Мотылек - Страница 6

Чего плохого в том, если он посмотрит, верно? Насколько он мог судить, весь этот обширный участок земли хоть и был частным, но по виду настолько заброшенный, что вряд ли в эти места заходит вообще кто-нибудь, потому что, располагай хозяева достаточным персоналом, эта ограда давно бы уже была починена. Так почему же не глянуть поближе, это стало бы таким достойным завершением замечательного дня. А день был и в самом деле прекрасным, в какой-то мере счастливым, несмотря на то, что начался совсем не весело.

Роберт даже не стал утруждать себя, возвращаясь к поваленному забору, а просто взялся за верхний край ограды и попытался перепрыгнуть через нее, но в ту же секунду оказался распростертым на толстом ковре из разросшейся травы и на рухнувших под его весом досках и жердях ограды. Несколько мгновений он не двигался, сотрясаясь от смеха. Надо же, это он-то не сумел отличить крепкой доски от трухлявой!

Вытащить ногу, застрявшую между двумя поломанными перепутанными проволокой досками, оказалось не таким простым делом. Справившись с ним, он выпрямился, почистился от приставшей травы и листьев и стал с оглядкой пробираться между стволами молодых лиственниц, пока не вышел на поросший травой берег.

Посмотрев в сторону водной полоски, он увидел, что она только казалась совсем близко, а на самом деле до нее еще нужно дойти. Он взглянул на небо. Луна поднялась уже высоко, на небе ни облачка, светло, как днем.

Медленно, ступая с осторожностью, он двинулся вперед и, сделав несколько шагов, заметил, что местность, по которой он шел, не только начинает круто забирать книзу, но и с каждым шагом уходит влево. Видимый участок воды делается все шире. С раскрывшимся от удивления ртом он остановился на краю небольшого утеса, рваными уступами спускавшегося метров на десять к усеянному валунами берегу довольно большого озера.

— Вот это да! — громко пробормотал он в восхищении: никогда еще ему не доводилось узреть такого прекрасного вида. Возможно, подсказывал ему разум, при дневном освещении все это окажется просто-напросто заброшенной каменоломней, заполнившейся водами ответвившегося от Тима ручейка. Но сейчас, отражая глубоко проникающий в него лунный свет, это скопление воды казалось прекраснейшим на свете озером, какое только может представить себе человеческое воображение.

Противоположный берег озера окаймляли подступившие к воде деревья. Слева к озеру сбегал небольшой лужок. Все еще двигаясь сторожко, Роберт спустился вниз, обогнул последний выступ скалы, которая в этом месте была не выше полуметра, и оказался на площадке без единого валуна или камня, а всю поверхность покрывал гладкий мелкий гравий, намытый здесь за долгие годы периодическими разливами озера, о чем свидетельствовали валявшиеся в разных местах у воды кучки мелкого плавника.

Да, ни разу в жизни не доводилось ему видеть такой красоты. Вода отливала чистым серебром, а в середине золотым шаром плавала луна. Можно прожить жизнь и больше не увидеть ничего подобного. Он повернул голову и посмотрел назад. Он стоял у самого входа в каменоломню, где выход скальной породы был на уровне его пояса. Он подошел к этой каменной стенке, повернулся к ней спиной и, положив на нее ладони, одним движением подтянулся и сел на край.

Сколько времени просидел он, словно оцепенев, поглощенный зрелищем невиданного чуда, Роберт сказать не мог, он был уверен только, что увиденная им картина — обрамленная деревьями водная гладь — навсегда останется у него в памяти. Во всяком случае, так ему думалось, несмотря на то что ничего, кроме этого кусочка берега, он не видел и все озеро тонуло в темной массе плотно окружавших его деревьев.

В тот самый момент, когда он неохотно сказал себе, что пора бы двигаться домой и что он еще придет сюда, если ничего такого не случится, все его тело вдруг напряглось, у него появилось чувство, будто кто-то перекрыл ему дыхание, но не мог помешать его голове работать, потому что он успел подумать, не перепил ли он, и одновременно был уверен, что вовсе это не так. И все же он выпил за день четыре пинты, и это в два раза больше его привычной нормы, а его пьяницей никак не назовешь. Обычно он заказывал пару пива по воскресеньям — и это все. Но это воскресенье было для него в какой-то степени необычным, и теперь кончилось все тем, что ему видится что-то необычное — вернее сказать, мерещится какая-то чертовщина.

И еще раз его мозг усомнился — ему ничего не мерещится, он в самом деле видит, как что-то такое движется у кромки воды. Это что-то вынырнуло из темной каемки деревьев и теперь, освещенное лунным светом, чуть ли не плывет в полуметре над землей.

Господи боже мой! Он уперся в камни за спиной, словно пытаясь вскочить и броситься бежать прочь. Но так и остался в этой позе, выгнув спину и вобрав голову в плечи, будто кто-то ударил его в лицо.

Существо приближалось к нему, все ближе и ближе, у него были крылья, словно у гигантской летучей мыши, но только серого цвета, какого не бывает у летучих мышей.

И только когда существо оказалось метрах в трех, он разобрал, что оно не летело и не парило над землей, а передвигалось на ногах, а то, что он принял за крылья, были руки, но только как-то по-особенному сложенные и вытянутые по направлению к нему.

У него снова вырвалось: «Господи боже мой!» И в это мгновенье существо остановилось перед ним на расстоянии вытянутой руки и в упор уставилось на него. А он уставился на него.

Он мог различить перед собой лицо, выглядывавшее из-под серого капюшона. Оно было таким необычным, что у него не находилось слов, чтобы описать его: глаза овальные — цвета глаз он не мог рассмотреть, ресницы, похоже, темные и пушистые, кожа на лице бледная, нос маленький, даже очень маленький, а рот широкий, губы тоненькие, но изящной формы — они были полураскрыты, и он видел язык, мягко лежащий на нижних зубах. В жизни он не видел такого лица. Было ли оно красивым, хорошеньким или простоватым, в этот момент сказать он не смог бы. И тут он услышал ее голос.

— Ой, здравствуйте! — сказала она. От того, что она заговорила с ним как человек, удивленный встречей с другом в таком неожиданном месте, у Роберта по спине побежали мурашки, и он тут же подумал, что испугался первый раз в жизни. Он никогда и никого не боялся, даже учителей в школе, а среди них были такие, перед кем дрожали все. И он никогда не страшился физической боли, а в школьные годы он только и делал, что дрался, и даже уже на заводе после работы они устраивали драки за сараями позади доков. Чувство страха не мог внушить ему никто и ничто, и вот теперь его охватил страх, как будто он столкнулся с существом из другого мира, не с ангелом или призраком, а с чем-то незнакомым, чем-то таким, что, казалось, не могло принадлежать к нашему миру. Кто она?.. Что она такое?

Все прояснилось тут же, как только она вновь заговорила.

— Я подумала, что вы Джимми.

Джимми? Джимми? Где-то он уже слышал это имя, Джимми. Того пьяного в «Булле», которого прогнали с места, звали Джимми. Его вытурили за то, что он попробовал волочиться за дочерью хозяина... Ее называли Торманским Мотыльком, да-да, точно, это та, у которой не все в порядке с головой — так он сказал о ней? Или как-то по-другому, но похоже.

— Как вас зовут? Правда, ночь такая чудная? А луна, правда, такая красивая?

Она тут же приблизилась к нему и села рядом, но все это произошло так, словно она к нему не шагнула, а подплыла по воздуху, и он невольно шарахнулся от нее, как ужаленный. Вытянув перед собой руки и выпрямив спину, он постарался усидеть на каменном выступе, так, чтобы между ними оставалось какое-то расстояние, и когда он сделал движение, чтобы встать на ноги, она снова обратилась к нему:

— Пожалуйста, не пугайтесь.

Теперь он смог лучше разглядеть ее в лунном свете. Всмотревшись в ее глаза, Роберт увидел в них глубоко запрятанную недоуменную грусть. И когда она произнесла: «Я не обижу вас», — он чуть не рассмеялся. Подумать только, это хрупкое, в чем только душа держится, воздушное создание обещает не обидеть его! Во-во. Это самое подходящее слово, воздушное, он нашел самое удачное слово, чтобы описать ее. Ну конечно, она и есть воздушная, никакой субстанции. И все-таки она живая, она совсем юная девушка, у нее есть собственное тело... какое бы оно там ни было, потому что ее пелеринка распахнулась, и Роберт, к собственному смущению, разглядел сквозь ткань ночной рубашки, до чего худа она была.