Мы живём в замке - Страница 30

Как только мы надежно устроились, Констанция открыла и убрала комнату дяди Джулиана. Она сняла с кровати простыни и одеяла, выстирала в кухонной раковине и вывесила на солнышко.

— А с бумагами дяди Джулиана что ты сделаешь? — спросила я; она задумалась, опершись о край раковины.

— Наверно, сложу все в коробку, — сказала она наконец. — А коробку, наверно, отнесу в подпол.

— Сохранишь навеки?

— Сохраню навеки. Ему ж приятно знать, что к его записям отнеслись уважительно. Пусть не сомневается — все сохраню.

— Пойду-ка проверю парадные двери.

Дети теперь часто появлялись перед домом, но на него не глядели: играли в свои бесшумные игры, неловкие и беспричинно грубые. Проверяя парадные двери, я всегда выглядывала — здесь ли дети. По тропинке теперь часто холили и взрослые, сокращая путь, ходили там, где прежде были только мои следы; ходили они, впрочем, без особой охоты, будто на спор — доказать, что не трус; по-моему, лишь немногие, кто ненавидел нас открыто, появлялись на тропинке снова и снова.

Констанция убирала комнату дяди Джулиана, а я мечтала весь день, сидя на пороге возле спящего Ионы и глядя на безмятежный, не таящий угрозы сад.

— Гляди-ка, Маркиса, — Констанция вышла с ворохом одежды. — Гляди, у дяди Джулиана было два костюма, и пальто, и шляпа.

— Он же ходил когда-то, как все люди, своими ногами, он сам рассказывал.

— А я даже смутно помню, как давным-давно он отправился покупать костюм — наверно, один из этих, они не сильно поношены.

— А что на нем было в тот последний день? Какой галстук он надел к тому ужину? Он бы и это с удовольствием записал.

Она смотрела на меня долго и серьезно, без улыбки.

— Во всяком случае, костюм был другой; из больницы мне дядю Джулиана отдали в пижаме и халате.

— Может, сейчас пригодился бы один из этих?

— Его, скорее всего, похоронили в старом костюме Джима Кларка.

Констанция отправилась в подпол, но остановилась.

— Маркиса?

— Что?

— Ты понимаешь, что вещи дяди Джулиана — единственная одежда в доме. И мои вещи все сгорели, и твои.

— И их вещи на чердаке тоже.

— Мое единственное платье на мне — вот это розовое.

Я оглядела себя:

— А на мне коричневое.

— Твое пора стирать и чинить. Маркиса, ты свою одежду вмиг снашиваешь.

— Я сделаю себе костюм из листьев. Сейчас прямо и начну. А вместо пуговиц — желуди.

— Маркиса, я же не шучу. Нам придется носить одежду дяди Джулиана.

— Мне не разрешается трогать вещи дяди Джулиана. На зиму я сделаю себе подкладку из мха и шапку из птичьих перьев.

— На Луне носите на здоровье, мисс Глупышка. На Луне ходите в костюме из кошачьей шерсти, как Иона, я и слова не скажу. Но здесь, в нашем доме, вы наденете старую рубашку дяди Джулиана и, может статься, даже его брюки.

— И купальный халат, и пижаму… Нет уж. Мне вещи дяди Джулиана трогать не разрешается, я буду носить листья.

— Теперь разрешается. Я тебе разрешаю.

— Нет.

Она вздохнула.

— Что ж, значит, их надену я. — Она вдруг остановилась и засмеялась, потом взглянула на меня и снова засмеялась.

— Констанция, ты что?

Она бросила вещи дяди Джулиана на спинку стула и, смеясь, побежала в кладовку. Она выдвинула ящик, и я тоже засмеялась, я поняла, что она хочет достать. Вернувшись, она свалила рядом со мной целую кучу скатертей.

— Вот что вам безусловно подойдет, модница Маркиса. Вот, смотри, эта годится — с каймой из желтых цветов? Или эта — клетчатая, красно-белая? А Дамаск, боюсь, жестковат, к тому же на нем видна штопка.

Я встала и приложила к себе скатерть в красно-белую клетку.

— Прорежь мне дырку для головы, — сказала я, очень довольная.

— Но у меня нет ни иголки, ни ниток. Придется тебе подвязаться веревкой, или пусть болтается, как тога.

— А дамасковую я возьму вместо плаща. Ну, скажи, у кого еще есть плащ из Дамаска?

— Ох, Маркисонька. — Констанция выронила из рук скатерть и обняла меня. — Что же я наделала? У моей девочки ни дома, ни еды. Вместо платья — скатерть. Что я наделала?

— Констанция, я тебя очень люблю.

— Девочка одета в скатерть, точно кукла.

— Констанция. Мы будем очень счастливы, слышишь?

— Ох, Маркиска, — она обняла меня еще крепче.

— Констанция, ну послушай же! Мы будем очень-очень счастливы.

Я сразу облачилась в скатерть, чтобы Констанция не успела передумать. Выбрала я клетчатую, красно-белую; Констанция прорезала дырку для головы, а я взяла золотой шнур с кисточкой — тот, срезанный с занавески из гостиной, — и подвязала вместо пояса; получилось, на мой взгляд, очень красиво. Констанция сперва загрустила, печально отвернулась, увидев меня, и принялась отстирывать в раковине мое коричневое платье; но мне новое одеяние нравилось, я радостно закружилась по кухне, и скоро Констанция снова улыбнулась и даже засмеялась.

— Робинзон Крузо носил звериные шкуры, — заявила я. — У него не было ярких одежд с золотыми поясками.

— Должна признаться, яркое тебе очень к лицу.

— Вот и носи шкуры дяди Джулиана, а я предпочитаю мою скатерочку.

— Ее стелили для завтрака, когда выносили столы на лужайку. В столовой красное с белым, конечно, неуместно.

— Я теперь буду то завтраком на лужайке, то званым ужином при свечах, то…

— Маркиской—грязнулей. У тебя чудесный наряд, но грязная мордашка. Мы потеряли почти все, милая барышня, но чистая вода и расческа у нас пока остались.

Уборка в комнате дяди Джулиана оказалась неожиданно удачной: Констанция поддалась на уговоры и вытащила кресло-каталку на улицу — укрепить мои завалы. Констанция катила пустое кресло, и выглядело это ужасно нелепо; я попыталась представить, что в нем сидит дядя Джулиан, сложив на коленях руки; но о дяде Джулиане напоминали лишь потертая спинка каталки да носовой платок под подушечкой. Кресло-каталка будет в моей баррикаде могучей силой — мертвый дядя Джулиан отпугнет пришельцев грозной пустотой, которая от него осталась. Я очень боялась, что дядя Джулиан совсем исчезнет: бумаги спрятали в коробку, каталку выставили на баррикаду, зубную щетку выкинули, даже запах дяди Джулиана выветрился из комнаты; но на лужайке, где он обычно сидел, Констанция высадила куст желтых роз, а я однажды вечером сбегала к протоке и похоронила на берегу золотой карандашик с его инициалами: чтобы вода нашептывала его имя. Иона повадился в запретную прежде комнату дяди Джулиана, а я так и не зашла.

Хелен Кларк появлялась у наших дверей еще дважды: стучала, кричала, звала, умоляла ответить, но мы затаились. Обнаружив, что из-за моих завалов дом не обойти, она сказала у парадных дверей, что больше не вернется; и впрямь — не вернулась. Однажды вечером — возможно, в тот день, когда Констанция посадила куст для дяди Джулиана, — мы, сидя за ужином, услышали робкий стук в парадные двери. На Хелен Кларк не похоже — стучат слишком робко; я молча встала и поспешила через прихожую — удостовериться, что парадные двери заперты; Констанция из любопытства пошла за мной. Мы прильнули к дверям и прислушались.

— Мисс Блеквуд, — тихонько позвали снаружи. Он, верно, и не подозревает, что мы совсем рядом. — Мисс Констанция? Мисс Мари Кларисса?

На улице еще не совсем стемнело, а здесь, в прихожей, мы едва различали друг друга, только лица наши белели у дверей.

— Мисс Констанция, — окликнул он снова. — Послушайте меня.

Должно быть, говорит и озирается — не подглядывает ли кто.

— Послушайте, — повторил он. — Я тут курицу принес. — Он тихонько постучал в дверь. — Я надеюсь, что вы меня слышите. Я принес курицу, жена сама готовила, жарила. Тут еще немного печенья и пирог. Я надеюсь, что вы меня слышите.

Глаза Констанции округлились от изумления. Мы оторопело глядели друг на друга.

— Я знаю, вы меня слышите, мисс Блеквуд. Я там у вас стул сломал, простите меня. — Он снова постучал в дверь, совсем тихо. — Ну, так я оставлю корзинку тут, на пороге. Надеюсь, вы меня услышали. До свидания.