Москва подземная - Страница 39

Известно, что эти существа неравнодушны к драгоценным камням и металлам и всегда стараются отнять их у человека. Но на этот раз они поступили по-другому.

Какими чарами воспользовались духи, им одним ведомо. Через несколько дней необъяснимая сила вдруг снова подтолкнула Разумовского в «подземный кабинет», к заветному ларцу. Достал он синюю коробочку и ахнул! «Жемчужина памяти» оказалась невредимой.

Драгоценная реликвия не угасала до самой смерти Алексея Григорьевича. Лишь когда синюю коробочку открыли его наследники, вместо жемчужины они увидели порошок.

Духи для всех подряд не творят доброе волшебство!

Двенадцатого января (по старому стилю) 1755 года императрица Елизавета Петровна подписала подготовленный графом Иваном Шуваловым проект создания в Москве университета. Примерно в тот же день она дала согласие на чеканку империала. Новая монета содержала более одиннадцати граммов чистого золота.

Наверное, Шувалов не случайно отдал документ на подпись государыне именно 12 января. Ведь в этот день памяти святой великомученицы Татьяны были именины у его матери.

Когда в апреле 1755 года состоялось открытие университета, Шувалов радостно крикнул студентам:

— Наука наукой, а духами пренебрегать не будем!

С этими словами он высоко подбросил новенький империал. Монета сверкнула, потом звонко ударилась о пол и покатилась. Хотели студенты ее схватить, а она проскочила в щель.

Граф засмеялся:

— Это хорошая примета. И наука не внакладе, и духи подвальные не обижены.

Так у студентов Московского университета появились две традиции. Первая— отмечать Татьянин день (25 января по новому стилю). Вторая— при переезде в новое университетское здание закатывать под пол империал, чтобы задобрить духов подземелья.

Дорогая традиция — швырять золотую монету. Но чего не сделаешь ради успешной сдачи экзаменов! Духи обидчивы и вполне могут замутить шпаргалку или отшибить память, обозлить экзаменаторов или подсунуть неразрешимые задачи. Ну а империал студенты приобретали в складчину.

Находились хитрецы, которые пытались извлечь золотую монету из подпола. Они опускались в подземелье, шарили-прощупывали каждую пядь, но попусту. Духи своего не любят отдавать. А хитрецы, по разным причинам, вскоре с треском изгонялись из университета.

Кроме двух явных традиций у студентов появилась еще одна, о которой не принято было говорить посторонним.

Ходило поверье, что 11 апреля (по новому стилю), в «день всех тайн», университетские духи отправлялись к Сухаревской башне совершать свой, не видимый людям обход. Зачем это надо нечистой силе, никто не знал. Полагали, что в памятный день там открываются всевозможные тайны. А какой же студент устоит перед соблазном получить ответы на различные вопросы!

Придут ли деньги от родных? Как будут сданы экзамены? Стоит ли волочиться за госпожой N? У кого можно занять денег? Какие достанутся вопросы на экзамене?.. Да мало ли что еще волновало души студентов!

Вот и тянулись они вслед за университетскими духами к Сухаревской башне, где в ночном мраке иногда витал призрак самого Якова Брюса — сподвижника Петра Великого, ученого, политика и чародея.

В конце XIX века традиция закатывания империала сошла на нет. Наверное, не по карману стало студентам расшвыривать золотые монеты. Да и полы в университете научились настилать без щелей.

При советской власти у учащихся вузов к духам стало другое отношение. Задиристые молодые атеисты не почитали их, а если и призывали нечистую силу на помощь, то лишь во время сессии, да и то мысленно и тайком от всех.

А ходить к Сухаревской башне 11 апреля студенты вообще перестали.

Но традиция отмечать Татьянин день возродилась в Москве в девяностые годы прошлого столетия.

Созданная при Петре I Тайная канцелярия имела в Москве несколько адресов. Но при каждом новом переезде грозного учреждения следом перебирались и старые привидения и духи.

Досужие москвичи поговаривали, что вывелся особый вид нечисти, которая не просто откликается на стоны и крики мучеников-арестантов, но и набирает от этих страшных звуков силу.

В двадцатых годах XVIII века Тайную канцелярию перевели в самый центр Москвы — в дом на углу Мясницкой улицы и Лубянской площади.

Когда в этих застенках пытали с пристрастием, то крики несчастных доносились аж до Кремля. По ночам москвичи видели на стенах здания какие-то блики и светящуюся дымку. И знатоки объясняли, что это либо духи темницы, не выдержав страданий людей, выходят наружу, либо гуляют привидения замученных и тайно захороненных арестантов.

«Король репортажа» Владимир Гиляровский наблюдал, как ломали старинную тюрьму: «…Дома нет, лишь груда камня и мусора. Работают каменщики, разрушают фундамент. Я соскочил с извозчика и прямо к ним. Оказывается, новый дом строить хотят.

— Теперь подземную тюрьму начали ломать, — пояснил мне десятник.

— А я ее видел, — говорю.

— Нет, вы видели подвальную, ее мы уже сломали, под ней еще была, самая страшная: в одном ее отделении картошка и дрова лежали, а другая половина была наглухо замурована… Мы и сами не знали, что там помещение есть. Пролом сделали, и наткнулись мы на дубовую, железом кованную дверь. Насилу сломали, а за дверью — скелет человеческий… Как сорвали дверь — как загремит, как цепи звякнули… Кости похоронили…

Мы полезли в пролом, спустились на четыре ступеньки вниз, на каменный пол; здесь подземный мрак еще боролся со светом из проломанного потолка в другом конце подземелья. Дышалось тяжело… Проводник мой вынул из кармана огарок свечи и зажег… Своды… кольца… крючья…

Дальше было светлее, свечку погасили.

— А вот здесь скелет на цепях был.

Обитая ржавым железом, почерневшая дубовая дверь, вся в плесени, с окошечком, а за ней низенький каменный мешок… с каким-то углублением, вроде узкой ниши.

При дальнейшем осмотре в стенах оказались еще какие-то ниши, тоже, должно быть, каменные мешки…

Ужасный каменный мешок, где был найден скелет, имел два аршина два вершка вышины, ширины — тоже два аршина два вершка, а глубины в одном месте, где ниша, — двадцать вершков, а в другом — тринадцать. Для чего была сделана эта ниша, так мы и не догадались.

Дом сломали, и на его месте вырос новый.

В 1923–1924 годах на месте, где были „мясницкие“ меблированные комнаты, выстроены торговые помещения. Под ними оказались глубоченные подвалы со сводами и какими-то столбами, напоминавшие соседние тюрьмы „Тайного приказа“, к которому, вероятно, принадлежали они. Теперь их засыпали…».

Старое здание сломали, но духи, обитавшие там, не остались без крова. «На крик и стон они переселились в другой дом — поблизости», — объясняли московские старожилы.

ВЧК-ГПУ-НКВД-КГБ — какому советскому человеку не были знакомы эти аббревиатуры? Казалось бы, в здание таких грозных организаций даже нечистая сила не посмеет заявляться. Но в начале тридцатых годов поползли слухи, будто вызванные в свое главное учреждение разведчики и другие агенты, шагая по лубянским коридорам к кабинету начальства, уже знали, какая судьба их ожидает. Либо — награда, поощрение и повышение по службе, либо — тюрьма, пытки, а то и расстрел.

Конечно, подобное объяснить можно интуицией и прозорливостью секретных агентов или подсказкой коллег из центрального аппарата. Однако людская молва намекала на «лубянских духов», которые приходили на помощь репрессированным, страдающим от пыток, незаслуженно обиженным.

Хоть и заявляли громогласно чекисты, что не верят во всякую чертовщину, а по ночам все же опасливо косились на темные углы кабинетов и вздрагивали от доносившихся неизвестно откуда вздохов.

В 1934 году пост народного комиссара внутренних дел занял революционер-фармацевт Генрих Ягода. Он тоже являлся яростным врагом предрассудков и «мистического дурмана», но тем не менее вовсю боролся с «лубянскими духами». Как и положено фармацевту, плескал на пол и на стену своего кабинета отраву. Делал это, конечно, тайком от подчиненных. Яд руководитель грозной организации изготавливал самолично.