Муж, любовник, незнакомец - Страница 87

Окончательно лишив Софи малейшей свободы движений словно буйно помешанную, он очень осторожно, деликатно поднял ее и положил на кушетку.

— Не бойся, — прошептал он. — Я тебе помогу. — Притронувшись рукой к ее лицу, он поцеловал ее в волосы. — Я сделаю так, что ты снова полюбишь меня. — Он шагнул назад, и Софи увидела слезы в его глазах. Печаль угнетала его настолько, что заставляла клонить голову, сутулить плечи.

Так вот чего он хочет — заставить ее снова полюбить его? Он не собирается ее убивать? Надежда затеплилась в душе Софи: она может попытаться урезонить его. Она заворочалась в своей смирительной рубашке, завертела головой из стороны в сторону, попыталась говорить сквозь кляп.

— Я знаю, — сказал Клод, наблюдая за ней, — я знаю, что ты напугана, и дам тебе кое-что, что тебя успокоит.

Нет! Ребенок…

Когда он отвернулся к столу из нержавеющей стали, на котором у него лежали медицинские инструменты, Софи заметила мусорную корзинку, битком набитую осколками стекла и разорванными фотографиями. Войдя в кабинет, она сразу почувствовала, что в нем чего-то не хватает, но только теперь поняла, что со стола и с полок исчезли все ее фотографии. И теперь знала почему.

В нем, судя по всему, происходила жесточайшая внутренняя борьба. Любовь и чувство утраты преобразовались в нечто темное, но он все еще не оставлял надежды вернуть ее. И пока она в нем теплится, у Софи, вероятно, остается шанс.

— В сущности, мы вовсе не такие злые существа, в которых превращают нас страдания и боль. Это боль делает нас жестокими. — Он повернулся к ней со шприцем в руке.

Софи знала, что не имеет права позволить ему сделать ей укол. Он сейчас безумен. Неизвестно, что за лекарство он может ей вколоть и что сделать с ней, пока она будет без сознания. Софи застонала, задергалась, когда он подошел к кушетке, и умоляюще посмотрела на него, надеясь, что он прочтет мольбу в ее глазах.

— Софи, не… — Он запнулся, слезы снова наполнили его глаза, словно само ее сопротивление разрывало ему сердце. — Разве ты не понимаешь? Не меня тебе следует бояться, а его. Он опасен. Что-то случилось с ним в ходе лечения. Он стал другим человеком, ожило его буйное второе «я». Это он напал на тебя.

— Нет! — закричала Софи сквозь кляп. Она хотела назвать его лжецом, но то, что описывал Клод, было очень похоже на то, чего боялся сам Джей.

— Я сделал все, что мог, — настойчиво продолжал Клод. — Я все это время следил за тобой, старался тебя защитить.

Наблюдая, как он, подняв шприц, встряхивает его и выпускает пузырьки воздуха, оставляя лишь прозрачную жидкость, Софи вдруг поняла, что это он, должно быть, повсюду следовал за ней, это его невидимое присутствие она постоянно ощущала, вероятно даже, что тот запоздалый подарок ко дню рождения тоже послал он.

— Это тебе поможет, — сказал он. — Я заставлю всех чудищ отступить. Больше не будет никаких дурных снов.

Софи дернулась и чуть не свалилась с кушетки, но он поймал ее и водворил на место. Она бешено извивалась, и ему приходилось крепко держать ее, наконец, он в полном изнеможении сорвал повязку у нее с губ.

— Что ты вытворяешь?

— Ты не должен делать мне этот укол, — выдохнула Софи. — Я беременна. Прошу тебя, Клод…

— Беременна? — Он неотрывно смотрел на нее до тех пор, пока страшный блеск снова не засверкал в его глазах, и Софи поняла, что совершила непоправимую ошибку. Ей не удалось его разжалобить, она лишь убедила его в том, что никогда не будет принадлежать ему. Она была близка с другим мужчиной, забеременела от другого. В ней развивается ребенок, принадлежащий другому.

— Клод, пожалуйста, пойми. Я не хотела причинить тебе боль. Или снова полюбить Джея. Я вообще не думала, что он когда-нибудь вернется. Все было кончено.

— Понимаю, — ответил он, успокаивая ее, — понимаю. — Он продолжал вглядываться в ее лицо, изучать его, словно пытался решить, кто она теперь, эта женщина, отвергшая его преданность и совершившая страшный грех против его одинокой души. Женщина, которая обошлась с ним так же жестоко, как все остальные.

Он положил шприц на каталку, стоявшую рядом с кушеткой. Задумчивость смягчила его грубо высеченное лицо.

— Ты должна была стать ею, Софи. Тебе суждено было искупить грехи всех этих хихикающих и гримасничающих девчонок. Твоя любовь была бы платой за все дурное, что они сделали. Ты была другой, не жестокой. Ты могла бы возродить мою веру. Если бы ты только сделала это… потому что теперь кто-то другой должен будет заплатить за их не доброту.

— Нет, Клод…

Он положил руку ей на лицо и отвернул его от себя. Она почувствовала, как кляп снова протиснулся между зубов и туго затянулся на затылке. А потом он приподнял ей голову и стал что-то надевать на шею. Медаль святого Иуды, символический дар, которым он награждал своих завершивших курс лечения пациентов. Поначалу Софи думала, что трясущаяся голова была, возможно, своего рода представлением, но теперь, когда он клал медаль ей на грудь, почувствовала, что руки у него трясутся непроизвольно.

— Мое последнее проигранное дело, — сказал он, — вот что ты такое, Софи. Это моя собственная медаль. Другие мне больше не понадобятся.

Софи замерла, когда он начал сбивчиво рассказывать о себе, углубляясь во времена, когда они еще не были знакомы, когда он еще не занимался частной практикой. Она многое знала о его прошлом, но не подозревала, что он был одним из старших научных сотрудников у Ноя Бэбкока, возглавляя работы по изучению «Тризина-би».

— Я умираю, — признался Клод, — и самое ужасное, что мозг мой угаснет гораздо раньше, чем тело. Я превращусь в зомби, «Тризин-би» выест мой мозг. Я принимал это лекарство втайне от всех, надеясь, что оно избавит меня от депрессии. Оно казалось тогда панацеей, но побочные эффекты, которые оно вызывало, заставили меня признаться Ною в том, что я сделал. Он отказывался верить, что наш антидепрессант вреден и, чтобы доказать это, стал принимать его сам. Препарат сломил его за несколько месяцев. Мое угасание длилось гораздо дольше… до настоящего времени.

Софи знала признаки паралитического слабоумия. Она наблюдала их, навещая Ноя, — расстройство координации движений, судороги, паранойя, галлюцинации.

— Я хочу, чтобы ты ушла со мной, — вдруг сказал Клод. — Не желаю умирать так — чтобы болезнь пожирала меня изнутри, медленно разрушала. Смерть будет быстрой и безболезненной — освобождение от страданий, — и ты должна быть со мной. Пожалуйста, пойми это, Софи.

Он смотрел на нее сверху вниз. Глаза у него горели, в них сверкали слезы. Потом он сильно прижал ладонью лоб Софи, и ее голова вдавилась в кушетку. Обнажив ей горло, он поднес к нему шприц. Софи почувствовала, как игла уперлась в кожу, потом ощутила, как она проникла в вену и лекарство заструилось, внутрь.

— Лоран! — кто-то окликнул Клода по фамилии.

Софи открыла глаза и увидела, как в комнату вбегает Джей. Он был без глазной повязки и выглядел словно бешеный — тот бешеный человек, который ворвался к ней в дом. Видимо, у нее начались галлюцинации: лекарство уже добралось до мозга. В руках у Джея был ледоруб, и он уже замахнулся, готовясь метнуть свое смертоносное оружие.

— Лоран, отойди от нее!

Ледоруб, словно томагавк, вращаясь, просвистел в воздухе. Софи взвыла, но никто ее не услышал.

Она почувствовала сокрушительный удар и острую пронзительную боль. Черный водоворот подхватил ее и затянул в свою бешено вращающуюся воронку. Навалившаяся тяжесть выдавила весь воздух из легких. Судорожными толчками он выходил из нее вместе с предсмертным криком.

— Софи! — Она слышала, что это кричит Джей. — Софи… где ты?

Джей так и не увидел, как ледоруб попал в цель, но услышал сухой треск разламывающейся кости, черепа, расколовшегося надвое. Это был чудовищный звук человеческой гибели. От этого звука тело Джея свело в конвульсии.

В тот момент, когда орудие вырвалось из его руки, он рухнул на колени, едва успев проследить траекторию его полета, и на мгновение лишился чувств. Боль пронзила его острыми спицами. Парализовала, воткнулась в глаз и ослепила.