Музыка рассвета - Страница 19

Он рта открыть не может. «Что же делать?» — думает.

— Уму тебя придется учить, — говорит хозяйка. — Только знай: мне теперь служить будешь, и, коль от воли моей отступишь, я смерть мельника на тебя покажу, и жизни тебе не будет.

Меж тем на следующий день непогода разыгралась, обоз купеческий на мельницу свернул. Хозяйка их в дом не пустила. Мертвого мельника посадила у окна, чтоб видеть его могли.

— Болен хозяин, — говорит возчикам, — только велел передать, чтоб вы здесь не останавливались и спешили дальше. К вечеру распогодится.

Заупрямились обозники, да мельничиха вина и*м вынесла. Полегчало им, она еще добавила— совсем хорошо! Снялись они в путь, хотя ночь на дворе была. Показала им хозяйка дорогу, а сама вернулась и к зеркалу села. Лучину засветила и шепчет что-то.

Вот тучи наползли, гром загремел, буря налетела. Откуда-то издали крики донеслись. Выскочил Эйно во двор и чуть не обмер. Видит: хозяйка за ворота вышла, спиной пятится, в руках зеркало держит, а следом мертвый мельник идет. Глаза закрыты, руки расставил, ногами землю ощупывает.

Под утро прибегает один из обозных, трясется, весь бледный…

— Ну, — говорит, — страху натерпелись. Дорога ваша в чащу завела, буря налетела, под утро хватились добра, а кошели-то все срезаны. Обозники распрягли лошадей, чтоб в погоню идти, да вдруг на вора наткнулись. Идет ваш мельник, а в руках пустой кошель несет. Деньги, видать, припрятал уже. Ну, накинулись на него, а он страшный, холодный. Его и камнем, и кистенем бьют, да лишь остановятся, он снова встает и идти начинает. Тут и ножом его пырнули, а в нем крови-то нет. Видать, колдун настоящий. Связали мы его да в яму бросили, осиновый кол вбили да камень надвинули. Беги, парень. Не будет тебе счастья на колдовском месте.

Эйно и рад бы бежать, да видит, что из окна на него мельничиха поглядывает. С тем и остался. Еще время прошло, успокоилось вроде. Зовет мельничиха работника.

— Ну, — говорит, — не век жить в батраках тебе, парень, пора и похозяйствовать. Бери меня замуж, а мельницу в придачу.

Парень уперся:

— Нет, не хочу чужого.

— Да это мое, — говорит хозяйка.

— А обозные кошели тоже твои?

— А про это тебе знать не надобно. Добром говорю: будешь со мною жить — все твое будет.

— Я Иллу люблю, хозяйка, ты же знаешь это, — возражает парень.

— Ну и люби себе, я не ревнивая. Станешь мужем моим, она в твоей власти будет.

Разошлось сердце у Эйно.

— Ну нет, ведьма, не бывать по-твоему! Отдавай мне Иллу, или силой возьму!

— Да она теперь и взглянуть на тебя не хочет. Как узнала, что ты ее отца убил, так прокляла и сердце отвернула.

— Да это ж ты его убила! — кричит Эйно.

— Полно, парень. У меня и силы-то нет, чтоб с таким медведем справиться. Никто и поверить не сумеет, чтобы я родного мужа прикончила! Да и к чему мне смерть его?

Заплакал Эйно и бежать бросился, сам не зная куда. Добрался до озера. «Нет больше жизни мне!» Ступил в воду и к середине плывет, где омуты глубокие. Вдруг слышит голос Иллы. Поет она песню с берега. Повернул он обратно и видит: любимая руки ему протягивает:

— Бежим отсюда, Эйно!

— Бежим, Илла!

Оглянулись они назад и видят: хутор горит. Значит, возвращаться незачем. Взялись за руки и прочь пошли. Вдруг — подводы гремят, лошади топочут. Спрятались. Это погоня за ними. Люди переговариваются:

— Вон как работник мельника извел да хутор спалил, чтобы дочку умыкнуть. Ну ничего, далеко не уйти им. Вот за собаками послали. Загоним как зайцев.

Бросились бежать Эйно с Иллой, только погоня опять по пятам идет.

— Нет, не отдам я ведьме свою любовь! — молвит Илла. — Спасу тебя, только и ты не оставляй меня!

Сказала и в белую лошадь обернулась. Помчался Эйно быстрее ветра, только след его и видели.

Старик умолк, и голова его, качнувшись, упала на руки. Он заснул. Меня всего трясло с того первого момента, когда ведун произнес имя Иллы. Что же это за сказка? А может, он морочил меня? Прочел мои мысли и навел мороку… Но что бы это ни было, я вновь отправился на хутор. И вот в версте от него я нашел маленький могильный холм. Тяжелый валун лежал на нем вместо надгробья, а рядом высохший осиновый кол, вбитый в землю. День за днем бродил я вокруг водопада и наконец в ночь на полнолуние, вспомнив историю Эйно, смастерил из ивы свирель и сел на берегу, прислушиваясь к шуму воды. Долго она ворожила над моей бедной душой, пока я наконец решился поднести свирель к губам, а потом все не мог остановиться, увлеченный игрой. Но вот тоска иль радость сжала мое сердце, свирель выпала из рук. Там, у подножья водопада, раздвинув сверкающие в лунных лучах пенные струи, вновь выступила белая лошадь. Свирели уж не было, но эхо, эхо продолжало звучать, откликаясь на зов мой. Я слышал, как, словно раскачиваясь, то приближаясь, то улетая прочь, плывет над ущельем чудесная песня. Илла! Я ли мог не узнать твой голос, любовь моя!

Многие до сих пор считают, что короны счастья вообще никогда не существовало. Все это выдумки. Но тогда, значит, не существовало королевы Ре-Нэми, не было дворца Времени, где на каждой из двенадцати башен колокол отмечал свой час. одной из нот музыкальной гаммы? Не росло, выходит, и исполинское дерево тис, которому насчитывалось не сто, и не тысяча, а три тысячи лет? Ну-ка постойте, постойте. Ведь дерево растет до сих пор, и никуда не делось. Значит, когда-то существовал и дворец Времени, и в двенадцать часов на его башнях колокола исполняли необыкновенные мелодии, каждая из которых повторялась только через год в один и тот же день. Значит, жила и королева Ре-Нэми, которая и носила корону счастья. Вот как все было…

У королевы Ре-Нэми осталось однажды только имя, одиночество и дерево. Трудно представить, но тем не менее это случилось.

Вначале она утратила короля и его любовь. Никто не посмел бы утверждать, что королева подурнела со времени восшествия на престол. Никто не обвинил бы ее в злом характере. Нельзя было упрекнуть королеву и в непостоянстве. В ее сердце горело ровное и сильное пламя, и чувства никогда не утомлялись. Но, увы, душа короля не обладала такой же верностью. Прошло несколько лет, и красота Ре-Нэми перестала трогать ее супруга, привычка изгнала любовь, а поскольку он по-прежнему должен был делить с нею престол, она стала для него обузой. Право же, столько прелестных фрейлин ожидало милости короля и почитало за счастье одну его улыбку, слово. И душа его ушла далеко-далеко от королевы по дороге, где ждали его сердца юных красавиц, восхищавшихся его умом, властью и силой.

Удар был страшный, но не смертельный. У Ре-Нэми были дети, которые помогли ей перенести утрату. Их сердца обладали поистине королевской щедростью и подарили ей столько нежности и заботы, что она даже не испытывала гнева: ведь король оставил ей взамен себя таких чудесных созданий! Однако прошло время, и дети выросли. И снова королеву ждало разочарование. Если раньше Ре-Нэми каждое мгновение ощущала, что дети принадлежат ей, что все прекрасное в них обязано своим появлением ее усилиям, то теперь все изменилось. Их души стали чужими матери. У каждого теперь была своя жизнь. Они хотели быть самими собой и отвергали даже ее дары.

— Пусть мы будем гораздо хуже, — однажды заявили они матери, — но зато не частичками тебя, не повторением, а чем-то новым!

В их словах была своя правота, но бедной Ре-Нэми от этого не стало легче. «Может быть, богатство спасет меня», — подумала королева. Ведь столько людей завидовало ей из-за него.

Увы, и оно оказалось призрачным. Ре-Нэми приобретала прекрасные вещи, картины, заказывала необыкновенные наряды. Десятки художников, музыкантов, поэтов несли ей свои произведения. Но как только они становились ее собственностью, радость и восторг, которые они рождали, исчезали.