Мюнхэ. История Сербии / история «Хостела» - Страница 7

–Итак, Вас интересует Туджман?.. Что ж, попробую Вам его нарисовать таким, каким видел его я и видела вся Хорватия. При Тито он был диссидентом. Отслужил в армии, дослужился до генерала, потом был переведен в почетную отставку на должность директора какого-то военно-исторического института. И здесь, видимо, он и начал раскрываться как будущий политик. Он соприкоснулся с историей…

–Но историком он был весьма посредственным, насколько я помню? Его ревизионистские взгляды были с опаской встречены научным миром? Он оспаривал понятие холокост, утверждал, что в природе не существовало Ясеноваца и лагерей смерти на территории Хорватии…

–Именно поэтому он стал не историком, а политиком, – улыбнулся Хебранг. – Пока был жив Тито и Туджман отсиживался в политической эмиграции в США, никто про него здесь и не вспоминал. Но диссидентское движение набирало обороты во всех странах ОВД, и потому генерал упорно не сдавал своих позиций. В конце 1980-х, когда Хорватии вновь потребовался сильный лидер, он вернулся домой.

–Только чем он принципиально отличается от Милошевича? Как по мне, так они оба – всего лишь стервятники, набросившиеся на Боснию и готовые отправить под нож всю Югославию в своих меркантильных политических интересах…

–Милошевич да, и я уже говорил, почему. А Туджман – нет. Он был идеалист. Он свято верил в то, что писал, даже при всей абсурдности содержания своих книг. Верил в каждое свое слово, в идею, которой, как сам считал, служил. Поэтому ставить их на одну доску нельзя. Как всякий военный, он был заражен некоей идеей, которую вбил себе в голову и носился с ней как с писаной торбой. Но идея была для него всем. Он никогда не давал приказов строить концлагеря или устраивать карательные операции. Он верил в то, что правда доказывается в открытом бою. Так что винить его во всем, что происходило в те годы в Хорватии, нельзя…

Мы еще долго говорили с ним в тот вечер. Мне казалось, что я словно бы посидела за одним столом с первым президентом Хорватии, но все было без толку – сформировать его образ у меня не получалось. Наверное, дело было в том, что всякий раз, когда во мне просыпалась необузданная эмпатичность, распространялась она только по гендерному признаку – только на женщин. Я могла сопереживать несчастной собаке или старухе, школьнице или студентке, нищенке из метро или княгине Монако, но никогда не пробовала делать это с мужчинами…

Однако, несмотря на это, расставаться с Хебрангом я не спешила. Мне было интересно с ним, он увлекал за собой. В моей достаточно насыщенной знакомствами жизни столь интересного собеседника еще не встречалось. Он стал на некоторое время моим покровителем, наставником, опекуном по жизни. У нас с ним не было секса, но мы часто проводили вместе – за интересными беседами – даже ночи. Так было, пока он не предложил мне прокатиться с ним в турне по Европе. Я согласилась. Взяла в университете академический отпуск и, не зная броду, сунулась в возможно самую глубокую реку в своей жизни – о чем не жалела ни тогда, ни сейчас.

Мы вместе побывали в Швейцарии, Италии, Португалии и вдруг он почему-то решил на пару дней заехать в Турцию – перед самым концом отпуска. Я не стала возражать, подумав, что турецкое солнце и пляжи пойдут на пользу моей изголодавшейся по ультрафиолету коже. Первый день мы провели с ним вместе, разошедшись ночью по номерам. Засыпая, я думала, что пожалуй, это – ярчайшее знакомство за всю мою жизнь, которое, возможно, будет иметь совершенно непредсказуемое (или, наоборот, предсказуемое) продолжение… Однако, утром моим планам суждено было рухнуть…

–А где господин Хебранг из номера 404?

–Он выписался сегодня утром, – отвечал мне улыбчивый администратор, коего я раньше почему-то не видела.

–Как? Мы должны были уехать вместе…

–Ничем не могу помочь, мисс. Он выписался.

Номер его был отключен. Это совсем не походило на его поведение. Я опрометью бросилась в полицейский участок, в дверях которого меня остановил знакомый голос.

–Мюнхэ?

Я обернулась. Передо мной стоял шикарный черный мерседес, из которого показался Чолич.

–Драган? Как хорошо, что Вы здесь. Лукас пропал, и мне нужна Ваша помощь. Как давно Вы выходили с ним на связь?

Чолич приложил палец к губам и поманил меня к себе:

–Вы слишком громко говорите для этих мест. Могут подумать, что случилось Бог весть что.

–По-моему, это и случилось…

Через пару минут мы с ним сидели за чашкой кофе в ближайшем кафе дель мар.

–Я хочу кое в чем признаться, – говорил обычно молчаливый Драган.

–Вы меня пугаете. Где Лукас?

–Это Вы меня пугаете. Вы знаете человека без году неделя, и уже относитесь к нему едва ли не как к любовнику.

–Что за нотации? Кто мы друг другу?

–Это неважно. Важно, кем был Лукас Вашему отцу?

–И кем же?

–Палачом. Да будет Вам известно, что лагеря смерти в Хорватии находились в его компетенции. Он был прав – Туджман их не строил. Их строил Хебранг – человек, для которого по зову крови все этнические сербы это враги.

–И что теперь?

–Вас разве не мучает несправедливость? Он погубил вашего отца – пускай не сам, но с его согласия и по его приказу там убивали сербов. Меня как солдата Сербской армии это не может оставить равнодушным…

–Как бывшего солдата? Вы как бывший солдат строите с ним свой бизнес?

–Бизнес и война – вещи разные. Война стала для меня жизнью. Там я оставил семью, родину, любовь. А бизнес – всего лишь средство зарабатывания денег, которые, как известно, не пахнут… И солдат, к вашему сведению, бывших не бывает.

–И поэтому вы убили его?

Чолич вскинул брови. Он явно не ожидал от меня такой прозорливости, ведь не знал еще о моем эмпатическом складе характера.

–Я его не убивал. Может быть, он еще и вообще не умрет…

–Может быть?

–Видите ли, не только вашего отца Хебранг погубил в лагере смерти. Таких десятки и сотни тысяч. А когда международное правосудие отказалось осудить его и ему подобных мерзавцев, это еще пуще всколыхнуло волну народного гнева. А народ, как известно, состоит не только из крестьян. Он состоит и из людей обеспеченных, которые могут себе позволить…

–Заказать даже Хебранга? – не дала договорить я.

–Именно. Но заказать только доставку. Знаете, как доставляют пиццу или суши на дом.

–И его доставили? Это сделали вы?

–Это делает специализированная организация, которую я возглавляю. Что с ним будет дальше – не моя забота, я лично никого не убиваю.

–Интересный юридический ход.

–Именно так. С волками жить – по-волчьи выть. Но была бы моя воля – я бы ему голову отрезал, как это делал он в годы войны.

–Почему вы рассказываете мне это? Где гарантия, что я не отправлюсь в полицию с этими данными?

–Можете. Но с моим арестом будут проблемы – я иностранный подданный, и местные власти предпочтут с этим не связываться. Хебрангу же это никак не поможет. А рассказал я вам это только потому что… вы мне очень нравитесь, да вы и сами наверняка это понимаете… не хочу что-либо от вас скрывать…

–Однако… – выдохнула я. – Утро признаний. Даже не знаю, как мне отреагировать.

–Никак. Примите к сведению. Когда вы собираетесь назад?

–Должны были сегодня вечером, но теперь не знаю. Видимо, останусь еще на пару дней.

–Хорошо. Я живу в «Мариотте», вот моя визитка. Сообщите мне, когда соберетесь улетать, я предоставлю вам персональный самолет. Еще раз извините за откровенность. Надеюсь на ваше понимание.

«С пониманием у меня проблем нет», – иронично подумала я, глядя ему вслед.

Мысли путались в голове, но верх брала одна – я не верила ему, и все же думала, что, вернувшись, встречу Хебранга, который не иначе решил надо мной подшутить столь скверным образом. А уж коль скоро он шутит, то можно и мне.

Этот турок, Рашид Кеттель, жил с нами в одной гостинице и давно оказывал мне знаки внимания. Вернувшись в отель, я встретила его на завтраке. Сама подсела к нему за столик.

–Доброе утро. Вы один?