Мышь, которая зарычала. Антология - Страница 12

Слух о пришельцах с Марса двинулся со станции метро на Девяносто шестой улице, потом возник на станции под Семьдесят второй и пошел дальше по линии.

Очень скоро во всей подземке Нью-Йорка знали о вторжении экспедиционных сил с соседней планеты.

Некоторые захотели выйти наружу и посмотреть на пришельцев, но их, конечно, не выпустили. Другие, наоборот, побежали вглубь по тоннелям, чтобы спрятаться подальше. Третьи запели псалмы и священные гимны, и эхо от этого пения было громче, чем голоса поющих. Звуки нестройного хора через канализационные люки проникли на поверхность, что обеспокоило полицейских. Они стали звонить в отдел экстренного рапорта, чтобы узнать, как им поступать, если они не справятся с толпой в подземелье.

Экстренный рапорт пообещал прислать поддержку, но так как поддержку быстро собрать не удалось, то решено было позвонить министру обороны.

Однако это оказалось не просто. По инструкции министру можно было звонить только в случае чрезвычайной опасности.

Генерал Сниппетт, командующий городской обороной Нью-Йорка, размышлял, является ли пение людей в метро чрезвычайной опасностью или нет. Он не был в этом уверен. Генерал был человеком практичным. Он достиг своего чина благодаря способности сохранять спокойствие в любой ситуации. Пение людей в метро показалось не опасным. Поэтому он решил послать группу поддержки и несколько машин с громкоговорителями, чтобы убедить людей, находящихся в метро и убежищах, в необходимости сохранять спокойствие и уверенность в том, что все будет хорошо.

Машины с громкоговорителями, к сожалению, произвели прямо противоположный эффект. Слова из рупоров вылетали с шумом, подобным взрывам гранат, и вместо слов: «Вокруг нет никаких пришельцев с Марса» в метро услышали: «Вокруг пришельцы с Марса!»

К тому же две машины столкнулись, повернув за угол, и у одной из них взорвался бензобак. Звук взрыва породил новый слух: сброшена атомная бомба. Сразу же несколько человек заявили, что они поражены радиацией, другие закричали, что поднимается температура воздуха и, значит, половина города уже в огне. Паника еще больше усилилась, когда люди услышали сирены пожарных машин, приехавших тушить загоревшийся бензобак.

И тогда генерал Сниппетт решил позвонить министру обороны.

— Господин министр, — сказал генерал, когда его соединили по прямой линии с Вашингтоном, — я обязан доложить о чрезвычайной ситуации в Нью-Йорке. Здесь в метро собралось около полумиллиона человек. Они поют церковные гимны и убеждены, что город захвачен марсианами. Не знаю, как долго нашим силам удастся сдерживать толпу.

Долгое молчание в телефонной трубке привело генерала к мысли о том, что сейчас решается судьба его карьеры. Если ему не удалось убедить министра, что вся эта чепуха — не плод его воображения, то впереди его ждала пенсия, отнюдь не соответствующая его жизненным запросам.

Первый вопрос министра прозвучал неутешительно.

— Вы сказали: марсиане? — спросил он сурово.

— Да, сэр, — ответил генерал.

Снова наступило молчание.

— Как возникло это нелепое предположение?

— Мне позвонили из отдела экстренного рапорта. Руководитель бригады гражданской обороны по имени Том Маллиган доложил им о группе людей с Марса, приземлившихся в летающей тарелке, одетых в металл и стреляющих из лучевых ружей.

— Это он спьяну? — осведомился министр.

— Мы тоже так подумали. Ему было приказано оставаться на месте, но когда прибыл патруль, его не нашли.

— Не нашли?

— Нет. Он исчез.

— Исчез? А его команда?

— Они тоже исчезли.

Долгое молчание.

— Скажите, генерал, — сухо спросил министр, — как военный человек вы доверяете утверждениям военно-морских сил, что алкоголь является средством, защищающим от воздействия радиации?

— Нисколько! — горячо ответил генерал.

— Хорошо, что и вы так думаете. А теперь скажите, сами-то вы видели этих марсиан?

— Нет.

— А летающую тарелку или что-нибудь в этом роде?

— Нет.

— Ну что ж… В таком случае, не будете ли вы добры выехать в город и лично проинспектировать пространство от Бэттери до Бронкса? По возвращении доложите обо всем мне лично. Но при этом сделайте все возможное, чтобы остановить эту чепуху в метро, ибо подобная ерунда может нарушить наш тщательно разработанный план по защите города от нападения. Города, который, кстати, вверен вашим заботам. И учтите, что больше никаких сообщений о подобном вторжении не получено. Трудно поверить, что марсиане так хорошо информированы, что выбрали объектом нападения именно Нью-Йорк, а не Бостон, например. Жду вашего доклада через час.

— Такер! — зарычал генерал. — Подать мою машину!

Доктор Кокнитц, уединившись в своей звуконепроницаемой лаборатории на втором этаже административного блока Колумбийского университета, не обращал внимания на подготовку к воздушной тревоге. Он был холостяком и отдавал все свое время работе. Устроив в лаборатории некое подобие спальни, он убедил свою квартирную хозяйку, что когда день-два не возвращается домой, это не значит, что он пьян, сбит машиной или проводит где-то время с девушкой.

Квартирная хозяйка, миссис Рейнер, женщина с сильно выраженными материнскими наклонностями, никогда особенно ему не верила. Но она не позволяла себе расспрашивать доктора о его делах, хотя частые ночные отлучки квартиранта очень ее беспокоили. В самом деле, кто бы поверил холостяку, когда он говорит, что всю ночь работает! Да еще в Колумбийском университете! Миссис Рейнер точно знала, что ночью в университете работали только уборщики и сторожа, но ведь доктор Кокнитц не был ни сторожем, ни уборщиком. С точки зрения квартирной хозяйки, в докторе было что-то странное, но он исправно вносил квартирную плату и любил птиц. Миссис Рейнер тоже любила птиц и взяла на себя обязанность кормить птичек своего постояльца, когда тот надолго отлучался. В ответ на заботу доктор дал ей номер своего личного телефона, только попросил не звонить по ночам.

Вот как получилось, что в секретную лабораторию Колумбийского университета могли позвонить только два человека — миссис Рейнер с улицы Акаций в Бруклине и президент Соединенных Штатов Америки.

Доктор Кокнитц не думал об учебной тревоге, потому что был поглощен усовершенствованием квадиум-бомбы, которая могла бы вызвать значительно более реальную тревогу. Та бомба, которую доктор показывал президенту, была демонтирована. Доктор Кокнитц решил ее усовершенствовать, несмотря на то, что хорошо осознавал последствия взрыва.

Как раз в день воздушной тревоги работа была закончена. На столе перед ученым лежал небольшой серый свинцовый контейнер, размерами и очертаниями напоминавший коробку из-под ботинок. Это была единственная в мире бомба из квадиума. Выглядела она совершено безобидно, но обладала таким чутким механизмом для приведения заряда в действие (в качестве пружинки доктор использовал часть шпильки своей квартирной хозяйки), что достаточно было удара или толчка, чтобы бомба взорвалась. Правда, доктор Кокнитц пока еще не придумал устройства, которое предотвратило бы случайный взрыв, он отложил это на потом. Важно было сделать бомбу, и он ее сделал.

— Дикки, — сказал доктор канарейке в клетке, которая висела рядом с его рабочим столом, — нам обоим надо быть очень осторожными. Я сейчас выпущу тебя полетать и приготовлю нам что-нибудь поесть. Только обещай мне, что не свалишь эту коробочку на пол. Если ты это сделаешь, то погубишь и себя, и меня, и весь город Нью-Йорк.

Канарейка, единственный друг доктора Кокнитца, весело защебетала в ответ.

— Да, да, я знаю, ты слишком мал, чтобы сдвинуть эту коробочку, — продолжал Кокнитц. — Это я просто нервничаю. Действительно, ее надо бы припрятать, но я так устал, и у меня так дрожат руки, что я боюсь ее уронить. Поэтому пусть она пока полежит здесь, а после того как мы перекусим, мы ее спрячем и пойдем домой спать.

Кокнитц вытащил из пакетика сэндвич и стал рассматривать его сквозь толстые линзы своих очков. Сэндвич, состоящий из двух кусков черного хлеба и ливерной колбасы, выглядел скорее мертвым, чем живым. Тогда доктор вытащил из другого кармана второй пакет. Этот сэндвич показался ему еще более подозрительным.