Моя дурацкая гордость (СИ) - Страница 11

— Больно? — Из всех тупых вопросов я выбрал самый тупой, когда она поморщилась и вцепилась в мои плечи.

— Угу, — выдохнула сквозь зубы Елизарова. — Продолжай.

— Может, все-таки?.. Я умею.

— Нет, иначе потом не получится с таинственно-глупым видом рассказывать младшим о том, как было больно и как много из меня вытекло крови, — она живо так передразнила интонации Челси.

— Давай напишем кровью на стене «Здесь были Исаев и Елизарова», — предложил я, засаживая ей все чаще.

Она пробормотала что-то несвязное. Мне нравилось смотреть, как покачиваются в такт моим движениям ее сиськи, как торчат соски, и напрягается живот. Волосы такие длинные, губы припухшие. И вся она… приятно смотреть, короче.

Секс с Елизаровой оправдывал ожидания с лихвой. Надо будет повторить, если она меня не пошлет. Может, и не пошлет. Не должна.

Может, позже удастся трахнуть ее в рот.

Красотка.

Когда она снова намажется этой своей дурацкой красной помадой.

Не думаю, что она нормально кончила, но, когда я лизнул пальцы и пошуровал ими между складок там, у нее внизу, она всхлипнула и пару раз вздрогнула. Черт ее знает, что это было.

Так или иначе, я счел это достаточным для первого раза оргазмом. Псарь утверждал, что целки вообще редко кончают.

Я провел пятерней по мокрому от пота лицу, свалился Елизаровой под бок и пропыхтел куда-то то ли ей в висок, то ли в подушку:

— Хорошо как.

— Да.

А потом мы оба потупили. Вволю.

***

Вообще Елизарова у меня была первая, ну, в смысле первая целка, и я представлял себе кровь, кишки по стенам, девчонку в соплях и стенания по утраченной девственности. Еще обвинения меня в том, что я у нее, у девчонки, украл невинность.

Елизарова ничего такого не говорила, она сначала, кажется, дремала, потом лежала на спине и, вытянув руки вверх, рассматривала свои пальцы. Потом начала дрыгать ногами.

— Ты чего делаешь? — пробормотал я, убрав руку с ее сисек.

— Зарядку, — невозмутимо ответила Елизарова, приподнялась и достала до носка ноги.

— Ты в порядке?

— Если ты имеешь в виду мое психическое здоровье, то не знаю, — засмеялась она. — Злата говорит, что я дура, а Милена, что мне надо пить настой руты — чтобы эмоции через край не били. Челси считает, что я нормальная.

Я перевернулся на бок и, засунув в рот край наволочки, чтобы не заржать, промямлил:

— Яифеюфифусемефте.

Елизарова выпучила глаза, я выплюнул тряпку изо рта:

— Я имею в виду все вместе.

— От этого еще никто не умирал, — пожала плечами Елизарова и завертела башкой по сторонам. За окнами по-настоящему стемнело. — Я думала, будет хуже, ну, там… открытые раны, знаешь… всегда подозревала, что девчонки делают из мухи слона. Челси так все описывала, как будто парень ее жрал, а не… — она зевнула и проглотила последнее слово. Но я и так допер. — Мне понравилось, Исаев, — Елизарова выглядела искренней, — сначала вот это… когда ты на меня лег и придавил. Как будто на меня ухнули с десяток одеял…

— Только лучше, — усмехнулся я.

— …ну и все остальное. Скажи только, скажи-скажи, у меня тоже было такое идиотское лицо, да? Ну, когда…

— «…это самое»? — припомнил я и отомстил: — Хуже, чем идиотское, Елизарова.

— Мрак, — покачала головой Елизарова и снова улеглась рядом.

Руки чесались потискать сиськи, и я примостился впритык к ней, поцеловал, отпихнув с лица волосы. Волосы на ощупь походили на мягкую щетку для чистки одежды.

— Пойдем? — потупив, предложил я.

— Ага.

Натянув штаны, я вернул на место свечи и парту. На парте, полученной в результате обратной четырехэтапной трансформации, остались болтаться трусы Елизаровой.

— Спасибо, что подал. — Она хмыкнула, взяла их и напялила на себя.

Я спросил, не хочет ли Елизарова жрать. Вроде говорила, что не хочет.

— …там, по моим расчетам, ужин стынет. — Я кое-как завязал галстук и с сожалением посмотрел, как Елизарова сначала спрятала сиськи в лифчик, а потом вовсе блузку застегнула.

— Хочу, — обуваясь, бодро заявила она. — А еще хочу поглядеть, как Разумовская будет распекать ваши задницы.

— Два месяца субботних отработок, как минимум, — я сделал ставку и, прежде чем отпереть дверь, прижал к ней Елизарову еще раз, напоследок. — И отлучение от Высот. Кстати, пойдешь со мной в Высоты?

— Под юбками платья тебя пронесу мимо Разумовской и Уфимцева, — фыркнула Елизарова и ничего больше не ответила.

Когда мы ввалились в Главный зал, Разумовская надирала жопу Гордею. Псарь стоял насмерть и уверял, что он весь ужин жрал картошку за столом Рубербосха.

— Да вы любого спросите, профессор, — невозмутимо пожимал плечами Гордей. — Хоть вон старост спросите.

— Не валяйте дурака, Чернорецкий, мы с коллегами не могли проспать восемнадцать часов без веской причины, — Разумовская, как водится, ноздри раздула и почернела от ярости. На первом курсе в такие моменты я мог даже обделаться. В фигуральном смысле.

Кто-то за столом Виредалиса громко хмыкнул, выражая сомнение.

— Я прекрасно знаю, что вы нашли способ находиться в двух местах одновременно…

— Исаев, — Елизарова повернулась ко мне, — а ведь она права. Вы же весь ужин жрали как в последний раз и не вылезали из-за стола. Как снотворное оказалось в еде преподавателей? Это же снотворное?..

— Меньше знаешь — лучше спишь, Елизарова, — самодовольно поддразнил я.

Она закатила глаза и пошла к подружкам.

Цареградский стоял и ржал над Разумовской. Виду не подавал, но ржал точно.

Я втиснулся между Псарем и Прогнозом и официально поклонился:

— Простите, мэм, я опоздал.

— Я тебя урою, козел, — краем рта процедил Псарь.

Я так и думал.

— Марш ко мне в кабинет, — приказала Разумовская. — Заодно вы, Исаев, объяснитесь, с чего вы взяли, что Квалификация перенесена на март. — Мне показалось, она еле сдерживается, чтобы не заржать.

— Что же нам делать с праздничным ужином, профессор? — озаботился Залесский, большой любитель хорошо выпить и вкусно пожрать.

— На часах глубоко за полночь, — пожала плечами Разумовская и вопросительно уставилась на Цареградского.

— Уже нет, — усмехнулся тот. Я едва удержался, чтобы не хлопнуть его по плечу. — Девятый час, профессор, самое время подкрепиться перед сном.

— Но это же безобразие, господин ректор! — Цареградскому все же удалось вывести Разумовскую из себя. — Никто! Никто, включая старост, не пришел к вам и не рассказал о том бесчинстве, что на протяжении дня творилось в Виридаре. Думаю, лишение праздничного ужина станет хорошим уроком. Для всех. А зачинщиков ждет отлучение от Виридарских Высот и…

— Два месяца наказаний по субботам, — послышалось из-за спины. Я обернулся, повязка старосты снова была на плече Елизаровой. Прямо на уровне сисек.

— …два месяца наказаний по субботам, — закончила Разумовская. Бинго, профессор.

Я, пока меня не взяли под стражу, встал рядом с Елизаровой и без предисловий заявил:

— Я тебе потом расскажу, как мы все провернули. На каждый Осенний Круг должна случаться какая-то противозаконная ерунда, Елизарова. Ну, она и случается.

Псарь встал по другую руку от нее.

— Ага.

На трансформагии Елизарова не появилась, на завтраке ее тоже не было. Мы с Псарем уже успели обсудить, как я ей вставлял, ее сиськи, ее ноги, провал со вчерашним безобразием, еще раз ее сиськи, а Елизарова все ходила где-то. Может, спала.

— Исаев и Чернорецкий, — вмешалась Разумовская. Псарь как раз распекал мою задницу за вчерашнюю лажу, Хьюстон валялся в больничном карцере, а Прогноз из-за собственной тупости на трансформагию не ходил. Мы с Псарем даже представили, как перекосило бы Юстину, явись в аудиторию Прогноз с его квалификационным «Плохо». — Вы слышали задание?

Конечно, профессор, превратить фламинго в страуса. Очередная бесполезная работа ценой в жалкие десять баллов. Можно подумать, в жизни нам это офигеть как пригодится.