Мы-курги - Страница 5

Вожди, именовавшиеся найяками, старались расширить свою территорию за счет себе подобных. Кург охватила жестокая феодальная усобица. Найяк воевал с найяком, род поднимался на род. Когда кончались открытые кровопролитные стычки, начиналась кровная месть. Именно родовая система в условиях феодальной усобицы стала ее основой. Членов враждебного рода подстерегали в густых лесах кинжал и копье. На их дома нападали, не щадя ни женщин, ни детей. Дух рыцарства и обостренное чувство чести были брошены под копыта лошадей, стремительно несущих кургских воинов по лесным и горным дорогам. Воины оставляли позади кровь и пепелища. Коварство и хитрость, жестокость и лицемерие — качества, ранее неизвестные кургам, стали цениться и не находили осуждения. Никто не чувствовал себя в безопасности: ни феодал, ни простой крестьянин. Перед страшным ликом родовой кровной мести они были равны. Каждый из них принадлежал своему клану, а эти кланы иногда союзничали, но чаще враждовали. Поэтому вокруг когда-то мирных домов появились глубокие траншеи. Те траншеи, которые позволяли обороняться и затрудняли нападение противника. И сейчас эти траншеи окружают дома кургов, похожие на крепости.

Кургская знать окрепла и утратила почтение и уважение к своим традиционным правителям. Каждый мелкий феодал претендовал на эту роль. Князья Ченгалвы теряли власть и с трудом отстояли небольшую территорию. Теперь Кургом управляли восемь вождей. И Ченгалва был одним из них. С гибелью последнего князя Ченгалва в майсурской войне 1644 г. династия прекратила свое существование.

Именно феодальной усобице и постоянной межродовой вражде Кург обязан новой и последней династией. В истории Курга она называется лингаятские раджи.

В конце XVI века из Майсура в Кург, где бушевала усобица и почти каждый день приносил кровавые столкновения, пришел проповедник. Устная традиция повествует о том, что он принадлежал к княжескому роду Иккери. Проповедник был из секты майсурских лингаятов, или шиваитов. Поселился он в уединенном месте и стал рассказывать местным крестьянам о новой религии, о могущественном боге Шиве и праведных почитателях его культа — лингаятах. Человек этот обладал большой силой духа и искусством красиво говорить. Его слушали и за речи и проповеди платили ему рисом. Проповедник ежегодно собирал обильную жатву, значительно превышавшую урожай любого кургского феодала. Тот, кто имеет в Курге рис, имеет, многое. Дом его рос и укреплялся. Проповедник стал одним из богатых людей Курга. Но не рис был его основным богатством. Души бесхитростных и мужественных людей, поверивших ему и его богам, — вот что могло дать ему неизмеримо больше, чем закрома с зерном. Когда он осознал это, то понял, что пробил его час. Проповедник сел на боевого коня и взял в руки меч. Его приверженцы последовали примеру своего духовного пастыря, а потом объявили его правителем Халери. Интригами и подкупами, используя своих приверженцев, которые были теперь почти в каждом уголке Курга, он сталкивал враждующие роды и враждующих вождей. В 1600 году, на пороге нового века, проповедник стал единовластным королем, или раджей Курга, основателем последней кургской династии Вирараджей Первым Лингаятом. Лингаятские раджи вписали одну из ярчайших и драматических страниц в позднюю историю Курга.

Династия, основанная майсурским проповедником прекратила свое существование в тот трагический день 1834 года, когда английские власти объявили об аннексии Курга. С того момента независимый Кург превратился в английский дистрикт. И это новое превращение многое изменило в самом Курге и кургах.

Новые хозяева Курга разбили в его лесах плантации, и все, что пришло с ними, нарушило традиционный уклад хозяйства кургов. Постепенно плантации превратили Кург в то, чем он является сейчас. Сначала были только английские плантации. Имена Фаулера, Манна, Максвелла были известны в Курге уже с 1854 года. Затем появились Стюарт, Тейлор, Кэмпбелл, Логан и другие. Десятки тысяч акров земли оказались занятыми новой культурой — кофе. Эта культура приносила новым хозяевам Курга высокий доход. Кофе экспортировали через Телличери в Аравию и другие страны, расположенные на побережье Персидского залива. Несколько позже выяснилось, что кардамон, перец и каучук тоже выгодны, и появились соответствующие плантации. Но кофе оставался по-прежнему основной плантационной культурой. Количество и размеры плантаций росли. А для этих плантаций нужна была земля. Стали расчищать джунгли. Огромные массивы прекрасных кургских лесов были принесены в жертву заморской культуре. Но и этого оказалось мало.

В 1868 году были пересмотрены границы кургских деревень. Теперь площадь деревень значительно уменьшилась. Плантаторам нужна была земля и в долинах. Десятки тысяч кули из соседних районов потянулись в Кург на заработки. Земля была в цене, и кургские земледельцы охотно распродавали свои владения. Однако лет через десять они поняли свою ошибку. Надо сказать, что храбрые воины оказались чрезвычайно восприимчивыми ко всему новому, что пришло в Кург, и показали свою завидную приспособляемость к нему. А это «новое» было не чем другим, как капиталистическим хозяйством. Ошибка нуждалась в немедленном исправлении. Кургские вожди и землевладельцы помельче осознали всю ценность и непреложную необходимость такой категории, как капитал.

Еще до 1947 года в Курге появились свои плантаторы. Но их хозяйства были мелкими, и им трудно было тягаться с Логанами, Стюартами и Кэмпбеллами. Немногочисленная кургская буржуазия оказалась на положении младшего партнера своих английских хозяев. Она смогла развернуться только после 1947 года, когда английские войска покинули Индию, страна стала независимой, а английские плантации стали переходить в руки предприимчивых кургов. Начался интенсивный процесс формирования кургской буржуазии.

Кург прошел через многое. Через родовой строй, через феодализм. Каждая эпоха и формация оставили в его народе свой след. Каждая из них ускорила или замедлила развитие каких-то групп населения. Все это привело к самым неожиданным переплетениям прошлого и настоящего.

В течение многих веков в Курге сложилась та многослойность, которая присуща и характеру его народа. Но эта многослойность определяет и его единство, ибо противоположные качества, порождая противоречия, создают и единство. Многоликое и многоплановое единство. Причудливое единство жизни своеобразной горной страны, которая называется Кургом.

Она появилась у меня через день после моего приезда в Кург. Этому появлению предшествовала визитная карточка, которую вручил мне сторож «Сударшана». На карточке стояло: «Миссис М.Бопайя, общественный деятель. Меркара, Кург».

— Можно? — раздалось за дверью.

— Войдите, — сказала я.

На пороге стояла небольшого роста женщина лет пятидесяти. Низко, по-кургски повязанный платок скрывал лоб. Я увидела узкое лицо, тонкий нос с горбинкой и внимательные светло-карие глаза.

— Я миссис Бопайя, — сказала она, протягивая мне небольшую крепкую руку. — Впрочем, зовите меня просто Минна. Вас, я уже знаю, зовут Людмила. Можно я вас так и буду называть? Мне трудно выговорить вашу длинную фамилию.

— Называйте меня так, как вам удобно, — ответила я.

— Ну и прекрасно, — обрадовалась она. — Значит Людмила.

Минна была первой, кто ввел меня в курс местной жизни и показал один из «многих Кургов».

Она жила в небольшом одноэтажном особнячке, утопавшем в зелени мандаринового сада, к которому примыкали восемь акров кофейной плантации, принадлежавшей семье Бопайя. Муж Минны — грузный человек с добрым усталым лицом — держал частную клинику.

— Это Людмила, — сказала Минна, вводя меня в небольшую полутемную столовую особнячка. — Людмила из Москвы. Она приехала изучать кургов.

Минна знакомила меня с кургами и Кургом. Она выводила меня «в свет». Мы бывали в домах, где за коктейлем собиралось местное общество. Мы посещали свадьбы, именины, семейные торжества. Минну знали везде, и она полностью оправдывала свой титул: общественный деятель.