Мю Цефея. Только для взрослых - Страница 42

Пьер выругался. Ведьма все-таки провела его. А ведь он уже начал ей доверять. Наркотик, ну конечно! И почему он решил, что у ведьмы действительно есть…

Что? Чего он на самом деле ожидал? Может, Селин должна была вытащить из чулана какого-нибудь свидетеля — со змеиной головой или чешуйчатой грудью? Документы? Или, наоборот, расставить по углам свечи, начертить пентаграмму, воззвать к какой-нибудь потусторонней сущности? Глупости! Ни о чем подобном Пьер, естественно, не думал. Так что же тогда его так удивило? После всего, что случилось в эти дни?

Пьер снова посмотрел на квадратик, лежащий на ладони. Пожал плечами и положил в рот. Вкуса не было, обычная бумага. Ведьма кивнула. И повторила его движение.

— Что теперь? Разверзнется портал в другой мир? Вокруг запляшут феи и призраки? Или эти ваши духи… как они выглядят? Я смогу их узнать?

— Вы шутите. — Ведьма коснулась его руки. — Боитесь?

— Духов? Нет, не боюсь. — Пьер пересек комнату и сел на диван, почувствовав слабость в ногах. Это еще не могло быть действием наркотика… скорее всего. Но ему правда стало не по себе.

— Не духов. Себя. Когда разум открывается, можно многое узнать о себе. Больше, чем хотел бы знать.

Селин последовала его примеру и присела рядом. Платье, на этот раз синее, приподнялось, едва прикрывая колени. Модные квадратные плечи, которые шли ей куда больше, чем Ольге, кожаный пояс и белый воротничок… Да, одеваться эта женщина умела. Как она умудряется всегда выглядеть к месту? Не то что он, Пьер, вечно закованный в костюм, в тесные туфли, в свое тело. Иногда об этом получается забыть, но чувствовать себя по-настоящему уютно? Если бы! Даже сейчас рукам холодно, а спине жарко, да и душновато здесь. Может, открыть окно? Воздуха с каждой секундой все меньше…

Он приподнялся было, но передумал. Голова закружилась, в глазах потемнело.

— Пьер?

Ведьма накрыла его ладонь своей. В любой другой момент Пьер стряхнул бы ее немедленно… Но от пальцев Селин исходило тепло, и Пьер предпочел поддаться. Всего на минуту. Не больше.

— Я в порядке, — пробормотал он, не совсем узнавая собственный голос. — Вам не душно?

— Нет. Сидите, это пройдет. Сердце колотится?

— Да. — Он вдруг заметил, что так и есть, и паника взрывной волной прокатилась по коже. Ведьма решила его прикончить! Как можно было позволить уговорить себя сожрать неизвестную дрянь?.. Конечно, ведьма тоже ее приняла и сидит живехонька… Но даже если не яд, а экспериментальное вещество — чем это лучше? Как оно подействует на Пьера, вызовет сердечный приступ? Пусть ему всего двадцать шесть, но…

— Врача… Позовите врача, пожалуйста.

— Нет. — Уже обе руки Селин обхватили его ладони, и Пьер вцепился в них, как утопающий. — Это скоро пройдет. Я обещаю.

Она слегка поморщилась: кажется, от неосторожности Пьер причинил ей боль.

— Постарайтесь отвлечься. Подумайте о нашем змееголовом друге, настройте на него сознание.

Внять совету ведьмы было не так-то просто. Пьер пытался представить тварь, но змеиный образ ускользал, растворялся в тумане. Зато гремящее сердце стало видимым, будто грудная клетка Пьера превратилась в стекло. Красный сгусток мышц пульсировал и дергался, наливаясь кровью и сдуваясь, колотился о ребра и прижимался к спине.

Что-то коснулось подбородка Пьера и приподняло его, прерывая увлекательные наблюдения за собственным сердцем, — что-то мягкое, нежное, светло-бежевое на ощупь.

— Не увлекайтесь. — Голос у ведьмы был синим, как ее платье… или нет, больше похоже на волну, бирюзовую и искрящуюся. — У нас есть дело.

Оплетая только одну ее ладонь, пальцы Пьера чувствовали себя одиноко. Он потянулся ко второй руке, которая жалась к его подбородку, и от прикосновения бирюзовая волна прокатилась по всему телу. Ладонь ведьмы, его ладонь и лицо стали одним целым. Пьер шумно выдохнул, удивляясь новому ощущению: сердце в прозрачной груди теперь гнало кровь по венам Селин и дальше, до ее груди, до ее собственного сердца, а потом обратно. Туда и обратно, туда и обратно, туда и…

— Пьер…

Чьи-то пальцы росли из его лица совсем близко ко рту. Он поцеловал их, наслаждаясь едва слышным, как шепот, прикосновением. Возможно, это были его собственные пальцы, но… необязательно. Еще одно прикосновение — уже громче. Волна накрыла его с головой, и на секунду Пьер испугался, но потом разобрался, как дышать. Лицо Селин висело в воздухе совсем рядом, но пока не врастало в его, и это раздражало. Какие у нее все-таки огромные губы, чуть приоткрытые, а за ними — мокрая, искрящаяся, поющая пропасть, куда хочется провалиться. Он потерпел немного и провалился с бирюзовым звуком.

Пошатывало. Не его — комнату. Диван, когда Пьер сполз с него, увлекаемый своим новым органом — Селин, вдруг уменьшился до игрушечного. А вот паркет стал огромным, каждая дощечка размером с человека.

Пьер шел осторожно, стараясь не наступать на швы. Доски прогибались, как кошачья спина под рукой, и Пьер хватался за всё подряд, чтобы не упасть.

Другая комната оказалась круглая и блестящая, как елочная игрушка изнутри. Это нужно исправить, понял он. Но как? Шелк покрывала на кровати пошел рябью, затем вдруг сложился в лицо, которое растянулось в широкой бирюзовой улыбке Селин. Пьер удивился, но тут же понял, что шелк — это и есть Селин. И что она красивая.

Их руки стали одним целым. Их сердца под прозрачной кожей теперь сообщались. А расстояние между телами и было тем, что искажало пространство. Пьер удивился, почему не понял этой очевидной вещи раньше. И опустился на кровать, сведя расстояние к нулю.

Когда они снова распались, Пьер посмотрел вверх. Над его нелепым и несовершенным телом раскинулся потолок, подрагивающий, как блики на поверхности озера. В груди зарождался новый звук, мощный, размеренный и яростный, с лязгающей ноткой металла, ударяющегося о металл. В Пьере больше не осталось крови — только дизель, мчащийся по медным венам, подпитывая работающий на износ мотор.

…танки с тевтонскими крестами вспахивают долину. Над ними лениво скользят боевые цеппелины. Ласточками мелькают юркие истребители. Пьер не узнаёт места, но понимает, что стальная армада мчит на них. В Париж… Вот уже Елисейские Поля. Солдаты в незнакомой механизированной броне несут гитлеровский флаг. А знаменитые парижские зеваки машут шляпами, приветствуя чужую армию…

— Пьер! Что с вами? Пьер! Очнитесь!

…вывеска Arbeit macht frei над воротами в ад…

…не стреляйте, прошу, я сдаюсь…

…очень холодно, даже есть не хочется…

— Пьер! Пьер!!!

…вернулись. Мама говорит, не играй, когда они в небе. С таким лицом говорит, что ослушаться страшно. Но до чего интересно! Никогда такого не видел, даже сравнить не с чем. Разве что с каппа, но Акайо еще в прошлом году по секрету сказал, что каппа не бывает, а американские самолеты — они взаправдашние. Вот и сегодня прилетели и, наверное, что-нибудь сбросят на Хиросиму. Какую-нибудь бомбу. Смотри, смотри же, это что, новое солнце над городом?! Столько света, столько тепла…

— Пьер, да очнитесь же!

Столько света, столько тепла — над ним, теперь уже точно над ним, Пьером. Не маленьким японцем и тем более не танком. Глаза Селин. Два тлеющих уголька, мягких на вкус, бронзовых на запах, прохладных, как карамель… манящих.

Пьер почувствовал, что снова проваливается, и сжал себя в кулаке, чтобы удержаться на поверхности. Нужно сказать ведьме… Селин. Сначала — сказать ей.

— Ужасные вещи… Нас всех ждут ужасные вещи… — Язык не слушался, пытаясь утащить Пьера обратно в теплую бирюзу. — Война… хуже Великой… Франция, Германия, Польша, СССР, Япония — все в огне.

— Тише… Тише. — Селин нависала над ним. Огромные губы двигались, вокруг блестящих глаз вдруг нашлись ресницы, а внутри — зрачки. И беспокойство. О нем? — Это еще не случилось. Необязательно случится. Вы видели возможное будущее — ничего больше. Мы можем всё изменить.

«И обязательно изменим». Эти слова Селин произнесла прямо внутри его головы. Ее голос ласково щекотал мозг Пьера, и он улыбнулся. У него были губы, и он мог улыбаться. И не только — комната снова изгибалась, и Пьер знал верное средство, как это исправить.