Мужское воспитание - Страница 21

И вот однажды взводу, в котором служил Смирнов, пришлось водить танки под водой. Дело это нелегкое. Вот мой Женька и Миша Матвейчик видели, как тренируют солдат перед этим. Честно говоря, любому танкисту первый раз идти под воду бывает страшновато. Это все равно, что первый раз с парашютом прыгать. И знаешь, что все в порядке, а невольно думаешь: вдруг что-нибудь случится? Некоторые от волнения даже рычаги путают — забывают, какой левый, а какой правый, всякое случается. Тут еще вода начинает в танк просачиваться. Не очень приятное ощущение. Короче говоря, есть отчего поволноваться. А у нас в то время в полку доктор был — чудак человек, так он на занятия по подводному вождению медицинские весы привез. Любил этот доктор всякие эксперименты. «Буду, — говорит, — взвешивать солдат до подводного вождения и после. Человек при первом прыжке с парашютом, — говорит, — до шести килограммов теряет от переживаний. Посмотрим, что у нас получится».

Ну, солдатам, конечно, с весами еще интереснее — лишнее развлечение как-никак… Взвесил доктор всех нас перед занятиями, и потом, как пройдет танк под водой, как выберется механик-водитель из люка, так его сразу на весы. И что вы думаете — некоторые по килограмму, а кто даже и больше терял! Причем любопытная вещь: те из солдат, кто боялся, нервничал, кто вел танк неровно, те и в весе теряли больше.

И вот наконец подошла очередь Смирнова. Танк он провел нормально, спокойно, одним словом, как всегда. «А ну-ка, Смирнов, взвешиваться!» — говорит ему доктор. А солдаты смеются. «Да что ему взвешиваться! — острят. — Он, наверно, только потолстел! Он у нас непробиваемый!» Встал Смирнов все-таки на весы, доктор двигает гирьки туда-сюда… «Что такое? — говорит. — Не может быть! Трех килограммов как не бывало!»

— Ого! — не выдержал Мишка Матвейчик. — Трех килограммов!

— Да. Трех килограммов. Доктор не поверил глазам, посмотрел еще раз в тетрадку, где у него прежний вес Смирнова был записан. Нет, все точно — трех килограммов не хватает. Еще раз взвесил Смирнова, так и есть: три килограмма! Мы все, конечно, рты пораскрывали, а Смирнов смутился, вроде бы даже виноватым себя почувствовал, что не оправдал наших надежд. Шутка ли, потерять три килограмма за каких-нибудь пятнадцать минут! И тут мы только поняли — вот как давалась, вот чего, оказывается, стоила Смирнову его выдержка, его удивительное спокойствие!..

— Что же, выходит, он трус был? — крикнул Ленька Корпачев.

— Сам ты трус! — обиделся за своего однофамильца наш Смирнов.

— Эх ты, ничего не понял! — тут же ввязалась в спор Элька Лисицына. — Какой же он трус?

Почему он рассказал сегодня именно эту историю, думал я. Может быть, был в ней какой-то скрытый смысл, предназначенный только мне? Или мне это казалось?

— А по-моему, — сказал отец, когда ребята немного поутихли, — так у Смирнова был настоящий характер. Потому что ведь давно известно: настоящий характер не у того, кто не испытывает страха, а у того, кто умеет этот страх преодолеть, кто умеет с ним справиться…

От кого-то совсем недавно я уже слышал похожие слова. Ну да, это же подполковник Евстигнеев говорил мне про настоящий характер, когда мы ехали с ним в газике…

Ребята опять загалдели:

— Константин Павлович, расскажите еще что-нибудь!

— Константин Павлович, а дальше со Смирновым что было?

— А танки плавать могут?

— А вас доктор тоже взвешивал?

Все шумнее, все веселее становилось в классе. Наши ребята, если разойдутся — их не так-то скоро утихомиришь!

И мне тоже вдруг стало легко и весело. И вовсе не оттого, что я вдруг понял что-то, докопался до чего-то такого, чего не понимал раньше. Нет, не от этого. А просто так. Правда, Анна Сергеевна всегда говорит нам, что «просто так» ничего не бывает, но вот бывает же! Бывает!

Это лицо появилось на экране всего лишь на несколько секунд. Человек обернулся, и сразу же его заслонили другие люди, но в то же мгновение Виктор узнал его.

Шел документальный фильм о полете в космос. Оранжевый автобус вез космонавтов к стартовой площадке. И в автобусе, чуть позади них, там, где обычно сидят дублеры, Виктор увидел этого человека. Сначала он только удивился, даже вздрогнул от неожиданности.

«Вот черт! Неужели?»

Потом, сидя в темном душном кинозале, сжимая пальцами подлокотник кресла, он долго еще не мог опомниться от неприятного изумления.

«Нет, — говорил он себе, — этого не может быть. Это, конечно, не он. Я просто ошибся. Конечно же, это не он…»

Виктор старался успокоить, уговорить себя, но сам-то он прекрасно знал, что не мог ошибиться — слишком долго они жили в одной казарме и спали на соседних койках, не мог он спутать этого человека ни с кем другим…

Они спали на соседних койках, и у них была общая тумбочка — одна на двоих. И если утром Виктор запаривался и едва успевал подшить подворотничок и заправить койку, он всегда мог попросить Глеба, чтобы тот почистил ему пуговицы на гимнастерке, а если опаздывал Глеб, он точно так же мог рассчитывать на Виктора. Но все-таки они тогда были только соседями по койкам и не больше, хотя во взводе все считали их друзьями.

Оба они, и Виктор и Глеб, служили в учебной роте электромехаников-дизелистов, и Виктору совсем не нравилась его новая специальность. Вообще службу в армии он представлял себе по-другому: маневры, атаки, мощное «ура», грохот танков, дымовая завеса, парашютные десанты, а тут приходилось, совсем как в школе, сидеть по восемь часов на занятиях и получать отметки, а потом дежурить на маленькой передвижной электростанции, следить, чтобы не падало напряжение, да вовремя смазывать двигатель — вот и вся забота.

В нескольких километрах от их части размещалась школа младших авиаспециалистов, и по ночам оттуда докатывался грохот прогреваемых моторов — даже смягченный расстоянием, он заставлял басовито дрожать и позванивать оконные стекла в казарме. Как-то будущие авиамеханики пригласили своих соседей к себе в гости, на экскурсию, и тогда Виктор впервые увидел вблизи реактивные истребители. Они стояли возле огромного ангара, намертво пришвартованные стальными тросами к бетонным плитам. Когда запускались двигатели, по телам истребителей пробегала нетерпеливая дрожь, вокруг стоял грохот, горячий ветер взметал пыль, и казалось, самолеты вот-вот оторвутся от земли. Но им уже никогда больше не суждено было подняться в небо: это были учебные истребители, на них авиамеханики обучались своему делу.

Иногда ночью у себя в казарме Виктор просыпался и прислушивался к отдаленному тревожному гулу. А однажды он увидел, что Глеб тоже не спит и слушает. Они переглянулись, посмотрели друг на друга так, словно у них с этого момента появилась общая тайна.

На другой день Виктор впервые по-настоящему разговорился с Глебом, и Глеб рассказал, что давно уже мечтает стать летчиком-испытателем. А Виктор признался, что тоже не раз подумывал об этом, но один как-то не мог решиться, а уж вместе-то, конечно, вместе другое дело, вместе веселее…

Они проговорили в этот вечер до самого отбоя, они обсуждали, как будут вместе готовиться к экзаменам и как будут вместе тренироваться: «У летчиков должна быть железная воля и железная выносливость, теперь знаешь, как на это смотрят!» — и вспоминали всякие случаи из жизни летчиков-испытателей…

Обычно, как и все солдаты, Виктор засыпал моментально, стоило только прикоснуться щекой к подушке, но в этот вечер он долго не мог уснуть: он уже видел себя в кабине сверхзвукового самолета, представлял, как, волнуясь, следят за ним с земли, представлял, как идет он по аэродрому усталый и сосредоточенный — человек, привыкший к риску и трудной работе…

Еще через день Глеб составил план занятий и тренировок — он всегда все делал обстоятельно, и эта его обстоятельность уже в то время раздражала Виктора, но поссорились они в первый раз все-таки не тогда, а значительно позже, А сначала, пока стояла сухая и ясная осенняя погода, они вместе с Глебом бегали вокруг казармы, и прыгали через скакалку, и занимались на брусьях и перекладине. А по вечерам, перед отбоем, они по-прежнему уединялись где-нибудь в углу казармы, возле пирамиды, и говорили, говорили о будущей своей жизни… И уже сами эти разговоры радовали Виктора, волновали и будоражили…