Мы-курги - Страница 10

Дружба семей — это целый особый институт, носящий название «аруваме». Традиционные дружеские связи переходят из поколения в поколение. Глава дружественной окки носит титул «арува». Арува должен организовать помощь другой окке, если возникает в этом необходимость. Члены дружащих окк присутствуют на свадьбах и похоронах друг у друга, где выполняют традиционные обязанности. Между окками, связанными аруваме, существуют и брачные отношения. Рекомендованные арува жених или невеста охотно принимаются дружественной оккой.

Окка является основной ячейкой деревни. Главы окк в деревне образуют совет старейшин, возглавляемый традиционным и наследственным вождем. Правом выдвигать вождя обладают только определенные семьи. Это право сохраняется за ними и до сих пор. Полномочия и обязанности такого вождя, или, как его называют курги, «ур такка», довольно широкие. Он следит за чистотой в деревне, за тем, чтобы мосты и паромы были в порядке, заботится о путешественниках и паломниках, которые проходят через деревню (ведь через кургскую деревню можно идти целую неделю). Вождь руководит обработкой земли и организует помощь тем, кто в ней нуждается. В его обязанности входит чтение специальной молитвы и участие во всех церемониях. И наконец, он штрафует за проступки и может даже на определенный период исключить человека из общины. Исключенный по истечении срока должен совершить паломничество к священной реке Кавери и только после этого может вернуться в деревню.

Как видите, у вождей «ур такка» работы много. Но вожди — народ крепкий и привыкли справляться со своими обязанностями. Все семьи в деревне предоставляют вождю свою помощь. Но с каждым годом этой помощи становится все меньше, ибо традиционные кланы уменьшаются в числе, и дома предков постепенно пустеют. Традиция и современная жизнь приходят в непримиримое противоречие даже в Курге. Это противоречие приводит к медленному отмиранию большой объединенной семьи. Кургская окка-клан когда-то включала в себя множество индивидуальных семей. У каждого сына, внука, правнука, племянника, брата была своя жена, свои дети. И в доме предков каждая такая семья имела отдельную комнату. Получалось нечто вроде большой коммунальной квартиры, где все жильцы были родственниками друг другу. По этой роковой причине атмосфера ряда домов предков была отнюдь не мирной. Но тогда это не имело особого значения. Традиционная окка поглощала и подчиняла индивидуальную семью. Клан был главным, индивидуальная семья — второстепенным и чем-то незначительным. Настолько незначительным, что даже не существовало (и до сих пор не существует) в кургском языке специального термина для определения такой семьи. Клан владел земельной собственностью, индивидуальная семья была только совладельцем. Но новые отношения с жесткими законами частной собственности вторглись в Кург. Индивидуальная семья оказалась на гребне этих отношений. Она разрушает окку, лишая ее социально-экономической основы, и постепенно превращает клан в трогательную традицию любимого прошлого. Многие индивидуальные семьи, имея какой-то изначальный капитал, уходят из кланов, обзаводятся своей собственностью, поселяются в других местах, строят новые дома. Пустеют комнаты в домах предков, все чаще вместо людей в эти дома приходят письма из Меркары, с крупных плантаций, из других городов Индии.

Старый деша-такка, вождь высокого ранга (в Курге их всего восемь), написал мне об этом следующее;

«В течение XVIII века или даже раньше каждая семья, или окка, жила по системе объединенной семьи. Главой семьи являлся старший мужчина, руководивший младшими. Младшие преданно повиновались его распоряжениям. В наше прогрессивное время каждый пытается найти свой путь жизни, считая систему объединенной семьи неблагоприятной для индивидуального развития. Красивые, интеллигентные и энергичные молодые люди покидают кров в поисках собственной фортуны».

Так старый вождь определил в 1970 году процесс умирания окки. Однако традиция остается традицией, и поэтому вся семья собирается в доме предков на праздник или на церемонию. Но это уже не окка, не клан в его социальном смысле. Это просто разные семьи, связанные родственными узами. И среди собравшихся на годовой праздник в доме предков вы увидите и богатого плантатора, и преуспевающего врача, и владельца предприятия, и мелкого клерка, и человека, перебивающегося случайной работой или кормящегося толикой риса с «поля предков». Значимость индивидуальной семьи возросла. Она стала главной и своей имущественной дифференциацией уничтожила смысл окки. Эта дифференциация зависела от новых отношений, от количества капитала, оказавшегося в распоряжении той или иной семьи, а иногда и просто от везения. Дифференциация ввела новые понятия «богатый родственник», «бедный родственник». И только в очень глухих районах Курга (в так называемых отсталых) еще сохраняются многочисленные окки, их общая собственность и их живые традиции.

…Мы сидим с хозяйкой дома на широкой скамье в центральном зале. Мерно стучат дождевые капли по крыше, и вода стекает в «колодец». Пламя медной лампы перед комнатой духов предков колышется под ветром, который задувает в щели. В зале холодно и сыро. Открытые двери комнат зияют темнотой и пустотой. Тихо. Дети, которых оставили на попечение бабушки, уже спят.

— Вот так мы теперь и живем, — вздыхает старушка. — Одиноко и пусто. Даже не верится, что еще лет двадцать назад здесь было много людей, и их голоса наполняли этот дом. Все меняется.

И замолкает…

Наступил пасмурный непогожий вечер. Ветер шумел в деревьях ближней рощи и где-то выла собака. Мелкий моросящий дождь уныло стучал по крыше дома Айяппы. Я уже привыкла к этому дождю, ветру и даже вытью собаки. Все это не тревожило мой слух. Но вдруг нечто чужеродное и неожиданное вторглось в привычные звуки вечера. Выстрел. Он разорвал шум ветра и дождя и заставил замолчать собаку. Его эхо прокатилось над рощей и дробно рассыпалось в ближних горах. Я посмотрела в окно, но ничего, кроме узкой траншеи и деревьев, не увидела.

— Мальчик, — сказал Айяппа.

— Убили? — холодея спросила я.

— Родился, — засмеялся Айяппа. — Мальчик родился у соседа. Вот он всех нас и оповещает.

— Но почему выстрелом? — поинтересовалась я.

— А как же иначе? — удивился Айяппа. — Ведь родился еще один воин.

— Какой же теперь воин? — в свою очередь удивилась я.

— Кург всегда воин, в какие бы времена он ни жил, — наставительно сказал Айяппа.

Он поднялся и, легко ступая по каменным плитам пола, исчез в дверном проеме. Через некоторое время он вновь появился, бережно неся в руках ружье. Ружье было старинное, с одним стволом. Айяппа нежно провел широкой ладонью по прикладу ружья, на котором был вырезан не то орнамент, не то какое-то изречение.

— У каждого курга есть ружье, — как-то по-особенному произнес он и снова погладил приклад. — Оно меня никогда не подводило.

— Но, мистер Айяппа, — пыталась возразить я, зачем вам, адвокату, ружье?

Айяппа распрямил плечи, поправил галстук…

— Мадам, — торжественно начал он, держа ружье двумя руками. — Я прежде всего кург, а потом адвокат. Он потряс ружьем, и это было похоже на какую-то странную клятву.

— Запомните это, — сказал он.

Но даже если бы я и не запомнила, в Курге мне все равно не дали бы этого забыть. Как не дают об; этом забыть ни одному мужчине.

С ружейным выстрелом кург приходит в жизнь, с выстрелом он из нее уходит. Только что родившемуся мальчику, чьи руки еще не умеют держать, кладут в колыбель лук и стрелу. С этого момента и до смерти он будет воином. Детские лук и стрела — символы посвящения в воины. Позже, когда руки юноши станут сильными, ему вручат ружье. Не обязательно новое. Ружье, которое принадлежало его деду, а возможно, и прадеду или отцу. Кем бы он ни стал и чем бы ни занимался, пока он остается кургом, у него будет ружье. Его выстрелами он оповестит о смерти отца, о рождении сына. Из него он будет стрелять во время праздника урожая, с ним пойдет на охоту. Но не все выстрелы будут безобидными. Иногда случается и другое…