Моя ревность тебя погубит (СИ) - Страница 4

Странно, ведь я думал, что совсем полностью лишён эмпатии и отзывчивости, а на самом деле уже не один час думаю о ней.

Думаю, думаю, но ничего не придумаю. Пока что.

Я отключаюсь, медленно сшивая себе веки невидимой прочной нитью. Только к утру понимаю, что даже во сне всё равно умудряюсь увидеть тот робкий, растерянный взгляд.

***

Утром просыпаюсь пластмассовым, спал три часа — и то урывками. Ещё нет семи часов. Голова незрячая, будто выпил вчера не сто грамм, а бутылку минимум.

Несмотря на то, что жутко не выспался — больше заснуть не смог. После контрастного душа и холодной бутылки воды я уже сижу в машине и вновь еду по маршруту, ведущему к моей старой квартире.

На улице всё ещё темень. Один градус тепла. Свободные дороги.

По пути беру кофе, в связке с сигаретами зачастую спасающий меня от недосыпа, тревожности и внутреннего одиночества.

Я так быстро доезжаю до Лермонтовской, что и не знаю, нужно ли давать о себе знать в такую рань. Наверное, надо бы съездить куда-то за свежим завтраком, но все такие работяги, что откроются часа через два-три.

Зайдя в квартиру, первым делом смотрю, где Полина — а она всё ещё спит. Дверь в спальню прикрыта, поэтому я захожу максимально тихо, чтобы не разбудить её. Рядом с кроватью замечаю открытый рюкзак. Быстро просматриваю, что в нём — пару тетрадок, две ручки, расчёска, мелочь во внутреннем кармашке, обёртки от конфет, новый маленький пакетик сока.

Нормально вообще, что мне становится неловко и тошно? За хорошую жизнь, которой у неё нет. Стыд будто вселяется в моё тело раненной змеёй — и ползает от трахеи до носоглотки, хвостом задевая верхнее нёбо.

Я собираюсь поскорее выйти, но в эту самую минуту меня останавливает вибрация телефона. На прикроватной тумбочке лежит старенький чёрный самсунг. На экране высвечивается «папочка».

Понятия не имею, чем именно руководствуюсь, но я беру трубку, пока выхожу из спальни.

— Доченька, возвращайся д-домой, п-пожалуйста, — говорит он хриплым голосом, немного заикаясь. — С мамой я п-поговорил. Она тебя трогать не б-будет больше.

Молча слушаю тяжёлое дыхание, которым он меня выводит из себя.

Своевременно вы там спохватились.

— П-полиночка? Ответь, п-пожалуйста. Я очень п-переживаю.

— Не переживайте.

Волноваться надо было, когда находилась дома — в кругу любящих родителей.

— Гто это? Где м-моя дочь?

— С ней всё в порядке. Она сейчас спит.

— А кто в-вы?

— Просто знакомый.

— П-пожалуйста, с-скажите ей, что звонил п-папа.

— Хорошо, я обязательно это ей передам, но только когда она проснётся. Думаю, она вчера очень устала — ей необходим отдых.

— Д-да, конечно. С-спасибо большое, что п-помогли ей.

— Не за что. Всего вам хорошего.

Может, он хочет узнать больше, но сбрасываю. Ещё несколько минут прибываю в состоянии анабиоза. Вроде и осознаю происходящее, но чего дальше делать, куда податься — вообще не представляю.

Взгляд мечется.

Сейчас я вобрал в себя кучу всего — и ненависть, и сожаление, и злость, граничащую с раздражением. Вот так дети во дворе играются, а ты вынуждена чуть ли не бомжевать, а потом — уже ближе к утру слушать просьбы вернуться домой.

Мне кажется, ты настолько не заслуживаешь всей этой хуйни, что меня шатает.

Когда прикосновения матери сродни мучению? Для девочки, которая в этих прикосновениях по идее должна искать защиту (а находит сигаретный пепел накоже)?

Блядь, да что же мне со всем этим делать? И надо ли вообще что-то делать? Вмешиваться в чужие проблемы, даже не зная всей сути? И какую помощь я вообще могу предоставить?

Телефон я возвращаю на тумбочку, стараясь как можно тише передвигаться. Смотрю на неё ещё раз — периодически Полина посапывает, как маленький котёнок. Вдруг резко переворачивается. Успеваю подумать, что всё-таки удосужился её разбудить, но нет — она продолжает спать.

Начинает казаться, что прерывать этот сладкий сон большее преступление, чем оставлять девочку на улице.

Магия утра явно на меня не работает, как и магия вечера — как и магия в принципе. Я кладу во внутренний кармашек рюкзака Полины несколько купюр — надеясь откупиться этим от подступающих к горлу позывов рвоты, которые можно окрестить совестью.

Последний раз взглянув на неё, отправляюсь готовить завтрак. Скорее всего, последнее, что я для неё сделаю.

***

Запах омлета с помидорами разносится по всей квартире, поэтому я закрываю дверь и включаю вытяжку. Надеюсь, не разбудил, но неожиданное появление Полины на кухне говорит об обратном. Она переоделась в свою одежду прежде, чем выйти ко мне.

Светло-русые волосы спадают чуть ниже плеч. Она заправляет непослушную прядь за ухо.

— Доброе утро, принцесса.

— Доброе.

— И как спалось?

— Хорошо, — отвечает девочка, а потом добавляет, робея: — Только долго заснуть не могла.

— Почему?

— Чтобы утро не наступало подольше…

Ком становится в горле.

Мне хочется заверить Полину в том, что всё будет хорошо, но разве это правда?

— Думаю, тебя разбудил запах омлета. Я сейчас быстро доделаю бутерброды схамоном, поэтому можешь уже садиться завтракать.

Долго уговаривать не приходится — Полина послушно садится и ждёт готового блюда.

— Кстати, пока ты спала, я заглянул к тебе на секунду — потому что телефон зазвонил. Не хотел, чтобы тебя разбудил.

— Телефон?

— Да, звонил твой папа.

— А что он сказал?

— Просто попросил передать, что звонилтебе.

Страх нового дня в кукольных глазах сменяется непонятной мне скорбью.

— Я поеду домой. Большое спасибо за всё.

— В каком смысле? Уже? А как же завтрак?

— Мне нужно к папе.

— Так срочно?

— Да, просто мой папа… Инвалид… Я боюсь, что с ним что-то случится.

— Так, я понимаю, что ты волнуешься, но я уверен, что с ним всё в порядке. Один лишний час ничего не решит.

— Всё равно я поеду прямо сейчас.

— Ладно, давай я тебя хотя бы отвезу? Это ведь незнакомый тебе район.

Полина неуверенно кивает головой в знак согласия.

Через мгновение мы вновь оказываемся в моей машине, а она называет свой адрес. Смущённо, боясь доставить мне неудобства? Боясь возвращаться домой? Боясь? Просто боясь, что ночная сказка — такая недолгая и внезапна сказка — закончена? Сначала стараюсь ехать наугад, потом всё-таки включаю навигатор. Когда подъезжаем, не отпускает чувство, что мы на окраине города — на конце мира. Кирпичная хрущёвка в пять этажей. Окна в решётках.

Жестокая мать. Инвалид отец. Любовь к сладкому. Ночи вне дома. Больше о Полине я ничего не узнал, но мне почему-то случившегося достаточно, чтобы нехотя отпускать её домой.

Она посмотрела на меня один раз за весь путь — так, словно я взял щенка из приюта и решил вернуть обратно. Вернуть, когда он уже проникся мною. Когда всё обнюхал. Когда пережил свою первую ночь в моём доме.

Может быть, я пожалею. Может, это вообще не моё дело. Но…

Внутри меня прямо разжигается огонь — и он разжигается хрупкой рукой. Обычно я действую холодным рассудком, да и в целом являюсь человеком с низким эмоциональным полем, но сейчас это меня не волнует. Всё-таки самые важные решения в жизни принимаются спонтанно.

— Слушай, принцесса, я знаю, что предложение немного странное, но если у тебя настолько невыносимая обстановка дома, может быть ты поживёшь у меня.

Раз уж твоей матери совсем не нужно, чтобы ты ночевала дома, то это самый оптимальный вариант.

— Я живу совершенно в другом месте, как ты уже поняла, поэтому тебя абсолютно никто и никак смущать или стеснять не будет.

Сразу ответить она не может, но всё-таки как-то соединяет слова в предложения:

— Стас, мне… Мне очень хочется… Но я не могу оставить папу одного…

— Но если сегодняшнее повториться? Ты же не допускаешь мысли действительноночевать где-то на улице?

Опять тишина.