Мю Цефея. Цена эксперимента - Страница 31

— Твои болота мне ни к чему, — с трудом вымолвил Влад. — Пришел я сюда за отцом своим, чтобы дать ему, мертвому, христианское погребение…

Дева расхохоталась смехом звонким, словно тысяча колокольчиков.

— Глупый, глупый драконыш! Кто сказал тебе, что он умер? Он спит и видит прекрасные сны. А я — сон его охраняю и никому не позволю его пробудить, потревожить могилу его!

Она оскалилась, зарычав. Ослепительно-бледное лицо ее сделалось вмиг похожим на морду драконову. Вихрь поднялся над елями, злой, неистово-быстрый. Темной, яростной пеленой встали воды болотные, вымывая из памяти морок слепящих огней, а потом — Влад очнулся на стылой земле, и тонко ржал жеребец над головою его, и чьи-то руки приподняли Влада.

— Гиблое место здесь, господарь… — Влад открыл глаза, столкнувшись с испуганным взглядом Казана. — Нечисть так и лютует, и сладу с ней нет честному христианину! — Он перекрестился на черным воткнутые в небо еловые ветви. — Счастье вам, что живым вы оттуда вернулись, не сгинули в топях, нежити на забаву… А отец ваш, упокой господи душу его… — Казан замолчал.

— Он спит, и сон его долог, — хрипло вымолвил Влад. — Умереть — все равно что уснуть… и я верю, что в снах этих не коснется его больше земное лукавство… Он лгал — но был честен всю жизнь пред душою своей и в поступках своих не стремился ко злу. И за это — даровал ему бог если не жизнь вечную, то хотя бы — вечные сны. — Влад разжал ладонь, липкую от ряски болотной.

Золотой чешуинкой драконовой в пальцах стыла изящная тонкая пряжка.

Пролог

Мрак и пустота. Ничего более. Никогда. Сюда в своем безумном и бесконечном беге не залетали даже астероиды, каменные осколки, молчаливые свидетели чудовищных катастроф. Их ловили в сети своей гравитации ближайшие звезды.

И вдруг пустота вздрогнула и вспучилась, рождая из себя что-то.

Из ничего возникла звезда. Была она оранжевым карликом, старым и уставшим. Не особо-то ей повезло со спектральным классом и размерами — будь она чуть поменьше, ей не пришлось бы появляться здесь, прорываясь из пустоты, как головка ребенка прорывается сквозь родовые пути.

И двигалась она гораздо быстрее, чем двигается выбирающийся на свет ребенок, и гораздо быстрее, чем должна двигаться звезда. Ее масса была достаточна, чтобы гравитационные волны разошлись, искривляя пространство. Захлестнутые этой волной, задрожали на своих невидимых нитях соседние светила, недовольные таким соседством.

Здесь ничего не должно было быть. Никогда.

Звезда понеслась сквозь пустоту. За ней, как послед, выдернулась из бесконечного ничто горсть планет. Их было пять — кипящий газовый великан, маленький мертвый выжженный каменный шарик, покрытый пустынями и практически лишенный атмосферы третий брат. За ними следовали две сестры. Одна, побольше и поближе к своей матери-звезде, по всем астрономическим правилам должна была обладать плотной атмосферой и большим количеством воды. Но она была выжжена и оплавлена.

Правда, только с одной стороны. С другой, если бы кому-то пришло в голову оглядеть уцелевший континент, он увидел бы циклопические сооружения, для появления которых несомненно требовались манипуляторы гуманоида.

У пятой была и атмосфера, и гидросфера. Океаны омывали острова и скалистые континенты, на которых трепетали ветви призрачных лесов. С каждым мигом путешествия звезды по пространству леса становились все более плотными, все более осязаемыми, все более материальными. Если присмотреться внимательнее, то и здесь пытливый наблюдатель обнаружил бы сооружения, однозначно свидетельствующие о том, что и этих океанах когда-то зародился разум, выполз на сушу и миллионы лет спустя установил нечто в приполярной пустыне северного полушария. Менее огромное, чем на планете-соседке.

Но более эффективное.

Зловещие огромные дуги уходили глубоко внутрь планеты и вздымались к пределам атмосферы. А в далеком и теплом экваториальном лесу проступил в реальности храм. Когда-то скульптор вырезал его прямо в скале. На стенах храма плясали, сидели, склонялись над микроскопами, занимались любовью в причудливых позах, ели и читали книги искусно изображенные слоны.

Свет больной звезды озарял храм и слонов на его стенах, сплетающихся то в любовном объятии, то в смертельной схватке. На бледном небе плясали созвездия, сменяясь слишком быстро.

Но слоны, изображенные на стенах храма, не были единственными обитателями этого места.

1

— Мели! Мели! — скандировала толпа.

Лица людей сливались в одно — обожающее, восхищенное. И ее собственное лицо тоже смотрело на нее со всех сторон. Фанаты распечатывали постеры к фильму, рисовали ее портреты собственноручно — иногда попытки были умилительными, а иногда весьма высокохудожественными. Мелисанда Марримит, молодая актриса с Пэллан, только что получила высшую премию киноиндустрии — «Золотую ветвь». Теперь она пыталась попасть из конференц-холла, где проходило награждение, к себе в гостиницу. Охранники расчищали дорогу с помощью нейтронных хлыстов — их прикосновение не приносило никакого вреда здоровью, но вызывало непреодолимое желание убраться с пути.

Мелисанда ослепительно улыбалась, чувствуя, как сводит мышцы, помахивала «Золотой ветвью» и радовалась тому, что автограф-сессия уже закончилась. Она полностью вложилась в этот проект — «Реки, текущие в никуда», кровавую историческую драму с элементами фантастики. Год упорной работы, съемки, капризы режиссера, тягостное, муторное ожидание, пока главы гильдии кинематографистов выносили свое решение, — теперь все это было позади. Мелисанда просмотрела все картины, которые номинировались на «Золотую ветвь» в этом году, — и холодно признала, что их фильм был лучшим. Если бы приз дали не ей, это было бы очень странно.

По идее, теперь она должна была закатить вечеринку дня на три, чтобы как следует отметить достижение. Но она намеревалась завтра покинуть Таиж, планетку-курорт, где собралась в этот раз гильдия кинематографистов. И дело, что вело ее прочь отсюда, было для Мелисанды ничуть не менее важным, чем «Золотая ветвь».

«Пойдут сплетни, — думала Мелисанда. — А, ладно. Я — звезда и имею право на причуды».

Она улыбнулась, на этот раз искренне, и попыталась расписаться на протянутой ей банке из-под пива. Какой-то особенно решительный фанат все-таки смог пробиться через заградительный кордон. И тут она узнала его. И поняла вдруг, что Форс вовсе не протягивал ей банку для автографа. Он словно бы пытался защититься… отгородиться от нее. Ничего удивительного в том, что она не узнала его сразу.

Во-первых, последний раз она видела Фосерри Дэззуо, эллорита-наставника, который показал Мелисанде и всем остальным вельче путь к существованию в виде чистой энергии, очень давно. Во-вторых, он всегда ходил в форме Секретной Службы Альянса — элегантной, но темно-серой, а стоявший перед ней мужчина был одет в фиолетовый анорак и зеленые бархатные штаны. И, в-третьих, у Фосерри Дэззуо, руководителя второго департамента Секретной Службы, не могло быть такого растерянного, опрокинутого лица.

По телу Мелисанды прошла холодная волна. Илина предупреждала ее, и Мелисанда ожидала чего-то в этом духе. Но к подобной прямолинейности она готова не была. А ведь между прочим сам Фосерри Дэззуо учил ее, что нет ничего естественнее и удобнее случайной встречи.

«За кого он меня принимает? — закипая от ярости, подумала Мелисанда. — Ведь я же знаю, что это твой любимый прием; и ты его ко мне применяешь теперь? Я — полная дура, по-твоему? Хочешь поиграть? Так поиграем!»

Все эти размышления пронеслись в ее голове очень быстро. И, руководствуясь больше злостью и яростью, нежели чем-нибудь другим, Мелисанда воскликнула:

— Форс!

Она обняла Фосерри, чмокнула в щеку — толпа завистливо взвыла, — жестом успокоила охранников и сказала ему:

— Поехали с нами!

* * *

Кровать Мелисанды была произведением высокого искусства и не менее высоких технологий. Необходимо признать, что это сочетание силовых полей и водяного матраса идеально подходило для того, для чего его предназначила хозяйка.