Мышь, которая зарычала. Антология - Страница 1

Я учился в институте иностранных языков, на переводческом факультете, и когда завершил высшее образование, то меня, как и пятерых других женатиков на курсе, распределили в Бирму.

Объясняю: жить за границей неженатому советскому переводчику воспрещалось. Мало ли что придет в голову такому человеку? Тем более если он может объясниться с врагом на его языке, а настоящие патриоты не поймут, о чем они там договариваются (такие случаи отмечены). Лучше бы вообще обойтись без заграницы, но начальству вздумалось разводить кукурузу и догонять Америку.

К тому времени я уже вполне сложился как враждебный элемент. В основном, не сознательно враждебный, но потенциально опасный.

В том числе у меня вскоре обнаружился очевидный грех: я стал покупать и читать американские и английские книжки. Столько их накупил, что не хватило денег на машину, — я был единственным советским специалистом в Бирме, который умудрился не привезти автомобиль.

В числе книг все большее место занимали книжки фантастические. И понятно: я начал их читать в самый разгар золотого века американской фантастики.

Фантастика печаталась в журналах, на плохой оберточной бумаге. Зато обложки журналов и рисунки внутри создавались замечательными мастерами, на уровне с теми, кто писал рассказы и романы с продолжениями в «Amazing», «Wonder», «Astounding» и других, менее знаменитых.

К тому времени классики первого послевоенного поколения, чьи имена мы и сегодня произносим с пиететом, уже составили себе имя и имели за плечами по несколько книг.

Все это богатство можно было купить в маленьком книжном магазинчике, которым владел невысокий печальный англичанин, мистер Боун, женившийся после войны на бирманке и осевший в Рангуне, где не был нужен ни бирманцам, ни англичанам.

Порой, бывало, я просиживал в магазине Боуна по несколько часов, и, кроме меня, ни один покупатель туда не заглядывал.

Книги в тропиках пахнут особенно — они источают легкий аромат плесени. Этот запах остается в них навсегда. У меня до сих пор проживают дома несколько книг, купленных у Боуна, я их угадываю по запаху.

Особенно я ценю журналы пятидесятых годов.

В каждом номере — созвездие имен. И тех, что у нас на слуху, и тех, что гремели в те годы в странном и не понятном постороннему мире фэнов.

Господствовали в тех журналах Брэдбери, Азимов, Кларк, Пол, Андерсон, Саймак, Шекли, но не обходилось и без менее известных у нас писателей, таких как Мюррей Лейнстер, Филип Фармер, Джон Макдональд, Альфред Бестер, — господи, я и сегодня могу перечислить полсотни авторов!

Интересно, что рассказы и повести ведущих писателей кочуют из сборника в сборник, из антологии в антологию, и порой трудно понять, какой рассказ написан позавчера, а какой полвека назад. Зато с художниками всегда было иначе — они более, чем авторы, подпадали под влияние моды и вкуса эпохи.

Сейчас появилось немало энциклопедий, посвященных фантастическому искусству пятидесятых и шестидесятых годов, и по картинкам видно, как происходила эта эволюция. Конечно же, сегодняшние книжные иллюстраторы рисуют глаже, детальнее и пользуются компьютерами. Но после войны в фантастику пришли такие мастера, рядом с которыми сегодняшние художники кажутся выхолощенными, словно обсосанная палочка от эскимо.

Когда смотришь на рисунки в энциклопедиях, понимаешь, что годы, в которые я смог увидеть и пощупать журналы фантастики, — не самые яркие полвека. И мне очень хотелось заглянуть в сороковые, в начало пятидесятых. Ведь рубеж между бурной молодостью художников и писателей и их солидной зрелостью проходил именно в пятидесятом году.

Именно тогда журналы были веселыми, богато иллюстрированными, снабженными карикатурами, а на их обложках обязательно изображалась красавица в полуобнаженном виде, которую спасал от пришельцев или чудовищ так же слабо одетый, но мужественный герой.

Такие обложки становились настоящим товарным знаком фантастического журнала. Внутри все было гораздо разнообразнее.

И вот в прошлом году, летом, я был в Лондоне и отправился на бут-сейл. Буквально это название переводится как «ярмарка багажников». Англичане любят переезжать из дома в дом. Считается, что семья должна менять жилище примерно раз в пять лет. Такие вот они беспокойные. Но когда ты переезжаешь, то обязательно обнаруживается, сколько дома есть ненужных и не очень нужных вещей. И тогда в воскресенье на рассвете все эти вещи грузятся в багажник машины, и машина выставляется на футбольное поле или пригородное пастбище. На газоне выстраиваются рядами сотни две машин, хозяева которых выкладывают на земле свое добро.

Честное слово, это очень интересная охота! Одних книг там — тысячи. А сколько постаревших или надоевших картинок в рамках, игрушек, безделушек, не говоря уж о люстрах или швейных машинках. И все это дешево — ведь торговцев-профессионалов там нет. Профессионалы, в первую очередь антиквары и букинисты, проносятся по бут-сейлу в шесть утра, когда торговля только начинается, и несутся на следующее поле — ведь по воскресеньям в Лондоне таких торжищ несколько десятков.

И вот в прошлом году я увидел на краю поля сундук.

Возле сундука стоял дедушка. Дедушка тосковал, потому что никто и смотреть на сундук не желал.

А я посмотрел.

Сундук был набит журналами, которые столько пролежали на чердаке, что плохая бумага, на которой они были отпечатаны, стала хрупкой, словно пересушенное сено.

Но обложки!

Девицы, прекрасные, какими их только может представить подросток Джимми, рвались из щупальцев злодеев. Космические корабли опускались на Марс, а сумасшедший ученый таился в своей зловещей лаборатории, готовясь покорить человечество.

Я постарался ничем не выдать внутреннего трепета.

Я спокойно перекладывал журналы на траву. «Удивительные истории», «Потрясающие истории», «Захватывающие истории», «Научно-приключенческие истории»…

— Если возьмете, — сказал старик, — то я отдам вам все за сто фунтов.

Цена была запредельной, и у меня опустились руки.

Подошла бабуся, из бывших учительниц, и сказала старику:

— Ты зачем обижаешь джентльмена?

— А сколько вам не жалко? — быстро перестроился дедушка.

Я промолчал, потому что не был готов к сражению с дедушкой, который и сам-то спустился с того же чердака.

— Десять фунтов вас устроит? — спросила бывшая учительница.

— Разумеется.

— Только у нас нет веревки, чтобы замотать сундук.

— Я донесу!

Вдогонку мне старик крикнул:

— Я все это прочел!

Я приволок сундук в дом, разложил рассыпающиеся журналы на стопки по названиям, а внутри названий по датам, и обнаружилось, что у меня есть сорок с лишним номеров журналов, в основном сороковых и начала пятидесятых годов.

Два или три журнала относились к далекой, как мезозойская эра, эпохе тридцатых годов, и я их отослал в Америку настоящему ценителю и моему другу Джону Костелло.

И долго не мог решить: что же делать с остальными?

Не класть же их обратно в сундук?

А потом решил, что вернусь к работе, с которой я и начинал свой путь в фантастику, — к переводам.

В этих журналах похоронены и забыты рассказы авторов, имен которых не помнят даже их соотечественники. А это не значит, что они плохо писали. Просто по каким-то причинам одни ушли в другие поля литературы и стали писать детективы или поэмы о любви, другие так и не смогли стать маршалами и сгинули в лейтенантах.

Я попросил о помощи Киру Сошинскую, которая не только книжный график, но и переводчик.

Мы вместе с ней пролистали всю груду журналов и пришли к выводу, что стоит попробовать сделать сборник юмористической фантастики давних лет.

Почему именно юмористическая фантастика привлекла наше внимание? Просто ее в те годы было относительно много. Общий возраст писателей был невелик, еще не надо было проверять себя в компьютере: а вдруг до тебя подобный рассказ уже кто-то написал?