недоразумений сделаем, однако, здесь несколько замечаний. Что экономисты и "люди, имеющие прямое влияние на общественные дела", не знают, "сколько рабочих дней нужно, чтобы производить обильное снабжение всех серьезных надобностей для известного числа людей" — это очень вероятно, но это и совершенно понятно: им нет необходимости знать это; однако каждый рабочий, каждый мастер, каждый директор фабрики или завода, если не каждый фабрикант и заводчик, хорошо знают, какое среднее количество времени нужно для выделки единицы продукта, производящегося в их мастерской. Они могут не иметь подобных сведений относительно материалов, обрабатываемых у них, или орудий труда, употребляемых ими в дело, но производители этих материалов и этих орудий хорошо осведомлены на этот счет. Таким образом, если вся сумма труда, употребленного на данный продукт, и неизвестна, то хорошо известны отдельные слагаемые, т. е. количества труда, прибавляемые к продукту на каждой ступени его производства. Прядильщику известно, во сколько времени можно приготовить фунт пряжи, ткачу известно, во сколько времени можно соткать ее, портной знает, сколько рабочих дней нужно ему, чтобы сделать из данной материи данный костюм и прочее. Сбывая свою пряжу ткачу, прядильщик должен принимать в соображение лишь то слагаемое, то количество труда, которое он сам прибавил к продукту, до остальных ему нет никакого дела.

Мы говорили, правда, что труд отдельного производителя может и не быть средним, общественно-необходимым, трудом. Но это решается конкуренцией: если X тратит на приготовление своего товара вдвое больше времени, чем нужно по общественным условиям производства, то соперничество других производителей того же товара тотчас же покажет ему, как сильно он отстал "от века". Замечательно, что разбираемую нами мысль Чернышевский высказал именно в статье о конкуренции. Его внимание было поглощено соображениями о том, что производство возможно было бы и без конкуренции. Критикуя конкуренцию с утопической точки зрения, т. е. оттеняя ее невыгодные для общества последствия и вовсе не затрагивая вопроса об ее историческом происхождении и значении, Чернышевский, естественно, проглядел важнейшую сторону дела: ту роль, которую играет конкуренция в деле приведения меновой стоимости товаров к норме общественно-необходимого рабочего времени. Одной этой ошибки было бы достаточно, чтобы спутать все его экономические взгляды.

Заметим здесь также, что то соображение его, по которому меновая стоимость не может определяться количеством труда, нужным на производство каждой данной вещи (потому что это количество никому не известно теперь в точности), напоминает подобное же соображение Родбертуса. Убежденный доводами этого последнего, один немецкий архитектор решился исправить этот важный недостаток буржуазного общества и принялся высчитывать среднюю производительность труда рабочих, занимающихся строительным делом (каменщиков, плотников, столяров и т. д.). Нет надобности прибавлять, что эта затея архитектора-родбертусианца не имела никаких серьезных последствий.}.

Кроме того, Чернышевского сбивали еще и колебания товарных цен. Он знал, что "цена вещи именно и есть ее меновая стоимость, выраженная в деньгах". Но он знал также и то, что цены постоянно колеблются, и притом каждый производитель всеми правдами и неправдами старается получить за свой товар как можно больше, не стесняясь соображениями о так называемой "законной прибыли". Это, с одной стороны, заставило нашего автора признать, по примеру Милля, стоимость "явлением относительным", а с другой, — дало ему новый повод для нападок на буржуазное общество. "Чтобы оценка продукта делалась по его стоимости, — замечает он, — для этого нужно, чтобы некому было выигрывать от оценки предмета выше его стоимости, т. е. опять нужно, чтобы потребитель сам был и производителем. А при нынешнем экономическом устройстве это чистая невозможность". Та самая конкуренция, которая в действительности приводит товары к норме рабочего времени, кажется Чернышевскому главным препятствием, не позволяющим стоимости определяться трудом [110]. По его мнению, "коренной недостаток соперничества — тот, что нормою расчета берет оно не сущность дела, а внешнюю принадлежность его, не стоимость, а цену" [111]. Выясняя различие взглядов на стоимость, свойственных Рикардо, с одной стороны, и А. Смиту и Мальтусу — с другой, Милль делает очень справедливое замечание: "Когда Рикардо и другие политико-экономы говорят, что стоимость вещи определяется количеством труда, они говорят не о том количестве труда, за какое обменивается вещь, а о том количестве, какое нужно на ее производство… Но, когда Адам Смит и Мальтус говорят, что труд — мера стоимости, они разумеют не тот труд, каким была или может быть сделана вещь, а то количество труда, какое обменивается или покупается за эту вещь". Чернышевский прибавляет к этому, что Адам Смит и Мальтус искали в труде "верного мерила не меновой, а внутренней ценности, или стоимости производства", и таким образом приближались "к истинному смыслу вопроса, который понят был их последователями, как вопрос о меновой ценности" [112]. Выходит, что Рикардо только вследствие плохого понимания им Адама Смита и Мальтуса искал причинной связи между трудом и меновою стоимостью! Это уже совершенно неправильное понимание истории политической экономии.