Мрак остаeтся - Страница 162

Но если это правда, почему она все еще здесь. Почему не появилось пламя?

— Я позабочусь о маленькой гниде! — закричал мистер Мурто, расставив свои большие руки и двигаясь к Грейс.

— Нет, — сказал мистер Холидей, взглядом останавливая землекопа. — Предоставь это… посетителю.

Металлический свет стал ярче, а гул громче, поэтому Грейс подумала, что звук проник в мозг. Черная ткань с символами затрепетала, затем сдвинулась, как будто что-то высокое, бледное и очень тонкое прошло сквозь нее.

Взрослые упали ниц. Грейс не могла двигаться, и существо направилось к ней.

Дух смерти был гротескным и в то же время прекрасным. Огромная голова балансировала на тонкой шее, а глаза напоминали большие черные камни.

Дух смерти подошел ближе, раскидывая изящные руки, чтобы заключить девочку в свое последнее объятие. Тень, казалось, окружала Грейс со всех сторон.

Не позволяй ей касаться тебя, Грейс.

Ее собственный голос звучал словно откуда-то издалека.

Ты должна вызвать пламя.

Было трудно двигаться. Холод духа смерти коснулся ее плоти. Девочка почувствовала первые прохладные прикосновения его пальцев. Казалось, тень радостно пульсировала. Она собиралась съесть ее живьем.

Врачу — исцелися сам.

Где-то глубоко внутри вспыхивала искра жизни. Ни гнев, ни ненависть; просто сожаление по тем годам, которые она скрывала от тени, — годам, которые также скрывали ее от света. Она избежала их, будучи девочкой, и могла сделать то же, будучи взрослой женщиной. Однажды они украли ее жизнь. Грейс не позволит сделать это снова.

Настало время прогнать тени.

Она подняла руку, и воздух комнаты превратился в сверкающее пламя.

Дух смерти воздел свои тонкие руки и в беззвучном крике отбросил назад голову, когда огонь окутал его.

Грейс отвернулась и пошла прочь. Дверь позади нее захлопнулась, загораживая, но не убирая потрескивание пламени и крики людей. Потом послышалось царапанье с другой стороны двери. Грейс взглянула на ручку двери — та расплавилась и превратилась в бесформенный комок. Вместо серебристого света по полу полз черный дым.

Медленно и спокойно Грейс пошла по коридору прочь от двери. Пламя следовало за ней, оно лизало стены, плясало на потолке, подобно веселым голубым призракам, поглощая тени.

Грейс остановилась, чтобы потянуть ручку звонка на стене, предупреждающего о пожаре, и тотчас пронзительный вой разрезал воздух. У других — Сары, Нелл, Элизабет и всех остальных — было время уйти. Но только у детей.

Коридор пылал. Последние клочки теней горели как куски черной бумаги, сияние окутывало Грейс. Это был ее огонь, не так ли? Она позвала его, и он пришел: первый оправданный риск тринадцатилетней колдуньи.

Тревис толкал поврежденные сторожевые врата. Ржавые петли скрипнули, и врата наклонились внутрь, сбрасывая тонкие куски белой краски, подобно хлопьям мертвой кожи. Он пошел по заросшей тропинке. Плакучие ивы вздыхали, и дом казался раскаленным в пурпурном воздухе и сумерках Иллинойса, как будто был сделан из костей. Зачем он пришел сюда? Тревис не возвращался в это место с того знойного дня, когда ему исполнилось двадцать, когда он покинул ферму, где вырос, устремил свой взор на запад и никогда не оглядывался.

Но это неправда, Тревис. Ты оглядывался. Каждый день ты оглядывался.

И теперь он снова здесь. Но как? Он был в…

Очень трудно вспоминать, где он был. Мутное пятно, словно все, что случилось с Тревисом с тех пор, как он покинул это место, ничего не значило по сравнению с тем, что случилось с этими выгоревшими деревянными стенами. Была тень, вот все, что он помнил. Но, возможно, это не имело сейчас значения. Возможно, единственное, что имело значение, — это то, что он вернулся.

Тревис прошел сад, сад матери. В его памяти он был такой же аккуратный, как ее кухня: все на своем месте. А сейчас стал переплетением жимолости, ломоносов и диких цинний. Одинокие светлячки мерцали между листвой. Они казались тусклыми и угасающими, их время было сочтено.

И твое тоже, Тревис. Зачем еще ты вернулся сюда, если это не конец?

Он дошел до ступенек крыльца, начал подниматься по гнилым деревяшкам, и его взяло сомнение. Он не мог еще раз войти туда. Тревис повернулся и стал обходить дом вокруг к заднему двору.

Здесь все было еще более диким: переплетение чертополоха, златоцвета и молочая. Белый пух одуванчиков летал в удушливом воздухе, однако не мог найти места, где можно было бы лечь на землю и пустить корни. Тревис понимал это беспорядочное движение. Разве не так же он метался туда-сюда с тех пор, как покинул этот дом? Искал место, которое могло быть его домом?

— Думаю, ты так и не нашел его, — пробормотал он. — Иначе зачем ты вернулся сюда?

Дом сзади выглядел еще хуже. Ставни упали с окошек, водосточные желоба сползли, а некоторые доски отошли от стен. Почему?

Потому что они мертвы, Тревис. Помни. Они мертвы, и ты даже не вернулся на их похороны.

Он узнал об их смерти из письма, написанного пастором; оно как-то нашло его. Тревис помнил немного из того, о чем говорилось в письме. Там было что-то о раке, и что он уже прогрессировал к тому времени, когда его обнаружили, и как его отец последовал в мир иной менее чем за два месяца после смерти матери. Но он четко помнил последнюю строку.

Господи, благослови их обоих, ибо они наконец соединились со своей любимой Элис.

Тревис вздрогнул.

Деревья шептали ее имя, сорняки эхом повторяли его, светлячки слабо мерцали в траве. Вот почему он вернулся сюда. Не ради них, а ради Элис.

Низкий могильный холмик, обвитый горошком. Ее похоронили прямо здесь, на заднем дворе. Не в центре двора, а в той стороне, где он мог видеть могилу из окна своей спальни: постоянное напоминание о содеянном.

Убийство — тяжелый грех.

Это был голос его отца, хриплый и дрожащий. Тревис приник к верхним ступенькам, слушая.

Несчастный случай, мистер Уайлдер…

Это голос пастора, сухой, но добрый.

Да, несчастный случай.

Его мать, ее слова, поблекшие, как полосатые занавески, висяшие на окне в кухне.

Несчастный случай не может быть грехом.