Мотылетки на мельнице - Страница 3

– А мы здесь… как оказались? – спросил Андрей.

Илья не ответил. Зябко закутался в пиджак, попробовал ногой снег, попробовал вспомнить, как ходят люди, сами по себе, без черных лимузинов и личных шоферов.

– Тетенька, дайте что-нибудь покушать…

Тетенька не отвечает, делает вид, что меня здесь нет. Поднимается на этаж, поправляет норковую шубейку, ворочает ключом в замочной скважине.

– Тетенька…

Трогаю ее за рукав чумазой ладошкой. Тетенька разражается отборной бранью, на хрен пошел отсюда, пока тебе по харе не надавали, распахивается хищный красный рот.

Жду.

Тетенька хрипит, закатывает глаза, падает на пол подъезда, беспомощно скребет пол красными же ногтями. Замирает.

Принимаю привычный облик, почесываю рога. Делаю в планшетнике еще одну пометку, что работа выполнена.

– Куда пойдем? – спросил Андрей.

Илья пожал плечами, не все ли равно куда.

– Как отсюда выбраться? – чуть погодя спросил Илья.

Теперь пожал плечами Андрей, кто его знает…

На заснеженном плато сидели два властелина мира. Вернее, не так, властелин мира должен был быть только один. Единственный. После всех финансовых махинаций и пирамид, кровопролитий, искалеченных судеб, очередных поставок очередного оружия в очередную страну для очередной войны. После всех больших залов и больших переговоров. Вежливых рукопожатий и дежурных улыбок.

Илья вспомнил, как говорил со смуглым человеком с горящими глазами, как человек наклонился к Илье, шептал вполголоса, без проблем, будет сделано, половину бабла сразу сюда… потом фотку тебе вышлем, как его разделали.

Андрей вспомнил, как говорил со смуглым человеком с горящими глазами….

Ветер кувыркался в метели, клочьями рвал тучи.

Снова приходила, снова не отступала шальная мыслишка, что вокруг, черт возьми, никого нет…

Снова стучу в дверь. Крепко, настойчиво, я знаю, что они там, только посмейте не открыть…

– Кто? – женский голос, хищный, гневный, вспоминаю Некрасова, коня на скаку остановит…

– Помогите! – снова стучу в дверь.

Там, за дверью, понимают: просто так я не уйду.

Дверь распахивается, вижу сонную бабищу в цветастом халате.

– Помогите мне, чем можете, – поворачиваю к ней изможденное лицо с бельмами глаз.

– А где ваше пожалуйста? Вообще оборзели дармоеды, пусть государство о вас…

Не договаривает, падает замертво. Смотрю на часы – минута в минуту, десять минут десятого.

Убираю с глаз бельма, выпускаю из-под куртки темные крылья, с наслаждением расправляю, долго же они были сложены…

– Далеко еще? – спросил Илья.

Ему никто не ответил. Отвечать было некому. Илья не знал, сколько они идут – через снег, через метель, через узкие переходы – к тусклому свету там, на горизонте. Илья даже не мог толком сказать, зачем им нужен этот тусклый свет. Просто он хоть чем-то отличался от мрачного пейзажа, сулил хоть какую-то надежду.

Андрей выбрался из ущелья, волоча с собой горсть мелких рыбешек. Илья насторожился, что-то он будет делать дальше, когда хорошенько прожарит рыбешек на костре, когда…

– Угощайтесь, – спохватился Андрей.

– Вот спасибо…

Здесь, в хороводе метелей и скал, куда-то подевались все фамилии, отчества, титулы, звания, капиталы и места в списке Форбс, остались только Андрей и Илья.

– Это мы, может, в Гималаях, – сказал Андрей.

– Может быть, – поддакнул Илья.

– Или нет… на Гималаи не похоже.

– Не похоже. Да кто их знает.

– Точно… кто их знает.

Ветер бился головой о скалы.

Не спалось.

Здесь, наедине с вечной метелью в пучине вечной ночи не спалось.

Илья вспоминал что-то – казавшееся бесконечно далеким, что случилось уже как будто и не с ним, а с каким-то другим Ильей в каком-то другом мире. Большая улица большой столицы, угар после долгого банкета, Илья уже не помнит, в честь чего был этот банкет… Вот черт, совсем забыл, что отпустил своего водителя… Припухшее лицо Андрея в праздничной суете, какое совпадение, мой водитель тоже незнамо где… не подскажете телефончик такси?

Огни и музыка, музыка и огни. Такси заказывали? Да, большое спасибо. Вы первый. Только после вас. Шальная мыслишка, что перочинный ножичек в кармане, а бок Андрея так близко.

А потом что-то случилось. Илья даже не успел испугаться. Он вообще ничего не успел, когда весь мир разорвался слепящими искрами, Илья как со стороны увидел свою оторванную голову, раскуроченную грудь Андрея, что это красно-черное змеей выползает из разорванного тела, кишечник, что ли, а хорошо полыхнуло, гори, гори ясно… Интересно, кто кого заказал, и кто чей заказ выполнял…

А страшно не было.

Вот это Илья хорошо помнит, что страха не было, было какое-то безразличие.

А потом были черные скалы и клочкастые тучи.

И ветер, запутавшийся в метели.

Выхожу на шоссе, вытягиваю руку, поправляю рваные джинсы, чтоб не слетели.

Нехотя тормозит рыжая газелька.

– Будь другом, до города довезешь?

– Бесплатно, что ли? – фыркает водитель.

– Да дело такое, кошелек дома забыл…

– А бошку ты не забыл?

– Да замерзаю я, вишь, мороз какой? – хватаю водилу за плечо. Он сбрасывает мою руку с плеча, давит на газ.

Жду.

Я уже знаю, что рыжая таксюшка навернется с моста. Все-таки отворачиваюсь, когда газелька летит кувырком.

Помечаю в планшетнике – еще один. Хорошую программу сделали, экс-эль, раньше на бумажке сложнее было считать. А еще раньше на глиняных табличках еще сложнее.

Бывало.

Ветер кутается в метель.

Тучи бегут по небу, догоняют самих себя.

Андрей рисует на снегу причудливые замки, здорово у него получается…

– Здорово, – говорит Илья.

– А?

– Здорово, – повторяет Илья.

– Ага… в архитектурное по молодости хотел идти…

– И?

– Какое там… вообще бы ноги с голоду протянул.

Илья кивает.

– А ты? – спрашивает Андрей.

– Что я?

– А ты… кем быть хотел?

– Я этот, МАИ кончил…

– Самолеты строить хотел?

– Выше бери, корабли… хотел в космос…

– А что ж ты…

Илья смотрит на Андрея уничтожающе, будто и так непонятно – что, бормочет что-то про перестройку и лихие девяностые.

Останавливаюсь перед дверью. Даже несправедливо, что нет никого в приемной, не спросишь – кто последний, не устроишься в углу за чередой кресел, не подумаешь, что будешь говорить перед шефом, не…

– Войдите.

Кажется, я не успел постучаться, неважно. Шеф всегда знает, кто стоит за дверью. На то он и шеф.

Вхожу. Почему-то всегда опускаю глаза перед ним, темным. Почему-то никогда не могу посмотреть на его лицо.

– Злое утро, – говорит шеф.

– Злое, – соглашаюсь я.

– Как живете? – спрашивает шеф.

Смеюсь.

– Никак не живу. Я же не живой.

– Ну что… что-то поставочки в ад у вас сократились, – говорит шеф.

Развожу руками, бывает.

– Что… хотите сказать, люди меньше грешить стали?

– Может быть.

– Что же они так…

– Ну… не век же им грешить. Грешили-грешили, образумились.

Опускаю глаза. Не смею взглянуть в лицо.

Шеф еще не знает про черные скалы, где метель бьется головой о камни.

Свет был совсем рядом. Тусклый, голубоватый, фосфоресцирующий, и уже видно было, что за этим светом открывается портал, проход куда-то в никуда, прочь от темных скал, к голубоватым холмам. К холмам, на которых не было снега, к холмам, поросшим чем-то сладким, пряным, манящим, это что-то можно было жевать, прямо так, не поджаривая на костре. Бурный поток окружал голубоватый свет, будто нарочно, чтобы не подпустить людей. И все больше казалось, что в потоке была не вода.