Мужчина без чести (СИ) - Страница 30

У нее довольно мягкий и ласковый голос. Не сравнится с беллиным, конечно, но все же лучше любого мужского. На ней светлый чистый халат, а ее смоляные волосы выгодно оттеняют ровный цвет кожи. В глазах – профессионализм. В глазах – невозмутимость.

- Начнем с внешнего осмотра, мистер Каллен.

Его губы оставляют после себя мокрую дорожку на коже мужчины. Они твердые и холодные, поэтому ощущения от подобных поцелуев соответствующее. Кажется, в том месте, где располагается слюна, кислота медленно разъедает внешние покровы.

А мозолистые пальцы уже у него за поясом. Уже сжимают кожу… внизу.

Эдвард не помнит, чтобы даже в детстве, когда получал жесточайшее, по меркам бабушки, наказание, в минуту величайшего страха лежал так неподвижно. И это при том, что колотит будто в лихорадке. Еще только зубы друг о друга не стучат, но до этого уже не так далеко.

Изящные пальцы, короткие круглые ноготки которых проглядывают сквозь тонкую резину перчатки красным маревом, поднимают край выданной ему зеленой сорочки.

Эти штаны сидели на нем плотно и тесно. Очень плотно и тесно, даже слишком… а Он, не особо напрягаясь, сумел, не расстегивая замка, стянуть их вниз. Резко и болезненно, но, стоит признать, профессионально.

Эдвард что есть мочи стискивает зубы. Они скоро треснут.

- Расслабьтесь, мистер Каллен, - спокойно советует доктор, никак не поражаясь его реакции, - так нам обоим будет проще.

И терпеливо ждет, пока пациент послушает. Ждать – в ее компетенции.

«Белоснежный – говорил Он, наслаждаясь зрелищем – белоснежный мальчик». И улыбался своей ядовитой пьяной улыбкой.

- Скорее всего это анальная трещина, мистер Каллен, - пару минут спустя, когда он все-таки выполняет просьбу, заявляет Кэролайн, отходя от задней части кушетки. Мужчина съеживается скорее машинально, чем осознанно. И дрожь ощущается уже гораздо сильнее.

Слова о какой-то анестезии он попросту не слышит.

…В тот момент Эдвард применил все силы для того, чтобы вырваться. Он резко дернулся вправо, затем влево и, если бы увернулся от целенаправленного удара Пиджака, наверняка бы сумел выиграть пару секунд форы и навсегда забыть про чертово граффити. Но нет. Удар попал в цель. И, задохнувшись, больше оспаривать происходящее Каллен не смог. Не сумел. Преступно сдался.

Толчок…

Эдвард вздрагивает, когда тонкая игла проникает под кожу. Секунда – и жидкость внутри. Секунда – и чувства притупляются.

- Чтобы не доставить вам лишнего дискомфорта, мистер Каллен, - разъясняет доктор, подходя к нему спереди и заглянув в глаза, - через несколько минут мы начнем и определим диагноз.

Звучит «утешающе».

Но стон Эдвард мужественно сдерживает. И так же мужественно, припоминая, что пути обратно уже не будет, опускает голову на руки.

Старается сделать лишь одно – не прекратить дышать. Чайки. Медузы. Осьминоги. Пляж.

Белла. Белла, полчаса спустя, в коридоре. Ошарашенная, напуганная… она никогда не узнает причину, которую он назвал доктору Сурс на «откровенный вопрос о том, откуда повреждения».

Толчок.

Толчок.

Толчок…

Спальня, ночь, голубые подушки и мягкое шелковое одеяло. Сжавшись, свернувшись клубком вокруг него, он всхлипывает, сжимая и разжимая кулаки. Хныкает, как ребенок.

Белла здесь. Обхватив его лицо руками, целует, целует и целует. Каждую слезинку. И уговаривает открыть глаза и посмотреть, что все хорошо, что он дома, что она – рядом.

На жене синяя ночнушка и стянутые в тонкую, наспех заплетенную косу локоны. Они серебрятся от яркой луны, повисшей прямо над их балконом. Все лицо Беллы серебрится, отливая белым цветом. И только поэтому Эдвард замечает на нем точно такие же, как у себя, прозрачные слезы.

Каскадами.

- Не выйдет… не вышло… - с ужасом стонет он, припоминая наиболее яркие моменты сна-воспоминания.

- Все вышло, - качнув головой, уверяет девушка, гладя его вспотевший затылок, - все получилось, Эдвард. Ты справился.

- Не так… не с тем…

Как же отвратительно! И как глупо! Глупо было полагать, что он способен как следует сделать все, что требовалось. Пройти осмотр, получить результат, вернуться и, как полагается тихо провести ночь. Проспать. А вместо этого…

- Gelibter, - Белла прижимает мужа к себе, пытаясь укачать, как ребенка, - все кончилось… все кончилось, мой хороший. Все пройдет.

- Она… и внутри… и я… - Эдвард сбивчиво пытается рассказать о том, что происходило за дверью, но не может заставить себя. Не в состоянии. Никак.

- Я так горжусь тобой, - шепчет Белла, кивая на его недорассказ, - ты сделал это, ты смог… ты ради нас решился, Эдвард, ради себя. Ты настоящий победитель.

От этих слов слезы текут сильнее. Каллен никак не может поймать достаточно воздуха. Неужели она не понимает, что своей верой, своим доверием и подобными фразами топит его окончательно? Не оправдав ожиданий можно скатиться куда ниже, чем в простую яму. Позади уже показалась пропасть…

- Нет! - едва ли не истерично выкрикивает он. Ногти со сводящим с ума звуком скользят по подушке.

- Да, да и только да, - Белла прокладывает дорожку поцелуев по его лбу, не обращая внимание на все отнекивания, - все получилось, у тебя все получилось. Ты молодец.

- Я не смогу… еще раз, нет! – Эдвард приходит в ужас от подобный мысли. Поражается смыслу, заключенному в ней, и плачет громче. Рыдания не остановить.

- Больше не надо, - терпеливо заверяет Белла, качая головой, - теперь ты поправишься, и нам не надо будет туда еще раз. Никогда.

Каллен ощущает жар, холод, слезы – все сразу. И ничего не может сделать, чтобы из этого отвратительного состояния вырваться. Помнит все и все вспоминает. Минута за минутой.

Случилось самое страшное из того, чего боялся – руки миловидной женщины стали олицетворением Его. И это сравнение забыть никак не получится… оно выжжено в подкорке.

Сегодняшняя ночь – очередная за последнюю неделю – становится бессонной. Он не посмеет закрыть глаза. Он не решится.

- Ш-ш-ш, - бормочет Белла, накрывая его одеялом. Хочет согреть. Хочет успокоить. Никаких задних мыслей нет и в помине.

Но голубая материя оказывается… мокрой. Больше о спокойствии речи идти не может.

Мужчине кажется, что он снова вернулся в ту ночь. Что снова замечает пятна на ковре, снова плачущую Беллу, снова вспоминает… и думает… и видит.

Только в этот раз до утра осталось куда больше, чем в предыдущий. Горизонт даже не думает светлеть.

Правда, в этот раз и сдержанности больше. Больше желания контролировать себя и все, что способно сделать тело… особенно после обнаружения мокроты простыней.

А потому, почувствовав малейшее жжение где-то в горле, Эдвард отталкивает Беллу, как раз начинающую говорить очередное утешение, соскакивая с кровати. Он сбегает из спальни, на удивление хорошо ориентируясь в темноте, к которой глаза ещё не успели привыкнуть. Сбегать, похоже, теперь единственное, что ему остается.

Ванная. Деревянная дверь. Холодная ручка. Унитаз…

Его выворачивает наизнанку. Нет ни мыслей больше, ни страха – только физиология. Раз за разом, минута за минутой сгибаясь над бочком и схватившись за его края для опоры, Эдвард мечтает лишь о том, чтобы все кончилось; чтобы по-человечески вздохнуть.

Белла, приходя в комнату следом, зажигает свет и достает из полки полотенце. Мочит его, складывая вдвое. Ни слова не произносит.

С холодным компрессом Каллену становится легче. Рвоты уже нет, остались только затихающие позывы, но и они скоро кончатся. Благодаря полотенцу появляется возможность сделать тот самый желанный вдох.

- Спасибо, - тихо произносит мужчина.

- Пожалуйста, - так же тихо и чуть-чуть подрагивающим голосом отвечает Белла. Обнимает мужа со спины, одной рукой по-прежнему удерживая полотенце. Легонько чмокает в щеку, не зная, позволительно ли для него сейчас такое поведение.

Эдвард выпрямляется, прочищая горло. Прикрывает глаза, успокаивая сбившееся дыхание.