Моя любимая кошка (СИ) - Страница 13
Тут я выскочила на улицу и заорала:
- Хватит глотки драть, дети малые спят. Будете еще здесь демонстрацию устраивать милицию вызову.
- А ты не суйся не в свое дело! – выкрикнула одна из баб.
- Не в свое? – начала я, но не договорила, так как дверь открылась и на порог медленно вышла Ульяна. Волосы длинные, ниже пояса огненным вихрем разметались, лицо уставшее, под глазами залегли тени от чего те казались еще больше. Медленно обвела она взглядом всех собравшихся: тяжело посмотрела, недобро и ушла обратно в дом, хлопнув дверью.
Бабы зашумели. Некоторые понахальнее стали калитку открывать, да тут грузовик подъехал, а в нем Макар и еще человек пять мужиков – друзей его – не все от него отвернулись и заступники нашлись. Разогнали всех. Тишина наступила, мне аж не по себе стало. Затишье, словно перед грозой. А тут слышу, наши тройняшки расплакались, а Светка-то в магазин на станцию убежала, ну я и побежала к ним, забыла про свару на время.
Дней пять ничего не происходило, а на шестой по деревне весть прокатилась – загрызли в лесу Сашку, Ваньку и Вовку – трое друзей, которые Макара избили. Охотники они были. В субботу утром ушли на охоту, к вечеру не вернулись, следующим утром – тоже. Жены, конечно, переполошились, народ подняли, в лес пошли. Нашли их совсем недалеко от деревни – на полянке. Зрелище было жуткое – кровищи – море. У двоих горло перегрызено так, что головы рядом валялись, в животах – дыра. А у Ваньки – глаза выцарапаны, весь в царапинах, лицо все исполосовано, клочья кожи висят. Но что самое удивительное – жив оказался. Еле дышит, но все же жив. Погрузили его в машину и в райцентр в больницу отвезли. День в коме лежал, на волосок от смерти. Врачи уже надежду потеряли, а он взял, да и очнулся. Как пришел в себя – к нему милиционер пришел, спрашивает – что случилось, кто на вас напал. А Ванька аж затрясся весь. Минут пять слова не мог выговорить. Лишь спустя некоторое время, заикаясь, рассказ свой поведал.
Пошел он с дружками на охоту. Целый день ходили – много настреляли: уток, глухарей. Под вечер уже решили домой не ходить, а расположиться где-нибудь поблизости от деревни: костерок развести, добычу зажарить. Нашли полянку, устроились, костер разожгли, Сашка на станцию сгонял, для сугрева бутылочку притащил. В общем, сидели хорошо. Ночью задремали около костра. Проснулся он от дикого крика: видит, Вовка уже в луже крови валяется, а Сашку за горло зверь какой-то кусает – небольшой, вроде кошки только дикий так и ревет, так и кусает. Вскочил он на ноги другу помочь, схватил зверя за шкуру, а оторвать от Сашки никак не может. Вдруг зверь сам отскочил, а Сашкина–то голова и отвалилась. Смотрит Ванька, а это обычная кошка, а глаза у нее горят, именно горят холодным, зеленым огнем. Испугался Ванька, а кошка к нему подкрадывается. Осторожненько, шаг за шагом и вдруг – прыг прямо в лицо вцепилась, сразу же в клочья изодрала, тогда же и глаза выцарапала. Пытался он ее сбросить, да никак не получается. Силища у тварюги необыкновенная. Думал все, конец пришел – лицо горит, сознание помутилось, на землю уже упал. Вдруг нащупал он рукой горящую головню и ткнул ее в бок зверю.
Кошка взвыла. От этого воя у Ваньки душа в пятки ушла. По человечески, говорит, кошка выла. Тут еще отвратительно запахло паленой шерстью, и дальше он ничего не помнит. После этого случая Ванька, как более менее оклемался, продал в деревне дом и уехал с семьей куда-то во Владивосток к каким-то родственникам.
Этот случай всю округу потряс. Зоологов даже к нам присылали установить, что за зверь такой. Они покрутились на той полянке, осмотрели следы, изучили характер укусов на трупах и единогласно заявили, что эта зверюга не кто иной, как кошка домашняя. Конечно, и раньше кошки бывало нападали на людей: царапали, кусали, но чтоб до смерти… Предположили, что кошка больная или бешеная. Стали всех бродячих кошек, да вообще, какие только попадались под руку отлавливать и уничтожать.
После убийства я дня четыре не заходила к Ульянке – дел как-то много накопилось, никак вырваться не могла. На пятый день все же прибежала вечером к ней. Стучу в дверь, никто не открывает, слышу голос только ее: - заходи, Маринка.
Прохожу в гостиную, а она на диване лежит – вся нога и бок перебинтованы.
- Ульянка, что случилось? – ахнула я.
- Кастрюлю с кипятком опрокинула, - усмехнулась она.
- А в больницу почему не поехала? – обожглась-то сильно, наверное?
- Ничего, и так заживет. Мази у меня хорошие. Скоро все пройдет.
- Слышала, сейчас на всех кошек облава, не отпускай своих на улицу.
- Постараюсь, хотя одну-то мне никак не удержать. – Печально сказала она.
- По хозяйству, может, помочь надо? – спросила я молодую женщину.
- Спасибо, сама справляюсь.
- Ну, смотри, если что, так зови. Не стесняйся… Теперь, пожалуй, поеду я. Обещала вечером с ребятами посидеть. – Сказала я и отправилась к выходу. Уже у самой двери Ульяна окликнула меня:
- Марина… Спасибо тебе… Я… Я очень рада, что мы с тобою познакомились. Если, что вдруг случится… Не поминай меня лихом…
- Да, что случится, Ульянка! Не говори глупостей! - И ушла, а у самой на сердце тоскливо так, хоть волком вой…
Весь следующий день хотела к ней заглянуть, а как назло ни минуты свободной: то одно, то другое. А вечером слышу на улице шум какой-то, выхожу: опять бабы собрались – довольнехоньки все. Спрашиваю их: чего светитесь-то так? Что хорошего? Одна и отвечает
- Сынок-то мой сейчас только что на дереве кошку повесил!
- Тьфу ты! И чего же ты радуешься? Что у тебя сын – живодер? – возмутилась я.
- Ничего, сейчас это можно – все кошек уничтожают! – махнула баба рукой. – Главное, чью кошку он вздернул-то! Кошку этой красотки Ульянки! Так ей и надо!
- Ульянкину кошку? Вот мерзавец! Ту, что покойница Гавриловна о забор шарахнула?
- Нет, ту, что мышей прогоняет. Не хотела нам ее давать, так пусть и у самой мыши заводятся! – хихикнула она и продолжила. – Айда, бабы, поглядим. Как эта тварь болтается. Это около дороги, что на станцию ведет.
Все отправились смотреть, и я зачем-то потащилась. Впереди бежит Петька – пацан лет двенадцати-тринадцати, сзади мы – взрослые бабы, человек десять. Дорога в том месте как раз поворачивала. Повернули мы и остолбенели: прямо перед нами на дереве Ульянка висит: волосы на ветру развиваются, глаза прикрыты, а сама – в чем мать родила. Один бок и нока красные, в волдырях – от ожога след. Мы словно окаменели. Пришли в себя, когда Петька завыл:
- Ведьма! Ведьма!
Тут уж и бабы заголосили - и в рассыпную. Кто-то милицию вызвал, приехали, забрали труп, ходили, допрашивали по деревне. Макар, как узнал, сразу сник, замолчал, и, словно не слышит никого, как во сне. А на следующий день приезжает милиционер, говорит, в морге пожар случился – ничего не осталось. Даже хоронить некого. Через день Макар пропал. Искали его, искали, а потом слух прошел, что продавщица пирожков на станции видела, как он утром садился в поезд, а в какой не помнит, даже точно времени назвать не может. Ну, и решили все, что уехал куда-нибудь. Тем более не до того всем стало – пшеничное поле загорелось, уж и не знаю, как такое могло получиться. Пытались тушить - ничего не получается, так и горело всю ночь. А утром мальчишки пошли в лес. С холма посмотрели на поле – а там сожженная пшеница в виде кошки…
Что дальше там происходило – не знаю, решили мы только все в город перебраться. Я, Светка и ребятишки на следующий же день укатили, а Витька – спустя месяц, пока с хозяйством не разделался. Что там происходило в это время – не рассказывал.
- Не могу, - говорит, - язык отнимается от страха. Хочу поскорее все забыть…
А мне иногда сниться Ульянка: сидит она на крыльце, платье – голубое, как небо, волосы – как солнце горят, глаза – ярче весенней листвы… Улыбается печально и говорит:
- Не поминая меня лихом, Марина… Не поминай лихом…
Вот такая история. Хотите верьте, хотите – нет.