Мыс Чёрных сов - Страница 3

Пожар между тем бушевал вовсю. Было решено использовать водяную пожарную магистраль, качать воду из моря. Однако после того, как начала поступать вода, возгорание только усилилось. Огонь вспыхнул с яростью, словно усиливаясь от водяных струй!

Радистом был получен сигнал о том, что румынский линейный корабль будет на месте аварии эсминца через два часа и готов оказать помощь с эвакуацией экипажа.

И сразу после этого произошел взрыв — взорвался паровой котел в третьем машинном отделении, самый мощный из всех. Корабль содрогнулся всем своим огромным металлическим телом, словно складываясь пополам.

Из образовавшегося жерла в палубе вдруг прямо в небо взлетел ослепительный сноп пламени. Обломки металлической арматуры, части палубы, обивки, детали корпуса рухнули на палубу, сбивая с ног людей, калеча их и убивая.

После этой страшной вспышки огонь распространился по всему кораблю со страшной силой. Огонь, хлынувший сразу со всех сторон, захватил, поглотил весь корабль и находящихся на нем людей. Пытаясь спастись из этого ада, они прыгали в воду, но и там их настигали огненные языки из разлившегося горючего, которые стлались по воде и никого не щадили.

Корабль стал стремительно тонуть. Через полчаса все было кончено. Эсминец навсегда погрузился на дно. Погибли абсолютно все…

Сложенные вещи в коробках пятый день лежали возле двери у стенки, и Зина аккуратно передвигалась по комнате, стараясь не смотреть на эту страшную горку. Но поскольку комната не была такой уж большой, у нее это получалось не всегда. Время от времени она ударялась об эти коробки — задевала бедром, царапалась ногой, стукалась коленом, останавливалась взглядом… И вместо страха, бывшего ее обычным состоянием все эти дни, в ее душу вползали раздражение и ярость.

После возвращения из Болграда она лишь на следующее утро пошла на работу. У нее накопилось несколько отгулов, и Зина взяла их все сразу, скопом, вызвав немалое раздражение начальства.

Впрочем, перечить ей никто не решился. Было видно, что с ней что-то происходит. А так как в морге всегда не хватало людей и разбрасываться ценными сотрудниками было бы просто смешно, Зинаиду оставили в покое.

Только подав официальное заявление на получение отгулов и оформив все как полагается, она заглянула в кабинет своего друга, которого уже там давно не было. В этом кабинете были другие люди, и Зине было больно в него входить. Поэтому она и не входила.

На мгновение ей показалось, что вот сейчас, буквально через несколько минут, скрипнет дверь, и на пороге возникнет Борис Рафаилович Кац, чтобы сразу же с обезоруживающей улыбкой сбить с толку какой-нибудь, пусть даже циничной, шуткой… Нет, Зина понимала, что этого уже никогда не будет.

На пороге никого не было. В полуоткрытую дверь никто не зашел. И она поняла, что теперь всегда сможет говорить только самой себе — ее покойного друга Каца больше не было на этой земле…

В стене, за книжным шкафом с канцелярскими папками, у Бориса Рафиловича был небольшой тайник, и Зина была единственным человеком в морге, который знал о его существовании. Однажды Кац сам продемонстрировал его, не преминув отпустить очередную циничную шутку. В этом тайнике он держал… запасы коньяка. А поскольку он питал пристрастие к этому напитку, то запасов скопилось немало.

Теперь это был тайник Зины. И она без зазрения совести вытащила оттуда две бутылки, отметив, что осталось их еще достаточно — а значит, на ближайшее время ей хватит. Она все время боялась, а страх был тем самым катализатором, который изменял не только события, но и души людей. Все становилось иным. Неизменным оставалось только одно — это самое чувство страха.

Ночь после приезда из Болграда Виктор Барг провел у нее. Они совсем не говорили о происшедшем. Утром, пока Зина собиралась на работу, он ушел. Обернулся в дверях:

— Что ты будешь делать теперь?

— Теперь? — Вопрос застал ее врасплох. — Наверное, мне нужно собрать вещи.

— Это правильно, — кивнул Барг, — я тоже соберу. Нам лучше не видеться первое время.

— Думаешь, за нами придут?

— Даже не сомневаюсь! — горько усмехнулся он.

— Тогда я возьму на работе отгулы, соберу вещи и буду их ждать… Так сказать, во всеоружии, — Зина вовсе не хотела пошутить, и шутка не удалась — горькая улыбка сразу превратилась в ухмылку, даже как-то болезненно искривив ее губы.

— Мне тяжело будет без тебя, — Виктор отошел от двери и так порывисто обнял, с такой силой притянул к себе, что у Зины перехватило дыхание.

— И мне… очень… тяжело, — она хотела высвободиться, но не смогла.

— А знаешь что? — Виктор вдруг засмеялся и поцеловал ее в нос. — Да пошли они все! Пусть другим диктуют свои правила! Вечером я приду к тебе, и пусть все катится к чертям собачьим!

— Ты уж смотри, как получится. Может, и не стоит… — пожала плечами Зина.

— Вечером я у тебя! И ничего страшного! — решительно махнув рукой на прощанье, Виктор ушел, громко хлопнув дверью. Она проводила его глазами, не сомневаясь ни секунды, что не увидит его ни этим вечером, ни следующим…

А вечером Зина тихонько сидела у себя в комнате и пила коньяк. Вещи ее были упакованы — оказалось, собрать все необходимое дело совсем не долгое. Поэтому она и пила коньяк Бориса Рафаиловича и — ждала ареста. Обжигающая янтарная жидкость царапала нёбо и горло, раскаленным комком скатывалась в низ живота, устраивая в желудке пожар. Зину бросало то в жар, то в холод, но это ощущение не было таким уж неприятным. И главное — чего и добивалась — чувство страха немного притупилось. Зина больше не смотрела на мир с такой болью.

В общем, Виктор не пришел. Однако и арестовывать ее не арестовали. От выпитого коньяка у Зины начала сильно кружиться голова. Она рухнула на кровать и провалилась в глухую черную бездну.

В последующие два дня ее опять же не арестовали… и Зина даже рассердилась — ну чего они так тянут? Она выпила весь коньяк, поразившись самой себе: за эти страшные дни взаперти от страха она выпила больше, чем на протяжении всей своей жизни…

На четвертый день Зина задумалась о том, что делать с остальными вещами. Может, ее и выпустят. Ведь один раз чудо уже произошло. Кто сказал, что чудеса не могут происходить дважды?

У нее были редкие книги и два фарфоровых сервиза, которые очень любили ее родители. Мама предпочитала пить чай из тонких фарфоровых чашек и говорила, что от этого у напитка совсем другой вкус. Это были очень ценные чашки. Зине очень хотелось их сохранить, сделать так, чтобы не пропали ни книги, ни сервизы. И, немного помучившись сомнениями, она приняла единственно верное решение. Зина решила пойти к соседке тете Вале, которая знала ее с самого детства, и попросить сохранить оставшиеся вещи. А если она больше не вернется, пусть та смело забирает их себе.

— Ну наконец-то! — тетя Валя развела руками. — И полгода не прошло! Наше вам здрасьте с кисточкой! На четвертый только день она из комнаты вышла! Больная ты, чи шо?

— Больная, — вздохнув, подтвердила Зина, представляя, как выглядит со стороны — нечесаные волосы, синяя кожа, под глазами — круги.

— Шо стряслось? — Тетя Валя подперла кулаками свои необъятные бока. — Мужик?

— Что? — не поняла Зина.

— Из-за мужика, говорю, не выходишь? — повторила она громко. — Хоронишься ведь четвертый день! Мужик?

Почему-то представив портрет вождя на стене в кабинете следователя НКВД — грозный такой портрет вождя, во весь рост, в кабинете для допросов, Зина горько усмехнулась и кивнула:

— Мужик.

Что-то прозвучало при этом в ее голосе — такое, что тетя Валя насторожилась, как охотничий пес, почуявший дичь, и сделала почти боевую стойку:

— Так… — протянула, — кажись, тут за через всю голову геморрой… А ну-ка пойдем! — и бодро затащила Зину в ее комнату. Захлопнула дверь. Оглянулась вокруг. Собранные вещи, конечно, не укрылись от ее взгляда.