Мы в пятом классе - Страница 7

— У тебя нет детей, ты меня не понимаешь, — печально сказала мама.

Максиму показалось, что мама сказала это чуть ли не с завистью: мол, тебе хорошо, у тебя нет детей. Ему стало совсем неуютно. Значит, его мама, его собственная единственная мама, хотела бы, чтобы у неё тоже не было детей? Новенькое дело.

Максим нарочно громко затопал ногами и засвистел песенку Красной Шапочки. «Если долго-долго-долго, если долго по дорожке, если долго по тропинке…»

— Максим, не свисти, — сказала мама, не повышая голоса. Из кухни и так всё было слышно.

Потом тётя Вера произнесла очень уверенно:

— У меня нет детей, но голова у меня есть. Я умею думать в отличие от некоторых. И я тебе должна сказать: не родился на свет ещё пока тот ребёнок, ради которого стоило бы бросить диссертацию или любую работу. У него своя жизнь, а у тебя — своя. А дальше что будет? Когда он вовсе отойдёт от тебя? А он отойдёт — это закон природы. С чем тогда останешься?

— С диссертацией, — усмехнулась печально мама.

Максим подумал, что тётя Вера, хотя и уверенная, говорит ерунду. Куда это он отойдёт от своей мамы? Нет такого закона. У тёти Веры нет детей, вот она и городит чушь.

— Ну что ты из всего делаешь проблему? Сыт, одет, обут. Что ещё?

— Беспокоюсь. Ночами думаю. Вдруг он попадёт в плохую компанию? Собьётся с пути? Знаешь, что бывает? Мальчик активный, энергии много. Как подумаю об этом, ненавижу все эти бумаги.

Максим покосился на мамин письменный стол, заваленный чертежами, толстыми книгами. Потом поглядел на свой стол. Он не был завален ни книгами, ни бумагами. Совершенно пустой стол, а посреди стола лежит скелет змеи в застеклённой длинной коробке. Мама думает, что это учебное пособие. А Максим купил скелет змеи, чтобы девчонок пугать. Оля Савёлова очень громко визжит, когда перед ней оказывается длинный извилистый скелет змеи. Вчера так орала, что даже посинела немного. А Максим только вынул стеклянную коробку из портфеля и больше ничего не делал. Что же будет с Олей, если положить скелет перед её носом на парту? Непонятная девчонка — скелета боится. Чего его бояться? Не бросается, не кусается.

Максим стал думать об Оле и о себе.

Наверное, у него правда очень активный характер. Почему так бывает? Сидит Оля Савёлова позади Максима, он её не видит. Вдруг сам неожиданно для себя обернётся и стукнет её. Ну зачем ему стукать Олю? Он не знает. Вчера на литературе ни с того ни с сего ткнул Олю линейкой. Она пищит:

«Нина Алексеевна! Максим опять!»

Нина Алексеевна говорит:

«Максим! Опять?»

«Она ябеда», — бурчит Максим.

«Отвернись от ябеды и не поворачивайся к ябеде, — говорит Нина Алексеевна. — Её для тебя нет! Понятно?»

Оля ехидно улыбается.

Легко сказать — нет. Она есть. Сидит, улыбается, книгу листает. Стукнешь — жалуется. Скелет покажешь — орёт. Как же её нет?

А в кухне продолжается разговор.

— Ну запиши его ещё куда-нибудь, — говорит тётя Вера, — в кружок, в студию, в секцию.

Этой тёте Вере только бы отделаться от Максима.

— Он и так записан, — печально отзывается мама. — Музыкальная школа, кружок рисования, секция фехтования. Теперь ещё стал на станцию юных натуралистов ходить. Он там за гиеной ухаживает.

— Прелестное поручение. Гадость какая. — Тётя Вера опять фыркает, как будто плюётся.

Она, наверное, думает, что и в гиенах разбирается. А если бы Максим не боялся маму, он бы спросил:

«Тётя Вера, а вы когда-нибудь гиену видели? Ну какая она, гиена?»

Она бы тогда сразу захлопала глазами, зашлёпала губами. Советы давать каждый умеет. А ты попробуй с ребёнком справиться, тем более — с таким. А гиена, между прочим, вовсе не гадость.

Так он сказал бы, если бы мог. Но он ничего не говорит. Зачем? Дети взрослых не воспитывают.

— Мама! Я на фехтование! — говорит Максим и бежит гулять.

Мама записала его в шесть разных кружков. Максиму жалко маму. Она беспокоится, ей кажется, что самое главное — не оставить ему ни минуты свободного времени. Мама уверена: чем меньше у человека свободного времени, тем меньше у него возможности попасть в плохую компанию, сбиться с пути. Максим так не думает. Он думает, что совсем без свободного времени жить нельзя.

Оля пристроилась на подоконнике в коридоре и рисует цветок примулы в разрезе. Тычинки, пестик, лепестки — получается аккуратный цветочек. Перемена долгая, можно ещё и раскрасить эту примулу. Оля достаёт из кармана передника коробку с цветными карандашами. Но вдруг её чистенькая тетрадка по ботанике летит на пол.

Так и есть — Максим стоит в стороне и смотрит задумчиво мимо Оли. Оля понимает, кто бросил тетрадь. Она пронизывает Максима взглядом, а он не пронизывается.

Оля отворачивается, она сейчас забудет о нём — пусть делает какой угодно отрешённый вид. Глупый он, этот Максим.

Но не всегда мысли идут в ту сторону, какую мы им указываем. Оля думает о Максиме. Красивый мальчик Максим. Противный, приставучий, а красивый. Оля поглядывает на него, но так, чтобы он не заметил. Если заметит — совсем обнаглеет. И чего в нём красивого? Глупости всё. Ну, подстрижен красиво — не совсем длинные волосы, а всё-таки длинноватые. Светлые волосы, светлее всех в классе.

«Ну и что? — думает Оля. — Как солома».

Он чуть повернул голову, а может, просто повёл своим зелёным глазом. Оля быстро отвернулась. Красиво подстричь можно каждого, и каждый станет красивым? Чушь. И чего все девчонки заладили — красивый, красивый.

— Плакса. — Максим скривил рот. — Ну пойди, пожалуйся, вон ботаничка идёт.

А Ирина Григорьевна идёт по коридору и несёт за верёвочку плакат, на котором изображена примула в разрезе.

— Максим, подними тетрадь с пола, — говорит Ирина Григорьевна. Потом, уже отойдя на большое расстояние, она почему-то добавляет: — Максим, когда-нибудь тебе будет стыдно за эту тетрадь, брошенную на пол.

Максим пожимает плечом. Она же не видела, откуда она знает?

— Это не я, — говорит Максим в спину Ирины Григорьевны, она ничего не отвечает.

А Оля молча улыбается. Она повернулась боком к окну, мама однажды сказала, что у Оли благородный профиль, особенно справа. Мама сказала:

«Настоящая женщина всегда знает, с какой стороны она лучше смотрится. У одних профиль красивее справа, у других слева».

Папа ответил:

«Не забивай Ольге голову пустяками».

«А мне это и неинтересно, — сказала тогда Оля. — Я ещё мала о таких вещах думать».

Мама погладила её по голове.

«Конечно, мала. Одиннадцать лет всего».

Теперь Оля повернулась к Максиму как раз правым профилем. А он смотрит искоса. Смотри, смотри, любуйся.

— Красавица, — говорит он яростно.

— Ну что ты пристал? Я тебя трогаю?

— И вдобавок плакса! — выкрикивает он и с места несётся прочь.

Скоро конец перемены.

Оля остаётся у окна. Оля знает: где бы он ни бегал, всё равно прибежит. Потому что она, Оля Савёлова, девочка необыкновенная.

— Глупости, — говорит Оля уносящемуся Максиму. — Мне ещё сегодня музыку сочинять.

Он не слышит. А девчонки? Лариса у окна вяжет красный шарфик, шевелит губами, считает петли. Конечно, Лариса слышала. Ей не пойдёт красный шарф, думает Оля, она бледная.

— Лариса, пойди сюда.

Лариса идёт к Оле, а сама всё вяжет и считает петли.

У другого окна Люда, закрыв ладонями уши, зубрит параграф. Сейчас ботаника. Оксана прохаживается под ручку с Надей. О чём они шепчутся? Оля не любит, когда шепчутся.

Ближе всех стоит новенькая. Как её зовут? Таня.

— Таня! Пойди сюда, — позвала Оля.

Лариса застряла со своим шарфиком в толкучке посреди коридора. А Таня радостно обернулась, как только Оля её позвала. Наконец-то. Сама королева класса Оля хочет с ней поговорить. Зовёт её, хотя в коридоре много девчонок. Улыбается Тане. Оля ей тут же начинает нравиться, в ту же минуту. Она забывает, что до этой минуты Оля Савёлова казалась ей похожей на Свету Королёву из прежней школы. Тоже красивая, и тоже командует, а все девочки ей подчиняются. Тянутся к ней, как будто она — магнит, а они простые железки. Но сейчас Таня сразу увидела: Света одно дело, а Оля — совсем другое. Ну и что же, что уверенная. Красивые всегда уверенные. А Оля в классе самая красивая. Разве Оля в этом виновата? Они же сами к ней подлизываются — и Люда, и Оксана, и Лариса. И под ручку хватают, и на ухо шепчут. А Оля ни к кому не подлизывается, она гордая. И Таня ей понравилась, наверное, потому, что Таня тоже гордая. Оля это почувствовала.