Мужчина без чести (СИ) - Страница 29

Белла хмурится, тихо вздыхая. Но не говорит ничего, что может разрушить стеклянный самоконтроль мужа:

- Я подумала о том, чтобы запечь курицу на обед, - сама с собой рассуждает она, с интересом рассматривая голубую паутинку вен на запястье Каллена, - и картошку. Как тебе?

Эдвард кое-как выдавливает улыбку.

- Хорошо…

- Если ты хочешь что-то другое, что-то особенное, - продолжает Белла, - ты можешь сказать мне. Я приготовлю это.

Из всей фразы, должной быть отвлекающей и спасительной для сохранения хоть какого-то трезвого рассудка, Эдвард вылавливает слова «ты можешь сказать мне». И ничего другого не в состоянии осмыслить и запомнить. Только это. Только то, что можно… сказать. Можно быть откровенным.

Проблема лишь в том, что разговоры неминуемо повлекут за собой слезы. А слезы сейчас недопустимы. Никак. Ни в коем разе.

- Иди сюда, - на выдохе шепчет мужу, ограничиваясь одной маленькой фразой. Два слова. Два чертовых слова. Их хватит.

И прежде чем Белла сама исполняет его просьбу, придвигается к жене ближе, привлекая к себе. Обхватывает ее обоими руками, пряча в объятьях, и поднимает голову чуть выше, чтобы устроить подбородок поверх ее макушки.

Громко прочищает горло. Раз, второй, третий… недюжинными усилиями воли заставляет ледяные дрожащие пальцы не сжиматься. Не стискивать волосы, не спутывать их. Прямые. Прямые, и только так. Излишества делу не помогут.

- Сейчас… - сам себе бормочет Каллен, сжав зубы.

Белла незаметно кивает. Но не произносит никаких общих фраз, никаких подтверждений тому, что раньше говорила. Будто бы нутром чувствует, что «все в порядке» и «ты справишься» приведут сегодня к истерике. Окончательно потопят.

- Ты можешь думать о нашем медовом месяце, - тихонько предлагает девушка, легонько поцеловав его шею с пульсирующей синей веной, - эти гадкие медузы и осьминоги на ужин… боже, морепродукты отвратительны!

Эдвард слушает. Ловит тему, ловит отдельные слова, предложения. Все это поможет. Все это там, за дверью, не даст развернуться и сбежать. Вынудит остаться. Отбыть. И выйти, если повезет, победителем, как вчера все утро убеждала Изабелла.

- Мы с тобой не могли спать из-за чаек. Мы вообще ничего не могли из-за чаек, - она вымученно хихикает, поджимая губы. Дышит не слишком ровно, хоть и пытается это исправить. Отчаянно.

Эдвард с силой зажмуривается. Ждет, затаив дыхание, когда заболят глаза и покажутся «звездочки», и только потом открывает их. И снова делает вдох.

- Неплохо когда-нибудь снова съездить туда… я хочу опять сказать тебе, как сильно люблю, на пляже, Эдвард… с удовольствием.

Каллен хмыкает. Жмурится. Отстраняется.

Дверь в обитель Ада гостеприимно раскрывается, выпуская предыдущего пациента. Тоже молодой и тоже напуганный. Его лицо серо-желтого цвета. Наверное, впервые здесь…

- Мистер Каллен, - дружелюбно объявляет молоденька медсестра в белом халате, появляясь в проеме следом за сбегающим парнем, - проходите.

Эдвард поднимается на ноги с предательски подрагивающими коленями, самостоятельно и резко вырывая из сумочки жены белые листки. Напускает на лицо беспристрастное выражение и, не поворачиваясь, идет к табличке «шестьсот шестьдесят два». Изнутри проглядывает стол, ширма и даже край кушетки. Сине-зеленой, со смененной хрустящей белой простыней.

Эдвард идет меньше десяти секунд, но успевает перебрать в голове как минимум сотню мыслей, призванных дать ответ, зачем подписался на все это.

И, как ни странно, удается. В памяти всплывает картинка жены, сложившей, как вчера, позавчера и множество дней назад руки на животе – вот она, причина. И цель. И точка невозврата.

…Спустя сорок минут синяя дверь наружу раскрывается. Забавно, а ведь Эдварду казалось, что этого никогда не случится. Он забирает из протянутых рук медсестры какие-то бумажки, включающие, наверное, рецепты на те мази, что назначила доктор Сурс, и выходит обратно в белый коридор, оставляя за спиной кушетку, ширму и письменный стол с пачкой толстых зеленых ручек. Следующий посетитель, исподлобья взглянув на него, торопливо заходит следом. Считает, наверное, что чем быстрее – тем лучше.

Все это время Белла, прикусив губу, ждет у окна, но как только слышит хлопок двери, оборачивается. Быстрым шагом, закинув на плечо сумочку, идет к мужу. Останавливается на расстоянии двадцати сантиметров.

Робко улыбается, стирая с лица все волнение, какое уже достаточно уютно на нем обосновалось.

- Привет.

- Привет, - отвечает Эдвард. Смотрит в карие глаза, испуганные и растерянные, и сглатывает. Достаточно шумно.

Белла терпеливо ждет, скажет ли он еще что-нибудь. Подойдет ли к ней, обнимет… потребует обнять. Но ничего не происходит. Эдвард с каменным выражением лица продолжает стоять посреди коридора, сжав руки в кулаки. Ни слова, ни звука… и слез нет. Нет даже ничего, что их предвещает.

Полная отстраненность.

- Поехали домой, - в конце концов шепчет миссис Каллен, кивая на гостеприимно раскрытые двойные двери наружу, к лестнице и к выходу из клиники. До побелевших костяшек стискивает кожаный ремешок сумки.

Но взять мужа за руку не решается. Даже не пробует.

Умная девочка…

*

Пряжка большая и металлическая. Пряжка такая же, как на старом дедушкином ремне отца. А сам ремень кожаный. Настолько же грубый, насколько Его шершавые руки. Они сжимают. Они не дают дышать.

- Мистер Каллен, - зовет Она, представляясь, - меня зовут Кэролайн Сурс.

Ее настоящее лицо соответствует фотографии. Разве что сегодня на голове светло-синий обруч, а тени из фиолетовых стали голубыми.

Резкий выдох и глубокий спасительный вдох. А потом, сжав зубы, шипение. И отвратительнейшее теплое тело, вжавшееся в него. Кирпичи наоборот, холодные. Контраст непередаваем.

- Переодевайтесь и ложитесь на кушетку, мистер Каллен.

Зеленая сорочка, ждущая своего часа специально для него, и ширма из плотной ткани в двух шагах. Не надо искать, не надо думать лишнего. Чисто механические человеческие действия.

Медсестра, дабы не смущать и без того смущенного пациента, занимает свой уголок за письменным столом. Готовит бланки, рассматривая принесенные данные.

Синие буквы граффити. Грязного граффити, который уже и не помнится, кто нарисовал. Плохое слово. Нецензурное. Но, стоит признать, правильное. Правильное для того, что, судя по нарастающему давлению сзади, Он готовится пустить в ход.

- Вся процедура займет около получаса, мистер Каллен, - терпеливо объясняет доктор, пока он дрожащими пальцами расправляется с пуговицами джинсов. Рубашка, нижнее белье… сорочка холодная. На коже оправданно появляются мурашки.

Звук, сопровождающий расстегивание маленькой молнии, – громче биения сердца Эдварда в собственном горле. Неминуемо и неизбежно Он надвигается, с насмешкой сообщая о том, чем займется. Его голос низкий и хриплый. Его голос хриплый от вида Эдварда…

- Дышите глубже и ровнее, пожалуйста, - советует Она, когда мужчина по наказу медсестры занимает требуемую позу на кушетке. Как предлагала Белла, думает о чайках, осьминогах и медузах. Правда, всего полминуты – на большее терпения не хватает.

Грязная ладонь зажимает рот.

Воздух! Воздух!.. Хоть каплю… нечем… незачем… сейчас… уже сейчас…

Белые стены. Во всем кабинете белые стены. Настолько белые, что рябят в глазах. Белла бы сказала, для неконфликтности. Белла бы предложила повесить парочку картин в ярких рамках – или темных рамках, – чтобы выделялись и не было так светло. Но Кэролайн, похоже, снежное царство не смущает. Она невозмутимо моет руки каким-то дорогим мылом с антисептиком и готовится надеть полупрозрачные резиновые перчатки, терпеливо ждущие в коробке рядом.

По плечам. Пальцы по плечам. Короткие и мозолистые. Ногти длинные, с каемкой из грязи. Одна рука уверенно держит его, а вторая, играя и подразнивая, крадется ниже и ниже. Это не просто так. Это не просто для результата. Важен сам процесс…