Мятежник - Страница 119

– А кто же?

– Шайтан... Сам шайтан! – Лицо охотника скривилось от ужаса. – Он не велел мне говорить!

– Ты уже сказал! Как он выглядел?

– Как мертвяк. Он как мертвяк был...

– Как труп?

– Да! Он замерз совсем. Как лед. На нем одежда был совсем мало. Как летом. Штаны и рубашка. И туфли. Шапка – нет! Варежка – нет! Шуба – нет! А он смеялся. Много смеялся...

– Да, далеко наш Владик забрался, – сказал Демид. – Он сказал тебе, как его зовут?

– Нет. Он совсем недолго был. Он не хотел отмерзнуть. Он, когда у печки сел, портиться начал.

– Как?

– Ну, как мясо морозят? В снег кладешь, чтоб не портилось. А как отмерзать начнет, кушать надо. А то спортится. Он у печки сел, со мной говорил. Из него вода пошла. А потом рука отпала. Совсем.

– Рука отвалилась?

– Да. Вот тута. – Кайша показал на кисть. – На пол рука упала. Он смеялся только. Скоро, говорил, весь развалюсь. Ноги только не потерять. Идти надо. Говорю тебе, это мертвяк был.

– Да, веселенькие дела. – Демид сделал большой глоток красного чая и закашлялся. – Ван, давай спать ложиться. Нам отдохнуть надо. И согреться. А то, пока дойдем, сами в мертвяков превратимся...

– Парень! – В глазах Кайши неожиданно появилось нечто, напоминающее сочувствие. – Через перевал пойдешь, узел на веревке завяжи. Бурхану.

– Кто такой Бурхан?

– Бурхан, он там... – Охотник показал пальцем вверх. – Завяжи, а то не пропустит.

За пять дней, что последовали за этим, граница между жизнью и смертью и вправду перестала существовать для Вана. Демиду было легче. Наверное, если бы он заледенел и превратился в живой труп, наподобие Влада, он все равно так же упорно прокладывал бы лыжню к своей цели. Тай Ди Сянь, который сидел в нем, справился бы и с мертвым телом. Но Демид вовсе не собирался умирать. Он действовал как существо, полностью покорившееся Духу Мятежному, но Ван чувствовал, что где-то в глубине души Демид сохранил каплю человеческого. Он все еще любил свое тело и собирался вернуться домой. Ван не говорил с ним об этом, но надеялся, что это так. Потому что только это давало небольшой шанс выжить и ему, человеку Вану Вэю.

Демид неплохо подготовился к экспедиции. Вопреки ожиданиям Вана, они не сразу бросились в погоню за Абаси. Демид почти неделю колесил по Москве, закупая то, что считал нужным. С таким снаряжением можно было бы дойти и до Северного полюса. Но судьба играла против них. А может быть, это могущественный Абаси вредил им, с усмешкой наблюдал за сотни километров за их жалким барахтаньем в снегу и наслаждался своей растущей силой. Казалось, сама природа восстала против них. Температура редко поднималась выше тридцати пяти градусов мороза, пурга зачастую переходила в настоящий ураган, лишь чудом не скидывая их в пропасть, коварные трещины, заметенные снегом, разверстывались под их ногами. Самонадувающаяся палатка, призванная спасать их от холода, не выдержала и трех дней. Ткань ее расползлась, изъеденная морозом, как молью. Демид, чертыхаясь, бросил ее в лесу. Из батарей электроподогревателей спальных мешков потекла едкая кислота, и им едва удалось спасти сами мешки, ставшие с тех пор слишком холодными для алтайских ночей. Консервы – самые лучшие консервы, на которые Демид не пожалел денег, оказывались омерзительной тухлятиной. Ван переносил беды молча. Было бы удивительно, если бы они бодрым шагом, сытые и согретые, преодолели этот путь. Путь к Вратам.

– Путь... – сказал однажды Демид, с отвращением понюхав содержимое очередной банки и запустив ею в сугроб. – Раньше он казался мне великим и триумфальным. Тысячи лет прошли, прежде чем человек смог расшифровать путь к Вратам. Тысячи людей сложили свои головы, хоть на маленький шаг приблизившись к этой разгадке. Мы сумели определить местонахождение Врат. Мы с тобой – великие люди, Ван, хотя никто и не догадывается об этом. А теперь... Ты знаешь, пожалуй, я назову его «Тухлый путь». Мне уже кажется, что весь воздух пропитан смрадом разлагающегося мяса. И чем ближе мы с тобой подходим, тем эта вонь сильнее. Мы с тобой бредем по колено в снегу. Но я все время ловлю себя на мысли, что мы – по колено в дерьме!

Мысли Вана были совсем другими. Он вообще сомневался, что на таком морозе можно почувствовать какой-нибудь запах. Может быть, Демид, с его собачьим обонянием, и чувствовал что-то. Старик Ван брел по белой пустыне, безразлично переставляя ноги, и вспоминал прошлое.

Два дня назад Демид торжественно извлек из рюкзака бутылку замерзшего шампанского и сунул ее отогреваться к костру.

– Праздник, – объявил он. – Сегодня у меня праздник. Сегодня мне стукнуло тридцать. Черт возьми, никогда не думал, что буду отмечать свой тридцатник в таких условиях. Прошлый день рождения встретил в больничной постели, с пробитой башкой. Теперь вот – коченеем, как жмурики. Держу пари, что и шампанское будет иметь вкус козлиной мочи. Ладно, хоть спирт здесь не портится. Слушай, Ван, а тебе сколько лет?

– Семьдесят, – сказал Ван.

– Ого! – Дема присвистнул. – А день рождения когда?

– Сегодня.

Ван Вэй и Демид Коробов родились в один день. Только Ван – на сорок лет раньше. И вот уже почти двадцать восемь лет прошло с тех пор, как он покинул свою родину. Ван Вэй, как истинный китаец, любил конкретность. Он прекрасно помнил даты – когда родился, когда стал учеником Школы, когда в первый раз влюбился (даосам, в отличие от буддистов, любовь не была противопоказана), когда стал главой Школы после ранней смерти отца. И когда пришли коммунисты.

Это было в 1949-м. Тогда ему было двадцать четыре года. Он был далеко не юнец, хотя для даоса этот возраст означает лишь пору начала самопознания. Вэя не волновала политика. Южная провинция Гуандун, где жил его род многие века, видела уже не одну смену власти. Одна династия сменяла другую – маньчжуры, англичане, снова манчжуры, французы, гоминьдановцы, японцы, снова гоминьдановцы – много было всяких правителей. Но в жизни рода Ван мало что менялось. Род его был достаточно могуществен, чтобы не зависеть от правителей, и достаточно богат, чтобы не участвовать в очередном восстании голодной черни за «Пин» – справедливость и равенство. Род Ван издревле владел секретами средств, увеличивающих мужскую силу, и это было залогом их спокойного существования. Когда пришли эти, называющие себя Освободительной Армией, Ван Вэй отнесся к ним спокойно. Коммунисты тоже могут потерять мужскую силу. Тогда они придут к Ванам и будут уважать их. И все останется как прежде.