Моя чужая женщина - Страница 1

– …И я хочу сказать, что все мы будем скорбеть и помнить эту замечательную женщину, которая… была… Которая была… В общем, безвременно ушедшая от нас…

Слова не шли. Речь его была бессвязной, хотя косноязычием никогда не страдал. А сегодня в горле стоял ком, и слова не шли. Ну не клеилось, и все тут! Мямлил, блеял, заикался. Народ вокруг безмолвствовал. Все смотрели, как он мучается, и молчали. Ждали. И это в момент, когда все они должны понимать, как он любил эту безвременно ушедшую и трагически погибшую! Словом, жену.

Заплакать, что ли? Уронить скупую мужскую слезу? Воды нынче и так предостаточно. Погода премерзкая, с утра льет дождь. Впрочем, льет он все лето, с первых чисел июня. И холодно. Очень холодно. Погода осенняя, больше напоминает конец сентября, чем август. Вот в такую погоду люди с неустойчивой психикой и кончают жизнь самоубийством. От безысходности. От тоски. Тучи нависают, и создается ощущение, что тебя заперли в клетку, где воздуха не хватает, и мысли становятся свинцовыми. А с покойницы что взять? Странная была женщина.

– Замечательная женщина, любящая и любимая жена…

Да провались она! Господи, да что ж это он? Как можно? Сейчас же и провалится, и гроб с ее телом закидают землей. Зло. Очень уж зло. Жаль, конечно, что так получилось. Но ведь все, кто пришел на кладбище, знают, что жили Грековы отнюдь не душа в душу. Нинка постоянно бегала на бывшую работу, жаловаться подругам. Он же в сердцах частенько называл жену Пробкой. Тупая, мол, как пробка. На посиделках с коллегами, дабы посмеяться, говорил:

– Спросил сегодня у Нинки: откуда берется электрический ток? Знаете, что сказала моя Пробка? Из проводов!

Или:

– Попросил мою Пробку записать телевизионную передачу, которую давно хотел посмотреть, по работе надо, так она умудрилась нажать не на ту кнопку! И все записалось в черно-белом варианте! Вот тупая! До сих пор не умеет пользоваться техникой!

Жена действительно была не в ладах ни с аппаратурой, ни с микроволновой печью, ни даже с такой пустяковиной, как тостер. Казалось, стоит ей прикоснуться к какой-нибудь кнопке, как техника тут же давала сбой, словно чувствовала человека, не умеющего с ней обращаться. Удивительно, как выстрелил пистолет! По идее, должен был дать осечку.

Ан, нет! Точнехонько в висок! Все удивились: с техникой была не в ладах, а тут не оплошала. Когда брала телевизионный пульт или колдовала над панелью управления стиральной машины, движения ее всегда были неуверенными.

А тут – пистолет!

Впрочем, это был пистолет мужа, а Юрий Греков – человек аккуратный. Оружие у него всегда в порядке. И разрешение имеется: следователь прокуратуры должен уметь себя защищать. А Греков не какой-нибудь дохляк-очкарик, зарывшийся в бумагах. О нет! У Юрия Грекова, между прочим, разряд по спортивной стрельбе. Он даже в соревнованиях участвует – форму поддерживает.

А вот Нина и в слона бы не попала – зрение подвело. Даже в очках она видела плохо и все время щурилась. Сейчас же лежит в гробу, сама на себя не похожая. Видеть жену без очков ему непривычно. Может, потому и мямлит? Вроде бы она, а вроде бы и нет.

Да и гример хорошо поработал. Раздробленный висок закрыт волосами – эту прическу жена при жизни никогда не носила. Напротив, она гладко зачесывала волосы, открывая лоб, и закалывала их на затылке шпильками. И вновь Грекову кажется, что это не она. Без очков, с другой прической. Нет, она! Потому что у него на руках свидетельство о смерти!

– …будем тебя любить и помнить. Все, кто собрались здесь. Я, твой муж, твои родные, твои друзья, коллеги по работе…

Уж извините, бывшие коллеги. Вон они – стоят, сбившись в стайку. Юрий невольно поморщился: библиотекарши, книжные крысы. Или черви? Совсем память отшибло! И хватит уже мямлить! Ну же, Греков, соберись! Как бы там ни было, жену ты любил. Восемь лет прожили.

Из родных на кладбище только он, законный муж. А теперь, значит, вдовец. Детей у них с Ниной не было. Его мать с отцом далеко, и приехать на похороны не смогли – болеют, потому что уже в возрасте, а теще стало так плохо, что на кладбище она присутствовать не в силах. С утра лежит, стонет. Ночью опять «Скорую» вызывали. Как бы не пришлось попасть еще на одни похороны! С корабля на…

Совсем очумел! Хорошо, что никто не может подслушать мысли вдовца! Похороны – это не праздник. Не бал. Похороны – это… Это что? Мысли ворочаются в голове, словно булыжники, в щебенку слов не дробятся, потому и застревают на выходе. Ну же! Соберись! И придай лицу соответствующее выражение. Скорбное.

Теща осталась на даче со старшей дочерью, которая на пару с соседкой теперь накрывает стол для поминок. Дача большая, двухэтажная, там просторно. В городской однокомнатной квартире места маловато, да и лето на дворе. Чего тесниться-то?

Застрелилась она тоже на даче. Вот и…

Он покосился на бывших коллег по Нининой работе. Явились! Хотите сказать, что любили ее? А по нему, так завидовали! Что бросила работу, потому как муж обеспечивал, что нужды ни в чем не испытывала, жила, как у Христа за пазухой. Теперь приехали посмотреть, как он будет провожать в последний путь свою Пробку. Благодаря мужу прозвище это так и прилепилось к Нине. За глаза ее иначе и не называли: Пробка и Пробка. Подружки жены ехали в автобусе, сопровождали гроб с телом. И на поминки собираются. Как же! Была бы его воля, ни одну бы на порог не пустил! Потому что знает: Нинка бегала жаловаться. Вон они как смотрят! Глазами сверлят! Может, и запинается он из-за них?

– …будем помнить, каким ты была хорошим человеком, как помогала своим близким, как принимала живое участие…

При этих словах он поймал насмешливый взгляд женщины, которую увидеть здесь уж точно не ожидал. Эта-то зачем приехала? Она здесь, что павлин в стае ворон. Чужая. Все женщины одеты скромно, на головах черные платочки, в руках платочки белые. Эта же стоит поодаль в модном черном костюме из дорогого бутика, на голове шикарная шляпа с вуалью! Да еще огромный зонт – тоже траурный. Черный.

Библиотекарши на даму косятся: кто такая? Греков же в бешенстве. Этой женщины здесь быть не должно! И она это прекрасно понимает! Значит, издевается! Как только он увидел у ворот кладбища ее красный «Ягуар», сразу понял: издевается! И этой машины здесь быть не может! Как не могло быть знакомых, ездящих на «Ягуаре», у серенькой мышки Нины Грековой, простой домохозяйки. Значит, на «Ягуаре» приехала знакомая Юрия Грекова. Тут и думать нечего.

Что она с ним делает? Что?!!

Юрий посмотрел на женщину с ненавистью. Все в ней было вызывающим: внешность, одежда, машина.

Да будь ты проклята!

– …и все, что бы ты ни делала… что бы ты ни делала… что ты делала…

Он запутался и смешался окончательно. Хватит ломать комедию. Сделал вид, что закашлялся, и махнул рукой:

– Опускайте!

Двое могильщиков, молодые парни с испитыми лицами, которым Греков хорошо заплатил, да парочка «кладбищенских» мужиков, бывших здесь на подхвате, поспешно взялись за концы мокрых полотенец.

По-прежнему лил дождь. И когда путаная речь Грекова наконец закончилась и гроб рывками стал опускаться вниз, все вздохнули с облегчением. Хорошо, что оркестр не позвали. Но тут уж Юрий стоял насмерть (простите за каламбур): покойница этого не любила. Так и говорила: никаких церемоний. Она давно уже собиралась на тот свет. По крайней мере, так говорила. Впрочем, все так говорят: «скорей бы я сдох», «вот умру – узнаете», да «поплачете без меня». Только обещают. Эта свое обещание сдержала.

Когда гроб со стуком опустился в яму, где стояла вода, Греков закрыл ладонями лицо, затряс головой и сделал вид, что плачет: по щекам текли дождевые капли. Лучший друг, Володя Петров, тронул за плечо: