Мы здесь, чтобы победить: семь историй о лидерстве в бизнесе и спорте - Страница 12

Я поступил в Московский авиационный институт, который всегда отличался тем, что математика в нем была ближе к реальной жизни. Работа над дипломом могла запросто стать началом хорошей карьеры. В моем случае именно это и произошло. Мой научный руководитель был задействован в создании «Бурана», а дипломная работа имела прямое отношение к этому мегапроекту. То есть уже будучи студентом я участвовал в его создании, а сразу после выпуска попал по распределению в соответствующий «почтовый ящик» – так в те времена называли секретные НИИ. Это был хороший старт для молодого человека.

Напомню, что такое «Буран». Это первый и последний советский орбитальный космический корабль многоразового использования. В мире было всего две попытки такого рода – наша и американская. Но Space Shuttle был пилотируемым, а наш «Буран» полностью работал в беспилотном, автоматическом режиме. Он садился на землю как планер, без двигателей, совершенно бесшумно, самостоятельно выбирая траекторию полета. Это было чудо инженерно-технической мысли.

Люди, которые занимались его разработкой, очень хорошо разбирались в аэродинамике. Они сделали невозможное – заставили летать утюг. Ведь по своим аэродинамическим свойствам «Буран» не был самолетом, он был самым настоящим утюгом. За счет правильной организации всяких закрылков и подкрылков ему удалось придать аэродинамические свойства. Но те же самые люди очень плохо разбирались в вычислительных процессах. А там есть свои особенности. Например, в обыкновенной математике 1000+1=1001, а в вычислительной математике 1+1000=1000. Потому что в обыкновенной математике числовой ряд бесконечен, а в вычислительной он устроен ячейками. Из-за этих мелких неточностей в работе сложных систем могут накапливаться ошибки, которые чреваты серьезными сбоями. Что было бы с «Бураном», если бы не мой скромный вклад? Никто не может сказать точно. Неправильная организация вычислений – это как рулетка. Может, пронесет, а может, и нет, и случится трагедия.

Но вот утюг благополучно слетал в космос, вернулся, а дальнейшие перспективы этого проекта становились все более туманными. Началась перестройка, страна погружалась в кризис, на освоении космоса стали экономить. Вскоре на горизонте появились новые возможности. Видите, у меня на столе стоят советский и американский флажки на одной подставке? Это сувенир времен моей работы в советско-американском предприятии СП «Диалог». Первой структуры, которая начала продавать в СССР импортный софт на русском языке.

В 1988 году в Колонном зале Дома союзов состоялся семинар, на который из Америки приехал один из вице-президентов компании «Майкрософт». Он подписал с СП «Диалог» договор на локализацию MS-DOS – первого русскоязычного программного продукта. Под это дело у нас был создан отдел дистрибуции, в котором я возглавил службу поддержки пользователей.

Что такое дистрибуция софта – тогда и в мире-то мало кто понимал, а уж в СССР тем более. Помню, как однажды к нам приехал человек из команды Билла Гейтса, и я его попросил делегировать нам кого-нибудь на пару месяцев, чтобы научил этому делу. Ответ был такой: «Если бы мы нашли такого специалиста, мы бы его сначала позвали в наш головной офис, чтобы он нас самих обучил этому делу».

Но в СП «Диалог» проблема дистрибуции отягощалась еще и традиционным советским презрением к потребителю. Наши клиенты платили огромные по тем временам деньги, причем валютой. Они готовы были доплачивать за сервис и дополнительные услуги, но в ответ слышали традиционное «берите что дают и не задавайте глупых вопросов!».

Мне было непонятно, почему люди за свои деньги не могут получить элементарные услуги. Я стал ездить к клиентам сам – сначала бесплатно, потом они начали выписывать счета, но наша бухгалтерия от этих счетов лишь кривилась, для нее это была лишняя работа. В результате мне ничего не осталось, как брать за свою работу наличными. Так я начал зарабатывать первые приличные деньги. Помню, как пришел в валютный магазин «Березка» и потратил немыслимую в те времена сумму – 700 долларов. Купил телевизор JVC, японский зонтик и… десяток яиц. Это был 1990 год. Яйца без очереди можно было уже купить только в магазине для иностранцев.

Когда меня спрашивают: «В какой момент вы почувствовали себя бизнесменом?», – я не понимаю, о чем речь. Мне иногда кажется, что слово «предприниматель» журналисты придумали. Для них формальным признаком является запись в трудовой книжке – наемный ты работник или сам создаешь свое рабочее место. Но на самом деле все намного сложнее. То есть наоборот, гораздо проще.

К тому времени как я занялся бизнесом, я успел поработать на пятидесяти двух работах. Еще в студенческие годы я освоил пятнадцать профессий. Плотник, бетонщик, каменщик, реставратор, монтажник-высотник, оператор ЭВМ, грузчик, продавец, электрик… Я побывал на мясокомбинате, на комбикормовом заводе, на ЗИЛе занимался промышленным альпинизмом, красил в литейном цеху потолки. Но при этом никогда не чувствовал себя наемным работником. Я всегда делал свое дело и в этом смысле занимался бизнесом.

Есть два вида трудовой этики. Первая азиатская: ты начальник – я дурак. Могу копать, могу не копать. За результат не отвечаю. Моя задача – чтобы начальник был доволен. И есть так называемый европейский, или протестантский, подход. Я делаю дело и отвечаю за все, даже если делаю только кусочек. А мой начальник помогает работать мне и моим коллегам. Шкала ответственности здесь строится снизу вверх. А в азиатском подходе – сверху вниз.

Примерно на этой почве в 1990 году в СП «Диалог» возник конфликт, в результате которого уволились одновременно пятнадцать человек, в том числе и я. Позже эти люди создали компанию «Роспрограммимпорт», а меня к тому времени уже позвали в совместное предприятие «Диалога» и МИФИ, которое так и называлось – «Диалог-МИФИ». Его руководители тогда подписали еще одно соглашение о локализации программного продукта – на этот раз с компаниями Symantec и Borland. И им нужен был человек, который хоть что-то понимал в дистрибуции. Мне предстояло самому выстроить в России многоуровневую систему сбыта программного продукта. Это была уже самая настоящая бизнес-задача. И вот тут мне по-настоящему пригодились навыки, которые я к тому времени уже получил благодаря альпинизму.

Организованный советский альпинизм зародился в 1948 году, когда Сталину положили на стол отчет о битве за Кавказ. Из него следовало, что немецкая дивизия «Эдельвейс», которую и дивизией-то назвать нельзя, поскольку она была размером с полк, три года держала почти всю территорию СССР между Черным и Каспийским морями. Три наших армии пытались против нее воевать, но безрезультатно. Причина проста – «Эдельвейс» состоял не просто из солдат, а из профессиональных альпинистов. Свои позиции они оставили сами, по приказу из Берлина, когда немцы не смогли взять Баку и удерживать Кавказ стало бессмысленно.

До 1948 года этот вид спорта в СССР был уделом любителей. После сталинской резолюции в нем появился государственный подход. В советский КЗОТ внесли изменения, у альпинистов появились льготы: гарантированный летний отпуск плюс возможность взять девяносто дней за свой счет. Альпинизм стал военно-прикладным видом спорта, инструкторам заочно присваивали звания. Появилась система горных лагерей, уровень подготовки вырос на порядок.

В моей собственной жизни горы появились раньше бизнеса. У моей жены, тогда еще будущей, ходил в горы отец, которого тренировал Игорь Ерохин, звезда послевоенных лет. Однажды я увидел в институте объявление об отчетно-перевыборном собрании центральной секции альпинизма МАИ. Пришел в секцию – понравилось, решил вернуться уже всерьез.

Специальных тренировочных центров в Москве тогда не было, мы лазали по вековым дубам – у них очень хорошая кора, прочная, фактурная. Затем начались поездки в Крым и на Кавказ. Отдельная дисциплина – добывание снаряжения, которое советская промышленность просто не производила. Для прохождения скальных участков мы использовали азиатские галоши – остроносые, тонкостенные, их еще в шутку называли пуантами. Иностранцы шизели, когда это видели, но с точки зрения прагматики – очень классная и надежная вещь. В них нога становилась защищенной от травм и очень хорошо чувствовала рельеф камня. За этими галошами специально посылали гонцов в южные республики, налаживали деловые связи. А для снежных и ледовых участков новичкам выдавали тяжеленные кованые ботинки с металлическими зубами – так называемые «трикони». Свои первые горы я топтал именно в них. Рюкзаки, куртки, спальники – все это и вовсе шили сами. Покупали списанные парашюты и делали палатки, распарывали парашютные ранцы и шили рюкзаки.