Мы одной крови — ты и я! - Страница 14

Надо бы узнать об известных гипнотизерах — как у них, с детства это обнаруживалось или впоследствии? Стоп, я вспоминаю: даже Вольф Мессинг, такой уж чародей, обнаружил эти способности у себя не сразу, а лет в семнадцать, кажется. И вдобавок в критический момент: ехал он в поезде без билета и без денег, шел контролер, вот он и внушил контролеру, что билет есть, — это был единственный выход. Ну да. И он, кажется, впервые в жизни ехал в поезде и впервые выбирался за пределы родного местечка, и впереди его ждал огромный, сложный чужой мир — Варшава.

Конечно, у меня таких критических моментов не было. Но все ведь относительно. Например, экзамены… Ну почему мне никогда не пришло в голову загипнотизировать экзаменатора? Нет, это не доказательство. Не пришло, потому что это никому не приходило в голову, потому что это лежало вне круга обычных наших понятий. У Козьмы Пруткова правильно сказано: «Многие вещи непонятны нам не потому, что наши понятия слабы, но потому, что сии вещи не входят в круг наших понятий…»

В общем, могло у меня это быть, а я не замечал. Тогда все получается проще… Хотя — где там проще! Разве что понятней немного…

Эти свои мысли я хорошо помню. Тем более, что это были, пожалуй, первые более или менее связные мысли за весь тот день. Я стоял вот так, глядя в зеркало на себя и на Барса, и даже не хотел отходить — боялся, что опять мысли разбегутся. Но тут Барс начал опять наговаривать мне что-то на ухо, заволновался — и я пошел с ним в комнату, успев додуматься только до одного: что надо бы мне связаться с телепатами. А как связаться — этого я еще не знал. В нашем институте один парень увлекался телепатией и ходил на заседания секции биоинформации, но с ним я был не в ладах из-за одного случая, и обращаться к нему не хотелось. «Ничего, Володя что-нибудь придумает», — успокоил я себя и пошел кормить кота.

Барс опять держался до такой степени обычно, будто ничего и не случилось. Сидел я в кухне на круглом табурете и смотрел, как он уплетает треску — так же, как всегда, деловито и увлеченно, однако без жадности, без урчанья и мурлыканья, как это бывает у котов одичалых или плохо кормленных. И сидел он так же, как всегда, красиво распластав свой толстый, в черных и серых кольцах, хвост на коричневом линолеуме, и так же аккуратно захватывал бело-розовые куски со своей голубой пластмассовой тарелочки и не обращал на меня особого внимания.

Он доел всю порцию, встал и потянулся — сначала вытянул передние лапы, потом задние, — это означало: «Я сыт». После еды ему всегда хотелось играть. Я уж к этому привык и теперь покорно направился к письменному столу. Там у меня в правом верхнем ящике лежал шпагат с привязанной к нему бумагой.

Барс в полном восторге взвивался в воздух, прыгал в длину, подстерегал добычу, притаившись за шкафом или под столом, рвал бумагу зубами и когтями. Постепенно он уставал, начал все чаще отдыхать и, наконец тяжело вздохнув, повалился на бок. Это означало, что игра окончена, и я очень охотно положил шпагат с бумагой обратно в ящик. "

И на что ему эта самая телепатия, разговорчики всякие? — думал я, сидя рядом с Барсом и машинально проводя рукой по его атласистой пестрой шкуре. Мы с ним и без того хорошо понимаем друг друга, а говорить он все равно толком не сможет: глотка не так устроена. Кому это нужно, чтобы он говорил: «мама», «мура» и всякое такое? Тут же не цирк…»

Додумать я не успел. Барс поднялся, поставил передние лапы мне на колени и с явным удовольствием произнес:

— Мам-ма, мурра!

Видимо, я начал уже чуточку привыкать к этой чертовщине — мне стало не страшно, а скорее как-то грустно. Я вздохнул и взял Барса на руки.

— Жили мы с тобой, кот, тихо-мирно, — сказал я, глядя в его круглые янтарные глаза, — и абсолютно неясно, на что нам сдались эти штучки-мучки из области парапсихологии…

На этом можно закончить главу и поставить очередной эпиграф, потому что дальше пришел Володя, и обстановка сразу изменилась.

Володя пришел элегантный, спокойный, деловитый, никаких тебе комплексов, торможений, внутренних конфликтов. И, уж конечно, он не потратил ни одного часа зря — не то, что я. Все-то он выяснил, все рассчитал — и сразу начал действовать.

— Ничего нового не произошло? Вот и отлично! — бодро сказал он, усаживаясь на стул против тахты, чтобы удобно было наблюдать Барса.

Барс с интересом поглядел на него и сказал:

— Мам-ма! — Это слово ему, видимо, было легче всего произносить.

Володя одобрительно кивнул.

— Превосходно! Ты его не поощряешь? Следовало бы. Чеши ему баки за каждое сказанное слово. Нет, сейчас уже не надо — ты опоздал. Но в дальнейшем — чеши! Для моральной поддержки. Видишь, какой это старательный и толковый кот? Кот-отличник! Не дожидается, пока его спросят, сам рвется говорить. Это достойно поощрения.

Мне сначала показалось, что Володя издевается не то надо мной, не то над Барсом, но он говорил всерьез. Сказал, что, насколько ему удалось выяснить за один день, Барс представляет собой редкое исключение среди кошек.

— Ну не только среди кошек, — возразил было я.

— Не в том смысле, что он поддается внушению, это у многих животных бывает, — терпеливо пояснил Володя. — А в том, что он сам жаждет контакта. Для собаки это было бы куда более естественно. Собака — животное стадное, а кошка нет.

Потом я все это тоже прочел и усвоил. Почему, например, собака так привязывается к человеку, а кошка держится все же обособленно: потому что собака воспринимает семью, в которой она живет, как членов своей стаи, этого требует древний инстинкт. А кошки стаями не живут, и тесный контакт с человеком не диктуется их инстинктом; зато для них очень важно иметь «свою» территорию, хорошо изученную, с привычными укрытиями и проложенными трассами; поэтому они так плохо переносят разлуку с домом и возвращаются к нему иной раз даже издалека… Но Володя-то успел все это выяснить за сутки — вот в чем дело и вот в чем разница между нами! «День мудреца длиннее, чем неделя глупца», это сказал, кажется, Сенека.

Значит, Володя сказал, что Барса нужно ценить и поощрять и что сейчас нужно с ним поработать часок, выяснить некоторые детали. А потом Галя приведет Барри, и мы продолжим опыты с ним — и порознь, и вместе с Барсом. У Володи все было расписано и записано. На сегодня нужно было выяснить: а) могу ли я внушать Барсу сложные действия; б) могу ли я внушать из другой комнаты; в) могу ли я внушать другому животному, то есть Барри; г) могу ли я внушать человеку; д) может ли он, Володя, внушать коту.

Одного он все же не учел: что ни меня, ни Барса не хватит на такую долгую серию опытов — мы выдохнемся быстро. Но я уж не стал об этом говорить, а только вздохнул с присвистом.

— Ты что это? — осведомился Володя.

— Ничего. Просто я снова и снова удивляюсь: как это такой высокоорганизованный индивид, росток будущего в настоящем, может дружить со мной, ничем не примечательным среднестатистическим землянином.

— Удивляйся и дальше на здоровье! — великодушно разрешил Володя. — А в чем дело, собственно? Ты что, плана никакого не составил?

— Где уж нам уж!.. — простонал я, закатывая глаза.

— Ну и что? Да если б ты даже вообще ничего сегодня не делал, а просто слонялся по улицам…

— Так я вот именно ничего не делал, а просто слонялся по улицам! признался я с некоторым даже удовольствием.

— Ну да?! — Володя от души расхохотался. — А ты еще удивляешься: почему мы с тобой дружим! По принципу дополнительности, чудак, я же тебе говорил!