Мятежный (ЛП) - Страница 60

— Ты можешь поговорить с Грейсоном и без меня. Я ему больше не нужна, — уверяю я и предлагаю ему: — Почему бы нам не поехать к его матери?

— Блядь, никто не знает, где эта сучка, кроме Головореза, а он ни хрена не скажет! — Уайатт дёргает руль так, что нас заносит в сторону, а потом свирепо смотрит на меня, выправляя машину. — Боже! Мне до смерти интересно, почему мой блестящий, талантливый братец влюбился в такую шалаву, как ты. Но я уверен, что ты классно работаешь ртом.

Я молчу, слишком напуганная, чтобы сейчас говорить.

Грейсон думает, что я уехала. Он меня ОТПУСТИЛ.

Он за мной не придёт.

Я точно знаю каким становится оттенок глаз Грея, когда он на меня смотрит.

Знаю, что он спит, повернув голову ко мне, засунув руку под подушку и уткнувшись в неё лицом.

Что от него пахнет лесом, в котором я хочу навсегда заблудиться и никогда не быть найденной.

И я ни хрена не знаю о его дурацких преступных делишках.

За исключением того, что он все их от меня скрывал.

А теперь я даже не знаю, насколько опасен его брат. Что, если он не только похититель, но в добавок насильник и убийца. Что, если он удерживает меня ради выкупа или планирует пытать просто потому, что может…

Я не знаю, что, чёрт возьми, делать!

— Ну, давай. Осуждай меня. Мне насрать, — выплёвывает парень.

Уайатт загоняет машину в подземный гараж, закрывает за нами ворота и вытаскивает меня из машины, прижав к моему виску пистолет. Холодный. Твёрдый. Стальной.

Уайатт стискивает мою руку и тащит к лифту на подземном уровне, а меня начинает мутить от страха.

— Скажи мне, — говорит Уайатт, когда мы поднимаемся на лифте, я едва слышу его сквозь тяжёлые удары собственного сердца. — Кто выполнял грязную работу Головореза, когда сбежал его драгоценный Грейсон? Я был уверен, что он никогда не вернётся, но нет. Джулиан был готов практически умолять. Он слишком боялся потерять своего золотого мальчика. Когда Джулиан узнал, что болен, он не мог уснуть, думая, что никогда больше не увидит своего драгоценного Зеро, что его «Андеграунд» — бои, азартные игры, прибыльный бизнес, престиж среди боевых лиг — всё это пойдёт псу под хвост, если Зеро не возьмёт бразды правления в свои руки.

Я слышу его слова, но больше всего воспринимаю больное чувство обиды, которое он вымещает на мне.

Надери ему яйца, Мелани! Но я оцепенела.

— Видишь, я не ревную.

Мелани, развернись и беги!

По телевизору это выглядит так просто, но мои дурацкие колени… мои дурацкие колени напоминают желе, и, похоже, я не смогу убежать, чтобы себя спасти.

— Пока у меня есть ты, Грейсон после смерти Головореза ничего не получит, — продолжает Уайатт, открывая створки лифта и заталкивая меня на заброшенный чердак, заваленный старыми деревяшками и высохшими банками из-под краски. — Сядь на этот чёртов стул, или я прострелю тебе ноги.

Без лишних вопросов плюхаюсь на стул, сжимая челюсти, чтобы не стучали зубы.

— Он прямо сейчас умирает. Ты у меня. И Грейсон проиграет. Список не закончен, поэтому он проиграет. Даже если из-за этого братец станет со мной драться, если захочет вернуть тебя, ему придётся в обмен на это от всего отказаться, и я буду вынужден его убить. Но ты — ты хочешь жить, поэтому покажи, как хорошо ты можешь работать ртом, а там посмотрим. — Он смотрит на меня. — Именно так, Мелани. Знаешь ли, я тоже наблюдал за тобой. На всех тех видео, которые пересматривал он. Я наблюдал за тобой. Как подпрыгивают твои сиськи. Как ты кричишь: «Разрывноооой!». Да, мой брат не единственный, у кого на тебя стояк.

Уайатт начинает связывать за спиной мои руки толстой пеньковой верёвкой.

Страх. Теперь он пожирает меня заживо. Я слышу, как клацают мои зубы.

Снаружи свистит ветер.

Уайатт стягивает меня ремнями, а я моргаю, потому что не хочу, чтобы этот засранец видел, как я плачу.

— Грей найдёт тебя и убьёт, — хриплю я, ненавидя страх в своём голосе.

— Дорогая, я уже мёртв, — смеётся он и наклоняется ко мне. — И Грейсон меня не убьёт. Видишь ли, в этом-то всё и дело. Он не любит убивать. Грейсон делает это только тогда, когда вынужден. Но я единственная семья, которая у него останется. Он до сих пор чувствует за меня ответственность. Вытаскивает меня из моего же дерьма. И та часть его души, которая ненавидит быть Слейтером, считает отца виновным в том, что я такой же как он. Грейсон оставит меня в живых.

Уайатт завязывает мне чем-то рот и на какое-то время уходит. Вдруг становится очень тихо, и эта тишина пугает больше всего.

Глаза горят от желания заплакать.

Горло саднит, язык пересох и липнет к ткани, которой он обмотал мне рот.

Сегодня я могу умереть.

Я подвела себя, сестру, родителей. И мне не доставляет удовольствия, что в последний раз, когда я видела единственного мужчину, которого любила, я отказалась от нашей любви. О боже.

Я говорила ему, как он ошибается в отношении меня, но никогда не говорила, насколько он прав. Он никогда не знал, что я счастлива, безумно счастлива, — даже если и боюсь, — оттого, что люблю его. Я не сказала, что, кажется, влюбилась в него в тот самый момент, когда он бросился под дождь, не дав мне промокнуть. Я никогда ему не говорила, что в глубине души считаю, что это круто, что он плохой, и ещё круче, что он так хорош в том, чтобы быть плохим. Никогда не говорила, что даже после того, как он солгал, верила, что он никогда в жизни не причинит мне боли. Я никогда ему это не говорила, лишь только то, что мне страшно. Грёбаная киска.

Грейсон никогда не узнает, но я верю, вне всяких сомнений, что благодаря то ли жестокой иронии судьбы, то ли благословению небес, он мой. И я принадлежала ему ещё до того, как он ко мне прикоснулся.

Грейсон — то, чего я никогда не желала, но теперь он всё, что мне нужно.

И моей веры в это оказалось достаточно, чтобы вернуться к нему. Достаточно, чтобы покинуть мою сказочную страну и последовать за ним прямо в его волнующий и пугающий «Андеграунд». Возможно, он никогда об этом не узнает.

В соседней комнате слышатся шаркающие звуки, и когда шаги снова приближаются, желудок скручивается в узел.

Меня охватывает неконтролируемая дрожь, я пытаюсь поддеть ногтями узел верёвки, впивающийся в запястья. Волосы растрепались и падают на лицо. Я ненавижу это. Я. Это. Ненавижу. Мышцы сводит судорогой, когда кровь бежит по венам в попытке заставить меня двигаться, помочь мне убежать. Стул подо мной скрипит, и я вздрагиваю от этого звука.

Уайатт подходит к маленькому, треснувшему окошку и выглядывает наружу, затем поворачивает голову в мою сторону и пристально смотрит на меня, его взгляд скользит по мне, сидящей в кресле.

В его взгляде можно безошибочно распознать похоть, и это заставляет мой страх выйти из-под контроля. О боже, этого не должно случиться!

Меня пронзает выброс адреналина. Затаив дыхание, я крепко сжимаю запястья и протискиваю в узел большой палец, пытаясь ногтем пролезть в крошечное отверстие, чтобы узел поддался. Просовываю большой палец внутрь, и когда верёвка ослабевает, засовываю другой, развязывая её. Я притворяюсь, что тяну и выгибаю спину, и, наконец, освобождаю одну руку, а затем вытаскиваю другую.

Меньше, чем через три секунды Уайатт возвращается ко мне. Хватает в кулак волосы, стаскивает со стула, и рывком опускает лицом вниз на смятый самодельный матрас.

— Что ты пытаешься сделать? А? Сбежать?

Я изо всех сил стараюсь вывернуться и борюсь, чтобы освободиться, но он переворачивает меня на спину и садится верхом, потом хватает мою грудь и сжимает её. Кровь стучит в висках, лицо пылает от унижения, но я не перестаю с ним бороться.

— Не трогай меня, придурок! — кричу я, брыкаясь и пытаясь скинуть его коленями.

Уайатт заводит мои руки за голову, удерживая их, а я поворачиваю голову и почти не видя кусаю, отрывая кусок плоти.

Уайатт вопит, я, извиваясь, освобождаюсь из-под него, и, тяжело дыша, пытаюсь сориентироваться, в то время как сердце продолжает бешено колотиться в середине горла.