Мы будем вместе навсегда (СИ) - Страница 1
Наталья Егорова
Мы будем вместе навсегда
Кофе закончился слишком быстро.
Рымов вяло переложил в корзину десяток рекламных буклетов, на мгновение зацепившись взглядом за строчку "качественное нейропротезирование". Тщательно расправил гарнитуру, подышал на узкие немодные окуляры...
Входить в сеть отчаянно не хотелось.
В последние дни все чаще приходила мысль сменить работу. Устал. Сотни раз окунаться в мутные волны чужого гнева, боли, слушать истерические выкрики и нервный шепот - не пожелаешь и врагу. Нужно быть толстокожим флегматиком, чтобы выдерживать такое изо дня в день. Рымов работает всего полгода, а уже кричать хочется.
В ненастоящее окно робко заглядывал виртуальный рассвет. Диковатых цветов блики - фиолетовые, ядовито-розовые - мозаикой ложились на сертификат "Менеджер-психолог по связям с небиологическими носителями личностных характеристик". Из динамиков тихо журчало и шелестело, якобы создавая рабочую атмосферу.
Рымов сдернул окуляры и надавил пальцами на веки.
Какой он, к черту, психолог! Двухнедельное обучение, как на кнопки давить.
К лешему такую работу. К лешему!
Проморгался. Медленно поправил каждый палец перчатки. Посопел, устраиваясь поглубже в кресле, зачем-то еще раз заглянул в опустевшую чашку и коснулся пальцами сенсорной панели.
Система с готовностью затренькала, вывесив экран заявок в виде деревянной двери - потемневшей, растрескавшейся, облепленной разноцветными бумажками объявлений.
Десяток просьб об оцифровке объектов: старушке захотелось модель любимой чашки, плешивому толстяку - длинношерстную таксу, красотке, отсканированной лет десять назад, - рубиновую диадему.
Последнее лицо Рымов несколько секунд крутил на экране. Даже сейчас в нем чувствовалось эдакое "поди сюда", чертовщинка в ореховых глазах, а уж при жизни, наверное, дамочке проходу не давали. Интересно, что заставило ее пойти на мнемосканирование: неизлечимая болезнь? особо изощренная депрессия?
Таксу вытащил из стандартной библиотеки, остальные заявки отправил в отдел оцифровки. Через неделю обнаружится, что диадему давно продали жадные наследнички, старую чашку разбили брезгливые внуки... ладно, получим откат, найдем что-нибудь похожее.
Несколько консультаций по законодательству. Одни и те же вопросы, одни и те же ответы. Впрочем нет, вот это - нечто новенькое. "Я не понимаю какими механизмами обусловлено что я сплю несколько часов в сутки. Ведь насколько я понимаю моему организму в его нынешнем состоянии сон не требуется..."
Рымов добросовестно выудил и переправил ему пару статей на тему сна оцифрованных. Забавный тип. Можно подумать, ему есть как убить лишнее время.
Наконец, на бурой филенке осталась одна бумажка. Требование личной встречи: очередной истерик решил поскандалить. И лицо у мужика соответствующее - узкое, с впалыми щеками, с глубоко вдавленными глазницами. Будет брызгать слюной и жаловаться на... да на что угодно. Например, на увеличение информационного трафика, раз работает со статистикой.
Рымов почесал нос, поерзал в кресле. Зачем-то принюхался: из кухонного блока слабо тянуло горячей пластмассой. Помассировал щеки перед тем, как надеть полную маску, откалибровал микрофон и, наконец, приложил палец к виртуальной бумажке.
Несуществующая дверь тягостно заскрипела, отворяясь.
***
Я гадал, кто придет по моей заявке: человек? виртуал?
Здесь быстро учишься отличать полных виртуалов от аватар - неважно, принадлежащих реальным людям или оцифровкам. В живых есть незавершенность, какой-то едва ощущаемый изъян, который и делает их настоящими. Память о тепле, быть может.
Отсюда, из нулевого сегмента сети все выглядит иначе. Гетто неживых.
Первое время сходишь с ума. Словно тебя заколотили в гроб, и не вздохнуть. Здесь тесно, страшно хочется дышать. Но самое ужасное - невозможность осязания. Даже без вкуса сигареты, даже без запаха пыли можно жить, но невозможность прикасаться, стискивать, стучать кулаком, жевать доводит до безумия. Если привидения в древности испытывали то же самое, немудрено, что они веками пугали туристов горестными стонами.
Или вот еще фантомные боли. Я слышал об оцифрованном, умиравшем от рака: говорили, он кричал каждый вечер. Четыре года.
Потом его изолировали в личном сегменте.
Мне еще повезло, у меня ничего не болело. Я просто был парализован: от шеи и ниже - бесполезная чурка.
Раньше, при жизни, я считал себя личностью. Вроде бы понятно, что такое личность: душа там, мысли, правда? Чувства... Когда слышишь музыку в записи, а в горле стоит комок. Или смотришь слайд-шоу "Музеи мира" и кажется, вот-вот поймешь, что хотели сказать все эти Микеланджело, Рубенсы, Врубели. Что-то запредельное, одним махом объясняющее суть бытия. Или видишь тонкие пальцы с белой-белой кожей и узкий ободок кольца...
При жизни... Каково, а?
Здесь я понял: человек - всего-навсего статистика. Кучка личных вещей, список предпочтений, база покупок, распорядок дня, файлик официальных данных... За всю жизнь редко набирается сотня килобайт собственных мыслей, все больше стандартная медиачепуха. Письма по шаблонам, работа по рекомендациям, профиль по результатам тестирования.
Отсюда, из сети, с дороги мертвых кажется, что все мы оцифрованы еще при жизни и предсказуемы, как элементарные алгоритмы. Стоит выудить нужные данные, и становится ясно, что мы думаем, чего добиваемся, как будем действовать. Даже какими словами будем ругаться с официантом.
А иногда всплывает и то, что хотелось бы скрыть...
Наверное, пойми я, как все произошло, лет через десять, мне стало бы все равно. Я видел старых оцифрованных, у них неподвижные лица - им давно уже стало комфортно. Они забыли, как ненавидеть.
Со дня моих похорон прошло всего пять месяцев. Сто пятьдесят четыре дня, если быть точным. Пять дней и два часа с момента, когда я понял. Недостаточно времени, чтобы успокоиться. И слишком мало, чтобы простить.
Пришел - человек.
***
– Мне нужно обратно. Обязательно, понимаете?
Рымова тянуло поморщиться, но, помня о чувствительных датчиках, он держал доброжелательную улыбку.
– К сожалению, я должен вас огорчить, господин Цвёльф, это невозможно. Мне очень жаль, если при заключении контракта вы не обратили внимания...
– Мне нужно обратно, - упрямо повторил он. - Произошла чудовищная... несправедливость, которую нужно исправить.
– Так бывает. К сожалению, довольно часто. Вы можете изложить вашу проблему, она обязательно будет рассмотрена, и мы примем все необходимые меры.
Он так резко замотал головой, что в слабеньких окулярах Рымова зарябило.
– Я должен сам.
Чиновник пожал плечами.
– Господин Цвёльф, мне неприятно вам напоминать, но область вашего общения ограничена нулевым сегментом. Как бы это ни было неприятно для вас, проблему придется изложить посреднику, то есть мне. А потом мы вместе решим, как лучше с ней справиться.
Оцифрованный стиснул пальцы. Сдвинулись брови, на скулах налились желваки; столь выраженной мимики Рымов до сих пор не встречал ни разу.
– Ваши дела вовне благополучно завершены.
– Вы не понимаете... - Цвёльф обхватил голову руками, уставился на призрачное марево под ногами. - Это... это вопрос жизни и смерти.
Клиент смотрел в пол, и Рымов позволил себе скривиться.
– Послушайте, к чему этот пафос? Я могу разъяснить вам суть законов или порекомендовать вам новую работу, но, господин Цвёльф, я не могу творить чудеса. Сотни людей проходят мнемосканирование, оно дарит им долгие годы жизни, своеобразной, конечно, но жизни. И, поверьте, каждый из них поначалу проходил через то же смущение, растерянность, порой даже отчаяние...
– И что, неужели никто не возвращался?