Музыкантша - Страница 9

Сон у неё в ту ночь выдался тяжёлым, беспокойным. Хоть снотворное и приняла, а спалось плохо. Что-то нехорошее улавливала краем уха на границе сна и яви, но глаза разлепить не было сил. Так и промаялась до утра, а когда встала и вышла во двор – мать честная! За голову схватилась, чуть в обморок не упала. Дома-то соседского и нет! Головешки обугленные торчат, дымятся… Народ уже собрался, гудят, перешёптываются. Она платок накинула и поковыляла в ту сторону. Ропот по толпе шёл, Петю ругали, на чём свет стоит. Кто же, как не он, спалил? Ирод. Душегуб! Чтоб и на том свете ему ни дна, ни покрышки! Спалил всех, как есть спалил… И Савва здесь был, волосы на себе рвал, Лиду звал… А нет Лиды… И Анжелочки нет… Господи, горе-то какое! Баба Зина уголок платка к глазам поднесла, заплакала. Вот ведь жизнь какая! Потом уж разбредаться начали… Лиду жалели, и девочку… Петра проклинали…

Когда народ разошёлся, обгорелый остов дома остался в одиночестве, на этот раз надёжно спрятав Марго и Эдика от посторонних глаз. Смерть не так просто расстаётся со своими жертвами и, в конце концов, всегда забирает обещанное. Не стоит играть с ней в прятки, она всё равно найдёт и в точности исполнит то, что ты сам так хотел и так боялся. Странная инсценировка, выдуманная Эдиком, сыграла с ним злую шутку, в точности воплотившись в жизнь в сотнях километрах от места постановки…

Анжела проснулась под вечер, было уже темно, и она испугалась. Закричала, но кто ночью в лесу услышит? Разве волки или медведь? Анжела зверей не боялась, но темнота её пугала. Она зарыдала, отползла в овражек, и залегла под куст, чтобы не видно было. Так и промучилась до утра, то погружаясь в беспокойный сон, то выныривая из него в лесную чащу, наполненную ночными звуками и шорохами. Утром, когда начало светать, страх отступил. Анжела вылезла из своего убежища и пошла по лесу, не заботясь о цели и направлении. Она боялась возвращаться в деревню, думая, что придётся рассказать про человека в бейсболке, а это, она полагала, ему совсем не понравится. Человек внушал ей страх, и она хотела забыть всё как можно быстрее. Теперь и отец, и мать, и дом – всё стало абстрактными понятиями, всё, за исключением скрипки… Анжеле казалось, что, лишившись инструмента, она лишилась и важной части своей жизни, и ей просто необходимо его вернуть, чтобы вернуть себе смысл самого существования.

Кто-то захрустел ветками, явно двигаясь ей навстречу. Анжела спряталась за дерево, не уверенная, что стоит показываться незнакомцу на глаза. Но, очевидно, она ошиблась в расположении источника звука, и, к её ужасу, кто-то подошёл к ней сзади и схватил её руку. От неожиданности она закричала, но чья-то холодная рука зажала ей рот, и Анжела забилась в истерике. Тогда этот кто-то ударил её по лицу, но так, совсем не больно, чтобы она пришла в себя. Анжела затихла, уставившись во все глаза на незнакомца. Им оказался чернявый паренёк лет шестнадцати, симпатичный, кудрявый, но немного неряшливо одетый. Он удивлённо смотрел на Анжелу и цокал языком, будто оценивал её достоинства и недостатки.

– Ты кто? Чего испугалась? Я не кусаюсь… Чего одна по лесу шастаешь? Не боишься? – Он выпалил это всё скороговоркой, так что половину вопросов Анжела даже не уловила.

– Заблудилась…

– Вот те раз… А родители где?

– Нету…

– Сирота, что ли?

Анжела пожала плечами и заплакала, размазывая слёзы по щекам.

– Я убежала… Папа пьёт, меня бил… маму уб-и-л! – Рыдания стали громче.

Паренёк растерялся.

– Ну ты это… хватит… может, в милицию тебя отвести? Ты скажи…

Анжела интенсивно мотала головой.

– Нет. Не надо в милицию… Нельзя в милицию… папа плохой, он от милиции прятался… с мамой…

– Ну ты, девка, даёшь… Так что же с тобой делать? К нам, что ли, пойдёшь? Мы тут табором стоим, скоро домой возвращаемся, тебя возьмём… Хочешь?

Анжела закивала.

– А к нам не боишься?

– Нет…

– Вот и молодец! Ты мне сразу понравилась… Я бы тебя и так украл, глаза у тебя как угли горят… мне такие по нраву. А что до того, что мала ещё, так это не страшно… подрастёшь… а вообще у нас в тринадцать лет замуж выходят… и волосы у тебя… красивые такие… – Паренёк погладил Анжелу по волосам, но, встретившись с её взглядом, осёкся: – Прости, прости, не буду… ты, правда, не подумай чего… я это так, болтаю… я не обижу… меня Романом зовут, а тебя?

– Анжела…

– Красиво… А мы тут вроде как на гастролях… Деньги зарабатываем. Ты что умеешь? Это я к тому, что Златан, отец мой, спросит… ну, чтобы не просто так, сама понимаешь… Он у меня главный в таборе, барон. Слышала о таком?

– Нет. Но я на скрипке играю. – Анжела снова зарыдала.

– Хорошо. А что опять плачешь? Здорово просто. А где скрипка-то?

– Отец продал… самогон купил…

– Вот ирод. Ну и правильно, что сбежала, ну, идём. Есть, небось, хочешь? – Роман взял Анжелу за руку и потянул за собой.

Всю дорогу до табора он весело болтал, крепко держа Анжелу за руку, словно боясь, что она передумает и сбежит, но Анжела шла за ним, успокоенная тем, что некто взял на себя заботу о ней.

В таборе их встретил пожилой дородный цыган, на шее которого болталась толстая золотая цепь. Он хмуро посмотрел на Романа и Анжелу.

– Кто это? Кого ты привёл? Зачем она здесь? Ты хоть разрешения спросил?

– Я её в лесу нашёл. Это моя невеста. Она на скрипке играет… У неё отец сгорел, мать убил… её бил. Пусть с нами будет… Гляди, красивая какая…

– Дурак ты, да может врёт всё она? А потом искать её начнут… скажут, украли… Я в тюрьму не хочу… Оставь её, пусть идёт своей дорогой.

Но Роман заупрямился.

– Сегодня останется пусть. Она голодная. Ты зверь или человек? Что с одного дня будет? Найдут, так отдадим. Ещё спасибо скажут, что не бросили. А, может, и вознаграждение дадут какое…

Барон задумался.

– Я не подумал. Награда, это хорошо… Ладно, пусть сегодня побудет. Я Сашко пошлю проверить. Где ты, девочка, жила?

– В Осиновке…

– А зовут как?

– Ангелина. Акулова. Дом наш вчера сгорел…

– Ладно, иди, накорми её. – Златан махнул рукой в сторону палаток. – Скрипку дай, пусть покажет!

Роман радостно закивал и увлёк за собой Анжелу.

Гомон цыганской стоянки подействовал на Анжелу успокаивающе. Цыганки в пёстрых нарядах суетились возле костра, ржали лошади, и Анжела умиротворённо подумала, что теперь, наконец, всё позади, и человек в бейсболке вряд ли сюда сунется… Она поела того, что принёс ей Роман, почти не чувствуя вкуса пищи, ощущая только, что она была горячей. Роман что-то рассказывал на своём языке тем, кто задавал вопросы. Анжела понимала, что это о ней, но её охватило полное безразличие. Она думала только о том, что скрипка снова нашла её и скоро они будут вместе… Когда Роман принёс ей инструмент, она ласково погладила его по полированной поверхности и взяла в руки смычок. Скрипка была старой и расстроенной, но Анжела не замечала этого. Она извлекала давно забытые, как ей казалось, звуки и наслаждалась, зажмурив от счастья глаза. Роман стоял, приоткрыв рот. Вокруг юной скрипачки собралась толпа, все тихо слушали, а когда она закончила, начали одобрительно гудеть.

– Какая умница! Она много денег нам заработает! Надо же, как играет! Да она слезу у любого вышибет! Молодец, Роман, хорошая невеста у тебя!

Роман раздувался от гордости, будто Анжела была его творением, а её безупречная игра – его личной заслугой.

Сашко вернулся под вечер и что-то сказал Златану. Тот кликнул сына.

– Ну, не врёт девка… Был пожар в той деревне. Семья сгорела. Акуловы. Муж пил, жена гуляла. Муж и дом поджёг. Девчонку Анжелой звали. Всё так. Только говорят они там, что и девчонка сгорела с родителями… И ещё… было это не вчера, а три дня назад… Так что давненько твоя подруга в лесу гуляет…

Роман обнял отца.

– Спасибо! А что до того, что давно… так заблудилась, не помнит ничего… она, и как спаслась, не помнит…

– Спаслась ли? Не верю я ей что-то. Ну да ладно, посели её с женщинами. Пока… Пусть пообвыкнется… Та Анжела на скрипке играла, так что, может, и спаслась… Странно всё это… мутно… а я мути не люблю.