Моя дурацкая гордость (СИ) - Страница 18

— Га-авно ты, Эмиссар. Я-то забуду, — пожал плечами Гордей, поднимаясь с земли. — Но тогда давай так: чтобы и от тебя я о ней не слышал. Ты сможешь, Эмиссар, я знаю. Я ведь с придурками не дружу.

— Шелудивая скотина, — я усмехнулся, почуяв колоссальное облегчение, и протянул руку.

И тут Псарь размахнулся да так вмазал мне по морде, что искры из глаз посыпались.

— Это тебе за то, что не верил мне. Мы же клялись, забыл?

— А я думал за то, что вел себя как урод.

— И за это тоже. Все, завали. Проехали. Пора привести мой гениальный план в исполнение, а то протухнет. Я и так переносил его в себе.

— То-то от тебя так несет. Протухшим планом.

— Разумовская поди вся извелась, раздумывая, где там Эмиссар с Псарем, ее любимые студенты.

— Наша любимая преподавательница!

— Эй, Родя! Слышь, Двадцать-сантиметров, сюда иди!

Наш однокурсник-бедолага с огромным хером выполз из усадьбы и, скорее всего, надеялся проскользнуть мимо незамеченным. Но у Гордея чутье, никуда от него не деться.

— Да иди, не бойся, разговор есть.

Я втянул сопли, сплюнул, вытер кровь с губы и, поймав хитрый взгляд Псаря, навострил уши.

— Когда мы выпустимся, Виридар закроют по причине унылости, — я сунул палец в рот и потрогал шатающийся резец. — Зуб даю.

***

Губа саднила и на следующий день. Я вспомнил все целебные чары, какие знал от матери, даже заклинание избавления от сухости кожи применил, но все без толку. Псарь ехидно ухмылялся, Хьюстон едва сдерживал довольную лыбу, Прогноз… А Прогноз где-то пропадал.

— Где Леха? — спросил Рома, зевая. Мы только что выползли из спальни. По воскресеньям дрыхли до последнего, пока бока не начинали болеть. Рома взмахнул палочкой, приглаживая волосы и призывая из спальни забытые чертежи.

— На задании, — по обыкновению ответил Псарь, однако на этот раз не шутил. — Вместе с Двадцатисантиметровым. Надеюсь, они не провалят дело, работа ерундовая, даже первокурснику под силу.

— Снова попытаетесь взорвать Виридар? — Чумакова вылезла, как таракан из щели. — Не надоело?

— Как ты могла такое о нас поду-у-умать? — я привычно включил дурака, но Челси гаденько ухмыльнулась и в ответ включила язву:

— Ой, Исаев, твой пегас, никак, взбесился? Кто тебя так? Харя?

— Харе слабо, — я фыркнул. Тупое предположение, что эта сопля вообще способна драться. — Но и в том маловероятном случае, если бы он не зассал, я бы его размазал.

— А кто у нас герой?

— Герой перед тобой, — лениво буркнул Псарь, как будто делая ей одолжение. Он задержал взгляд на ее сиськах, скользнул ниже и снова вернулся к сиськам.

— Чего уставился? — Чумакова нахмурилась.

— Да так, — неопределенно хмыкнул Гордей и широко ухмыльнулся. — Можно вопрос?

— Если про размер, то нельзя.

— Пф, размер я и сам определю. Почему у тебя лифчик черный? Кофта-то белая.

Надо же, какой, оказывается, Псарь внимательный, я бы в жизни не заметил. Все новые таланты открываю в нем. Надо будет спросить, может, он и цвет трусов умеет определять?

Чумакова состроила рожу, как у Шереметьева при виде Масловой и Марковой (те были выдающимися недотепами в боевой магии), и показала Псарю средний палец.

— Может, тебе еще про трусы рассказать?

Да она читает мои мысли.

— Лучше сразу снимай, — он сделал паузу, наверное, затем, чтобы она проплевалась. — Хьюстон до обеда совершенно свободен. Правда, дружище?

— Челси может быть занята, — невозмутимо пожал плечами тот. Железная выдержка, ему бы секретаршей в Магическом Совете работать. Главный Магистр тот еще истерик. Отец рассказывал: то кофе ему холодный принесли, то выступление никуда не годное написали, то (это уже я сам додумал) ноги не так раздвинули. Хьюстон ему бы в полнолуние так раздвинул (горизонты, а не ноги), что у бедняги всю оставшуюся жизнь не встал бы.

Чумакова хихикнула, подошла к нему и нырнула под руку, обняв за поясницу.

— Учтите, мальчики, Еве это не понравится, она вообще нервная в последнее время, — и специально на меня вылупилась, типа одно упоминание об Елизаровой заставит меня обосраться от страха. Или от радости.

— Кого интересует, что скажет Елизарова. А от нервов пусть пальцем себе поделает, должно помочь. — Я взмахнул палочкой, превращая стул в кресло-качалку, и устроился поудобнее, раскачиваясь в такт дробному стуку дождя по стеклу.

Физиономия Чумаковой украсилась лучезарной улыбкой, как будто она всю жизнь хотела услышать от меня именно это.

— Да ей насрать, думаешь ты о ней или нет. Но Ева староста и обречена следить за порядком. — Она прижалась к Хьюстону и потянула его к лестницам в наши спальни. — А насчет нервов… Не сказала бы, что она на взводе из-за того, что ты сказал. Скорее, — Чумакова одернула юбку и замялась, поиграв бровями, — наоборот.

И увела Рому трахаться.

Псарь всем своим видом выражал недовольство, но, строго говоря, речь об Елизаровой завел не я. Я свои обещания держу. Ни слова больше о Елизаровой.

— Думаешь, Лехе и Роде удастся отвлечь Разумовскую и Селиверстова? — нужно было поскорее увести разговор в сторону. — Актеры из них, как из меня домовенок.

Тропинина и Залесский опасности не представляли. Первая почти жила в оранжереях, среди своих ортилий и ятрышника, а второй наверняка упился медовухой и варил очередную гадость для следующего занятия.

— Значит, очень даже неплохие, — заржал Гордей. — А что, прикинь, снимем с тебя штаны, нарядим в хлам, дадим поднос в руки и заставим чесать пятки Цареградскому.

— Ага, подносом чесать, — я перестал качаться и как следует наподдал ему.

— Я же специально позвал этого Большехуя Обыкновенного. Он пока выговорит, что ему надо, Разумовская поседеет. Представляешь Разумовскую седой? Я — нет. А Лехе я посоветовал загрузить Селиверстова вопросом о немых заклятиях.

— Каким?

— Почему Тяжкие чары не бывают немыми. Ты знаешь?

— Не-а.

А действительно, почему?

— Вот и я не знаю, а Прогноз тем более. Я, правда, забыл сказать ему, чтобы запомнил ответ. Интересно же…

Псарь махнул Эмме, и та, воспользовавшись предлогом, подошла типа поздороваться. С минуту они о чем-то говорили, ну, ясное дело, о чем, потом Псарь решился.

— Так, ладно, — Гордей помял ее задницу и обернулся ко мне: — Слушай, Эмиссар, как эти двое вернутся, спускайтесь в холл, окей? Я быстро, — он бросил взгляд на Эмму, как будто примеривался, сколько ему надо времени. Если сегодня Эмма страшная и не выспавшаяся, значит, не меньше часа, а если хорошенькая и без трусов, то и за двадцать минут уложится. — Буду через полчаса.

Ага, выходит, с мордашкой у Эммы лады, но она в трусах.

Я пожал плечами и кивнул.

Самое стремное чувство, когда все свалили с девчонками, а ты остался один как лузер. Сразу чувствуешь себя ущербным неудачником.

В принципе, я довольно быстро убедил себя, что при желании мог тоже свалить с какой-нибудь пташкой, но должен же кто-то дождаться Прогноза и Родю.

Эти двое явились около десяти. Завтрак мы, разумеется, пропустили, зато разведка донесла, что задание выполнено успешно. Родя, кстати, мучил Юстину надуманными проблемам. Псарь, если не ошибаюсь, настроил его ныть о хреновых взаимоотношениях на факультете. Мало того, что нудно, так еще и в исполнении Роди — хоть вешайся. Если Разумовская терпела его до конца, можно выдать ей награду как обладательнице железных нервов.

Так вот, в общаге Виредалиса в эти минуты, по моим расчетам, творилось светопреставление. Вчера мы, надев Скрыт-медальон, пробрались в их уютный флигель и, пока они дрыхли, распихали по всем углам Взрыв-дерьмо. Это такие штуки, которые лопаются и орошают все вокруг смердящей жижей. Они должны были сработать с периодичностью в пять минут. Около часа трах-та-ра-раха и общага в дерьме гарантированы.

Разумовская и Селиверстов ворвались в общежитие Виредалиса взрыве на пятом, под конец подтянулись Залесский, пришедший, вероятно, поглазеть, и Тропинина, почуявшая запах своего любимого удобрения.