Мю Цефея. Цена эксперимента - Страница 6

— Лентя-я-яй… все, бунт? Ну уж нет. А ну вставай! На учебу пора.

— На работу, — подсказала мама, елейно улыбаясь.

— А-а-а, ну на работу! Вставай же!.. — Отец схватил Гришу за плечо и неожиданно легко поднял в воздух. Тут же уронил сына обратно на постель лицом вниз. Гриша больше ничего не видел, кроме белой простыни. Родители молчали, сестра рыдала в голос.

— Он же… там… холодный и легкий.

— Это кукла! — мгновенно сообразила мама. — Он надул нас и сбежал! Неблагодарный!

— Кукла… такая похожая? — Папа не был склонен к быстрым решениям. Он осторожно перевернул сына на спину, вгляделся в голубые глаза, сверлящие пространство прямо перед собой, пухлые щеки и горбатый нос.

— А ты не знаешь, какие теперь технологии! Они тебе все отпечатают на этих, тридэ-принтере с тридэ-ручкой! Ах он!.. Не поскупился куклу оставить, а ни словечка!.. С наркоманами связался, с бандитами!..

«М-м-м-м-м!» — завопил Григорий, не согласный ни с одним из обвинений. Но зря: мама продолжала метаться по комнате, заламывать руки и причитать. К счастью, звук заметил отец. Он приник ухом к груди сына, затем схватил его запястье, вслушиваясь во что-то.

— У него пульс… Наташ, у него пульс. — Отцу пришлось несколько раз повторить эту фразу, прежде чем до паникующей мамы дошло. — Иди и вызови врача. Врача, Наташа!

Мама, голос на которую поднимали крайне редко, притихла и заспешила в коридор, по пути запутавшись ногой в лямках валявшегося у двери Гришиного рюкзака. Но выпутываться не стала; потащила неожиданный багаж за собой и уже из-за стены закричала, называя адрес.

Скорая приехала на удивление быстро: то ли помог полный боли мамин голос, то ли просто повезло. Толстый врач с равнодушным ко всему на свете прищуром прошел, не разуваясь, прямо в комнату Григория. Остановился над ним, сложив руки на груди и задумчиво пережевывая жвачку.

— Пятый за неделю, — констатировал он.

— Это… Гриша? — отважилась спросить мама. Папа молчал; казалось, он боялся даже дышать, чтобы не пропустить ни слова врача. Анютку они заперли в ее собственной комнате, но Гриша эту хитрую мордочку знал, равно как и все сквозные щели в стенах. Так что Зайко-младший не сомневался, что сестра все слышит, и потому громко возмутился: «М-м-м-м!»

— Он, сыночек ваш. — Врач лениво послушал Гришино дыхание, померил давление и зачем-то звонко постучал по коленке. — Все хорошо, он в прекрасном состоянии, но с лечением не тяните. В нашей поликлинике не помогут, это вам надо со специалистом связаться. Ясное дело, не забесплатно.

— Но полис!..

— Что полис? Недавно снова сократили перечень услуг по страховке, слышали? Так что даже не думайте. Рассчитывайте на…

Врач назвал сумму. Мамины глаза округлились, папа закашлялся.

Перед уходом врач посоветовал родителям помочь сыну и не тянуть с лечением.

— А то вдруг необратимо? Или умрет.

Так и ушел, оставив на выбранном мамой и постеленном папой линолеуме следы сорок шестого размера. А некоторые и совсем растеклись до пятидесятого. Это Григорий увидел, когда папа поднял и понес его.

— Куда? — спросила мама.

— Одеть, — твердо отвечал папа. — Кормить. Или ты думаешь, что ему можно пропустить учебу?

— Работу.

— Ну, работу. Пойдем, нам самим собираться, а у нас сын не готов.

Они умыли Гришу, одели. Со штанами оказалось просто — они были у него одни, — а вот найти целую пару носков оказалось затруднительно. Да и со свитерами встала проблема: она отвергла все, которые предложил отец.

— Какие замызганные! Фу! Как ты можешь носить такое, Гриша?!

Зайко-младший хотел ответить, что некогда ему ходить по магазинам — он друзей-то видит, в отличие от нормальной молодежи, только на экране телефона, — но промолчал. Его и раньше-то не слышали; а сейчас рассчитывать на понимание и вовсе не стоило.

Притихшую и зареванную Анютку выпустили, тоже умыли и одели, посадили вместе с Гришей за стол. Когда мама, помявшись, приступила к кормлению сына, девочка вдруг выпалила:

— Дай я!

— Сама ешь, дочка. Не видишь, брат болен? — мягко, но сквозь зубы спросила мама.

Анютка поспешно опустила глаза к тарелке и молча продолжила есть. Впрочем, это длилось недолго. Пользуясь тем, что мамино внимание направлено на брата, хитрая мордочка сунула тарелку под стол, где на нее тут же напрыгнул кот, и теперь довольно улыбалась. Кот гречку любил и отдался греху чревоугодия с потрохами.

С кормлением Гриши оказалось легко. Стоило поднести ложку, полную каши, к его губам, как содержимое тут же пропадало, а Гриша ощущал во рту вкус еды.

— Наелся? — спросила мама, когда тарелка опустила. «Да, спасибо, мам», — хотел ответить Гриша, но выдавил лишь «М-м-м-м!». Мама тревожно разглядывала его лицо, надеясь увидеть ответ. — Еще?

«Нет!» — мысленно возопил Гриша. Каши он терпеть не мог.

— Он говорит нет, — подсказала Анютка.

— Что ты придумываешь! — возмутилась мама, не оборачиваясь. — Ему надо больше есть, вон худой какой…

«Нет!»

— Мам, он говорит нет, — повторила Анютка. Наклонившись, убедилась, что кот все съел, и подняла тарелку на стол. Взгляд ее упал на любимого ею игрушечного льва. — И Лев хочет кашку! Извини, мы все съели.

Мама посмотрела на наручные часы — тонкие, золотистые, с цветочками на браслете по последней моде — и крикнула отцу:

— Опаздываем!

Отец застегивал перед зеркалом пиджак. Скорчив рожу, поправил красный в горошек галстук.

— Наташа, ты бери Нюту, а я отвезу лоботряса. Где он работает?

Мама поспешно записала адрес, отец бережно подхватил сына и спустился с ним вниз; так же аккуратно усадил его в машину и повез того на работу. Гриша не сопротивлялся; дело не в том, что он не мог взбунтоваться, а в том, что он был совершенно согласен: ему надо было зарабатывать деньги, здоровым или больным, живым или мертвым. «Хотя тараканом, конечно, было бы легче», — обреченно думал Гриша, глядя на омываемое червячками небесной воды лобовое стекло.

— Приехали! — бодро сказал отец, вышел из машины и с Гришей под мышкой отправился к белому зданию, где тот работал. Пульс у Зайко-младшего участился, но старший этого не заметил. Он вошел в вестибюль, наполненный хрустальной музыкой и коврами, и громогласно объяснил Карине, девушке-администраторше, ситуацию. «Зачем же так громко», — мучился Григорий. Он попытался было мычать, но поймал Каринин взгляд и замолчал.

Девушка все поняла. Косясь на свисавшего головой вниз Григория, она позвонила по телефону шефу, и тот не замедлил явиться сам.

— Добрый день! — поприветствовал его отец. — Видите ли, меня беспокоит, сможет ли сын исполнять свои обязанности… ему очень нужна эта работа! У нас в планах поменять машину, и не хотелось бы…

— Оставь, — панибратски сказал шеф, отставив в сторону руку с электронной сигаретой. — Все нормально. Твой сын согласился на экспериментальную программу, ясно? Конечно, они никогда не читают, что написано мелким шрифтом. Увидел, что хочу его повысить, и ну договор подписывать!

Гриша мысленно вздохнул. Если бы его спросили, он бы ответил, что в договоре ничего не было сказано про вещь — только про «возможность неконтролируемых метаморфоз».

Но увы!

— Они… все так? Превращаются?

— Не. Штамм вырвался, гуляет по городу. Так что кое-кто не по договору.

— Так ему нельзя лечиться? — заволновался папа. — По договору?

— Ну если хочет понижение… — Шеф пожал плечами. — Да и лечение стоит до ж… жука. А договором не предусмотрено. Да не кипишуй, твой сын все заработает. Для таких толковых парней, как он, у нас должность получше, чем манекен.

Шеф повел папу коридорами, и Гриша, знавший каждый поворот наизусть — конечно, столько лет здесь на посылках отбегать, — замер внутри, предвкушая что-то очень хорошее. «Любуйтесь», — бросил шеф, открывая перед Зайко-старшим и младшим узорчатые двухстворчатые двери, и если бы наш герой мог, он закричал бы от радости. Три года, долгих три года он бегал по этому огромному зданию, мечтая однажды попасть в Зал Заседающих! Как он мечтал узнать, чем же они все-таки здесь занимаются, и вот этот день настал. Те, кого переводили сюда, получали колоссальные зарплаты, ничего не производя и почти ничего не делая!!