Моя малышка - Страница 5

– Вот здесь остановите, пожалуйста.

Обменявшись с носатым дядькой поздравлениями, Костян, шурша пакетами, выбирается из машины.

– А я тебе только что звонила, напомнить, чтобы ты сметану купил, – первым делом говорит Катя.

– Странно, я не слышал. – Костян ставит на пол пакеты, ищет телефон. Нигде нет. То есть вообще нигде…

«Твою мать, в машине, наверное, выпал! – Он в отчаянии. – Всё из-за этого идиота, школьного приятеля – после его звонка телефон исчез. И этот ещё… со своим великим армянским народом! Баграмян – раз, бля!.. Трепач, отвлёк меня! Стоп, остановись… Нехорошо так думать о людях. Никто не виноват, что я телефон потерял… Господи, прости меня за эти мерзкие мысли. Помоги мне найти телефон! Я же неплохой парень! За что?.. Как же я поздравления принимать буду?! Наверняка кто-то захочет адрес уточнить… Сколько номеров не удастся восстановить, да и сам аппарат денег стоит…»

А может, покончить всё разом? Мысль о самоубийстве рождается спокойно, без драматизма, сухая арифметика. И дело не в телефоне. Просто уже понятно, что ничего кардинально нового в жизни не предвидится. Надоело бодаться с родичами, силиться заработать, трястись из-за неправильной фотографии в паспорте… Как можно рожать ребёнка в этом нелепом мире?.. Сейчас на каждого новорожденного пособие выделяют, а что толку? Деньги разлетятся, а окружающий абсурд никуда не денется… Костян спускается во двор. Может, телефон валяется на тротуаре в том месте, где он вышел из машины.

«У парня вместо рук бабушкины сиськи, а он живёт. Не прыгнет под поезд, стоит – попрошайничает. Он ведь даже подтереться не может, а живёт. А ведь жизнь – довольно бестолковое занятие. Особенно когда ничего интересного не происходит. Вот я хожу по одним и тем же улицам, вижу одни и те же лица. Расстраиваюсь, когда нет денег, радуюсь, когда есть. Иду вразнос от такой фигни, как потеря телефона! У этого рук нет, а он…»

Убить себя жутковато, конечно, но можно. Родителей только жалко, Костян ведь у них один. Только представишь стареньких мать и отца, приходящих навестить его могилку, и слёзы подступают. Он не имеет права так с ними поступить, самоубийство – слишком эгоистичная выходка. А если по-честному, то ему просто страшно себе навредить. Даже если бы никаких мамочки с папочкой не было, он бы не смог. Страшно, да и материнская нерешительность передалась. Гены – часть этого ёбаного замкнутого круга…

Кончать с собой глупо… Просто надо встряхнуться… куда-нибудь съездить… повидать новые места, закрутить роман… Костяну становится совсем грустно от собственного ничтожества: всё, что ему пришло в голову, – сбежать подальше и завести интрижку! Это и есть новизна?! Единственный шанс обновить собственную жизнь, соскрести с неё ржавчину. Фантазия так же банальна, как и реальность. Сплошные штампы. Может, всё-таки взять себя в руки и вены попилить? Хоть что-то новенькое…

Телефона, конечно, на тротуаре не обнаруживается. Костян поворачивает домой.

А если ребёнок родится уродом, инвалидом? Что, если родится без рук или с двумя лицами, как у филиппинской девочки из телевизора? Что, если сын вырастет маньяком, а дочь – мрачной, фригидной? Что, если с его ребёнком не захотят дружить другие дети, будут его чмарить? Что, если он вырастет подонком и сдаст его, Костяна, на старости лет в психушку?..

Костян вспомнил, как шмели устроили гнездо под крышей дачного дома. В уютных слоях утеплителя, между гофрированными листами кровли и досками внутренней обшивки мансарды. Мама-шмелиха выбрала отличное местечко, только одного не учла – новорожденные один за другим лезли не на улицу, а в дом. Они жужжали, летали по перегретой летним солнцем мансарде, бились в закрытые окна и помирали от жары. Иногда Костяну удавалось выпустить очередного новорожденного бедолагу в сад, подгоняя полотенцем к распахнутому окну. Но на даче он бывал нерегулярно и всех спасти не мог.

Костян теперь чувствовал себя таким же шмелём, родившимся не в тот мир. Только в отличие от шмелей, бьющихся о стекло, за которым видны цветы и деревья, он вообще не понимает, куда надо биться. Никак не найдёт нужное стекло или… или никакого стекла вообще нет…

Вернувшись в квартиру, Костян набирает свой собственный номер с домашнего. Гудки. Проблеск надежды. Значит, водитель не вор. Вор бы сразу отключил. Ждёт минуту, не меньше. Никто не отвечает… Всё-таки вор… Костян уже было положил трубку, но тут раздался знакомый голос армянского патриота:

– Это вы у меня свой телефон забыли?

– Да… я… как здорово…

– Выходите, сейчас подъеду.

Костян словно на крыльях. Мрачные мысли как ветром сдуло. Снова чудо! Уже второе за день! Ни разу он не терял телефон и не обретал его снова в столь краткий срок. Прихватив первое, что попалось на глаза, – бутылку водки, Костян спешит на улицу. Не дожидается лифта, бежит по лестнице. А вдруг армянин не дождётся его, передумает и уедет.

Всё же его мир прекрасен! Люди добрые! Снова хочется жить, хочется ребёнка… «Форд» уже ждёт его.

– Не надо, не надо, – отказывается от водки армянин.

– Бери. Сам такую пью. – Костян кладёт бутылку на сиденье. – С наступающим!

На экране высвечивается несколько непринятых звонков от друзей. Костян решает для себя окончательно: «Никакого аборта, будем рожать. Из любого можно вырастить приличного человека, в конце концов гены у них с Катей не самые плохие. Двоюродный брат отца, правда, уголовник, да и со стороны Катиной мамы не всё ясно – она детдомовская. Но ничего, мы ведь не монстры, симпатичные, интеллигентные люди…»

Дома на Костяна набрасывается радостная Катя:

– Начались!

– Что?

– Месячные начались! Ура! – Она обнимает его, целует, кружится. Костян стоит в коридоре, неловко отвечая на ласки.

– Садись, отдохни. Я начну готовить! Скоро все придут… – щебечет Катя, подпрыгивая от радости. – Ой, совсем забыла! Я же тебе подарочек купила! Пока символический. Вот! – Катя впихивает Костяну в руки что-то серое, мягкое. Крыса. Игрушка-сувенир. Серое мягкое пузико, розовые лапки, длинный хвост. Знакомые глаза-бусинки пристально смотрят. Катя чмокает Костяна и спешит на кухню.

Костян плюхается в кресло. «Н-да-а… А я ведь уже обрадовался… Думал Валентиной назвать, если вдруг девочка…»

Когда я прошел через кассу, до закрытия «ИКЕИ» оставалось десять минут. Последние покупатели спешили расплатиться и валом валили из магазина. Я встал в очередь записи на доставку. Приехав сюда на автобусе, я купил шкаф, упакованный в виде двух длинных тяжёлых коробок, и катил эти коробки на тележке. Доехать так до дачи, для которой шкаф предназначался, вряд ли получится. Я решил заказать доставку, чтобы люди в синих комбинезонах с жёлтой надписью «ИКЕА» привезли мне его через пару дней. Был тёплый июньский вечер.

Не успел я усесться на коробку, в ожидании своей очереди, как подошёл мужчина в очках, со светлыми волосами, уложенными чем-то липким. Мужчина облизывал белый кончик кручёной пирамидки мороженого.

– Доставочку прямо сейчас можем устроить за ту же цену, – негромко пропел мужчина, ни к кому конкретно не обращаясь. Торговцы наркотиками в профильных странах таким манером предлагают товар. Идёшь по улице, а встречные или стоящие у стен чернокожие, как бы невзначай, бормочут заклинание «хэш, кокейн, экстази».

Покупатели из очереди окинули мужчину хмурыми взглядами и отвернулись. Предложение симпатичное, но ореол нелегальности и возможного жульничества отталкивал. Я тоже бровью не повёл, оценив, однако, все преимущества: во-первых, я смогу не тратить лишний день на ожидание доставщиков, во-вторых, есть шанс поторговаться и сбить цену.

– А какой резон с вами ехать, вон уже моя очередь подходит, – сказал я лениво.

– Со мной быстрее, – заговорщически пояснил мужчина, по-прежнему обращаясь куда-то в пространство и опасливо озираясь.