Мурочка, или Менелай и Елена Прекрасная (СИ) - Страница 29

- Правда?

- Я никогда не обманывал тебя, Катя, - это было правдой, он никогда не обманывал её.

Не лукавил, боялся – да.

Через неделю он завёл её за руку в дом родителей, было тихо, все спали.

- Есть хочешь?

- Нет, - у неё тряслись руки, - а вдруг я захочу пить… потом.

- У меня есть лимонад в комнате, пойдём.

Целовать её было невыносимо сладко, дурманящее чувство рождала её близость, сбившееся дыхание и лёгкие прикосновения. Она казалось в светящейся дымке, покрытая лёгкой испариной и ароматом летних трав и моря. Он увидел страх на её лице, не страх близости, страх наготы, удивляющий его. Она была красивой, самой красивой, такой, как он о ней и думал, мечтал, представлял, но ещё красивее, потому что сейчас она не была мечтой или фантазией, сейчас она лежала на его кровати, где он с утра сменил простыни, уже обнажённая. Её руки немного тряслись, она сжималась под его взглядом, боясь, что это не только первый, но и последний её раз с ним. Она боялась не понравиться, остаться невзрачной. «Не уродилась».

- Катюша, ты очень красивая, - разглядывая нарочито внимательно, чтобы перестала, уговаривая, рассказывая, насколько она красива для него, проводя руками по каждому месту, которое он считал красивым, опуская глаза к светлым завиткам, проводя рукой и по ним.

Учащённое сбивчивое  дыхание, громкое сердцебиение, её невероятное маленькое и словно светящиеся тело под ним, молчаливое согласие и зажмуренные глаза – он всё-таки сделал ей больно.

- Катя, прости, сильно больно?

- Жжёт как будто, - она качнула бёдрами и вздрогнула, - поцелуй меня.

Целовал её долго, пока не пропало дыхание, пока не почувствовал ногти у себя на шее и не увидел сквозь утреннюю дымку из окна, что она улыбается, счастливо. Пока не почувствовал, что она двигается – сама, ему навстречу, аккуратно, медленно, приноравливаясь, пока не стал отвечать так же аккуратно, смотря на её улыбку, пока не потерялся в этой улыбке, утренней дымке и её сбившемся, влажном дыхании.

- Ты ведь не кончила? – он накручивал на палец длинный локон.

- Не знаю.

- Как это?

- Ну… ты ведь у меня первый…

- Катюша, ты тоже у меня первая, но я знаю.

- Это потому что ты, наверное… сам.

- А ты?

- Нееееееееет. Когда ты уехал, я маленькая была, а потом меня некому было смущать… в том плане, что я никого не хотела.

- А просто, самой?

- Не хотелось как-то.

- Понятно.

Утром кто-то аккуратно открыл дверь и так же аккуратно закрыл, он увидел поднос с керамическим чайником, сладкие булочки и записку: «В десять никого дома не будет. Мама». Арни улыбнулся в светлые волосы Кати, она бы ни за что не вышла, зная, что всё семейство в доме. Она скорее просидит целый день одна в комнате, голодная, чем покажется перед Агатой или Ярославом.

Учась в двух местах одновременно, посещая семинары, тренировки, он ни на день, ни на час не забывал Катю, с которой общался постоянно, приезжал, срываясь с места неожиданно, падая в её любовь.

Годы пролетели быстро, у них были планы, огромные планы, Катюша все-таки поступила в институт, и оставалось совсем немного, чтобы его закончить и уехать с Арни, теперь уже навсегда. Иногда она жила с ним в Москве, но чувствовала себя ещё более одинокой, чем живя дома, вернее – в маленькой квартирке, которую он для неё снимал. Он всегда учился, у него была цель, были планы. У них всё получалось, складывалось, его практика, её диплом, уже присматривали новое место жительства, уже вовсю велись переговоры о новом месте работы и сотрудничестве, когда, быстро взбегая на третий этаж, с лестничной площадкой на две квартиры, он наткнулся на красное, заплаканное лицо Кати. Его Катюши. Его утренней дымки.

- Катя? Катюша, что?

Она молча протянула листочек, скомканный не один раз и разглаженный столько же.

- Я сделала тест, я думала – это ошибка, - её руки тряслись. – Но вот… восемь – девять недель, извини.

- Каких недель?

- Арни, я беременна.

Невозможно осуществлять свои планы, ехать в ту далёкую страну с беременной Катей, мегатонны трудов, начало пути и…

- Я могу сделать аборт.

- Тебя смущает, что ребёнок будет чёрным?

- С ума сошёл?! Просто, так мы не сможем, а ведь у тебя уже договорённости… ты столько лет ждал, мы ждали.

- Да, конечно. Катя, я могу выйти?

- Выходи.

Она сидела у двери, свернувшись, устав плакать, уже не замечая головной боли и онемевших ног.

- Катюша, - он всегда её легко поднимал, в его руках она не весила ничего, теперь их было двое, а вес был по-прежнему маленький.

- Я такой болван, какой аборт, Катенька?.. Это наш ребёнок, твой и мой, радоваться надо, а мы трагедию развели, так он заподозрит, что мы не хотим его. А мы ведь хотим, ты хочешь?

- Да, - в подушку.

- Хочешь нашего ребёнка, это правда?

- Хочу, - ещё тише.

- И я хочу, я не знал, но оказалось, что хочу… Нам надо расписаться, как можно скорее, чтобы не был виден животик… или это неважно?

- Я могу сшить так, что будет незаметно.

- Вот и славно.

- Ты поедешь один?

- Никуда я не поеду, я позвонил, отказался, объяснил, меня поняли.

- Но...

- Тшшш, - перебил, - никуда не поеду, никогда не оставлю нашего ребёнка и тебя, больше не хочу оставлять. Мы решили, что с этого года будем вместе, решили, что мы семья… а где и при каких условиях – неважно. Для меня – неважно. Отец всегда говорил, что семья важнее всего, ему не повезло, он поздно нашёл свою семью… Мне повезло больше, я нашёл тебя, всё остальное… пустое.

- Ты уверен?

- Уверен в том, что хочу ребёнка? Не хочу уезжать от вас, хочу видеть, как растёт у тебя животик и одним из первых взять на руки малыша? Катюшка, конечно, я в этом уверен.

Мальчик, никогда не знавший своего отца, поменявший мест жительства больше, чем мог запомнить, мальчик, который был уже слишком взрослым, чтобы полностью принять свою новую семью, ставшую родной для брата и сестры, тем не менее, полюбивший всем сердцем людей, ставших ему родителями, мальчик, который никогда не имел семьи в полном смысле этого слова – нашёл её в маленькой квартирке. А его семья привычно устроилась на его плече, кажется, собираясь засыпать.