Москва подземная - Страница 20

Наконец выяснилось, что за день до этого Золотая Ручка назвалась доктору супругой ювелира Карла фон Меля и пожаловалась на тяжелое психическое расстройство мужа.

— Ему постоянно мерещатся несуществующие драгоценности, и он у каждого встречного требует за них деньги, — заявила она.

Так, потратив на аванс доктору сто рублей, Сонька заполучила драгоценностей более чем на тридцать тысяч.

Имея несколько поддельных или чужих паспортов, Золотая Ручка всегда без проблем останавливалась в дорогих гостиницах. Первым делом она требовала от своих помощников детальный план всех помещений отеля, вплоть до чердаков и подвалов.

Затем Сонька выбирала богатого постояльца и приступала к своему излюбленному приему, который у воров назывался «на доброе утро».

Как правило, в гостиницах совершали кражи с четырех до пяти часов утра — время самого крепкого сна.

При Соньке всегда были войлочные тапочки. Надев их, она беззвучно пробиралась к намеченной жертве и изымала деньги, дорогие часы, портсигары, запонки.

Случалось, что хозяин номера внезапно просыпался. Тогда Золотая Ручка разыгрывала целое представление: начинала устало раздеваться, не обращая внимания на присутствие мужчины. Потом вдруг замечала его, вскрикивала и стыдливо лепетала, что приняла его номер за свой. С извинениями поспешно одевалась и беспрепятственно уходила.

Проделывала это Сонька весьма артистично и убедительно. Бывало, и сам хозяин номера кричал ей вслед извинения.

Любила Золотая Ручка совершать красивые жесты, о которых потом долго ходили воровская молва и домыслы обывателей.

В номере одной из московских гостиниц она увидела спящего молодого человека. На столике возле кровати лежал револьвер и — прощальная записка. Юноша сообщал матери, что проиграл казенные деньги и собирается застрелиться.

Вид молодого человека и тон записки растрогали Соньку. Она положила на стол все деньги, которые были при ней, и удалилась.

Иногда о бедственном положении какого-то человека Золотая Ручка узнавала из газет и отправляла ему деньги через своих помощников.

Нередко, разъезжая по Москве, она приказывала остановить пролетку и раздавала нищим весьма щедрые подаяния.

В детстве Сонька мечтала о театральных подмостках, но выбрала для своей игры иную сцену.

Когда у нее родились дети, она решила: «Не получилось у меня, пусть же дочери станут настоящими актрисами».

Для воплощения этой идеи Золотая Ручка денег не жалела: нанимала дорогостоящих воспитательниц, преподавателей иностранных языков, хороших манер, музыки, хореографии, актерского мастерства.

Сонька добилась своего. Две дочери стали профессиональными актрисами. Свое ремесло она тщательно скрывала от них. О том, что мать — известная воровка, дети Золотой Ручки узнали из газет, когда стали уже взрослыми.

Золотая Ручка нередко разочаровывалась в своих помощниках-мужчинах. Может, поэтому ей захотелось воспитать достойную ученицу. Но в блатном мире поговаривали, что Соньке понадобилась не просто ученица. Задумала она очередную комбинацию, в которой должна участвовать похожая на нее помощница.

В притонах Хитрова рынка нашлась девушка, немного похожая на Соньку, но лет на пятнадцать помоложе.

С помощью грима и париков Золотая Ручка делала из юной обитательницы Хитровки своего двойника.

Для чего? Этого не знали даже те, кто сотрудничал с Сонькой.

Воры дали девушке прозвище Серебряная Двойница. А в миру ее звали Анютой. Была она дочкой известного, но не очень удачливого медвежатника Пахома.

С одной стороны, Пахом не бедствовал, да вот беда: что ни дело, то какие-то с ним неприятности приключались. Вскроет, скажем, сейф, а руку поранит. Да так, что несколько месяцев к инструментам не может прикоснуться. Берет несгораемый ящик, набитый акциями, а на следующий день выясняется, что они обесценились, превратились в «фантики».

Родилась и росла дочь Пахома в хитровских притонах. Мать ее умерла, и отец оставил девочку на попечение дальней родственницы, скупщицы краденого.

Мирок, в котором воспитывалась Анюта, красочно описал Владимир Гиляровский: «Ужасен был весь Хитров рынок с его трущобами невообразимыми, по сравнению с которыми его современные ночлежки — салоны! <…>

Тогда в домах, окружающих площадь, были три трактира с меткими названиями, придуманными обитателями трущоб.

Сброд и рабочий люд собирались в „Пересыльном“; нищие и мелкие воры — в „Сибири“, а беглые разбойники и „коты“ со своими „сюжетами“ — в „Каторге“…

В „Каторге“ сыщики узнавали о появлении в Москве беглых из Сибири и уже после выслеживали их логово. В „Каторге“, за этими столиками, покрытыми тряпками, обсуждались планы краж и разбоев, в „Каторге“ „тырбанили слом“ и пропивали после дележа добычу вместе с „тетками“.

Счастливым ворам, успевшим „сторговать“ и швыряющим награбленные и наворованные деньги, „коты“ приводили своих „сюжетов“ и вместе с последними обирали воров».

В этом злосчастном трактире и проживали Пахом и его дочка.

Многие обитатели «Каторги» даже не догадывались, что из его подвала заведения есть тайный лаз, ведущий в подземелье. От Хитровки можно было добраться до Лубянки, Сретенки, Трубной площади и проникнуть в подвалы многих московских зданий.

Об этом подземелье знали Пахом и Анюта и в одном из закоулков оборудовали тайник. Особых ценностей у них не было, так что прятали там в основном чужое добро. Многие воры доверяли отцу и дочери и не боялись отдавать им на хранение свои ценности.

Частенько Пахом пробирался в различные конторы, страховые кассы, товарищества и компании — через подземные ходы. До этого выяснял, где точно стоит сейф, и по ночам снизу выпиливал кусок пола. Железный ящик проваливался. Если он был небольшим, медвежатник обвязывал его веревками и уволакивал в укромные уголки подземелья. Ну а если попадался слишком тяжелый сейф, то Пахом разделывал его на месте.

Но однажды случилась беда. Не рассчитал старый медвежатник, не успел отскочить — и железный шкаф рухнул на него. Так и скончался Пахом «на производстве». А суеверные воры с Хитровки потом утверждали, что сейфы отомстили медвежатнику. Слишком грязно он их вскрывал.

После смерти отца только Анюта осталась хранительницей подземного тайника. И когда Золотая Ручка взяла девушку под свою опеку, какие-то драгоценности Соньки перекочевали туда.

Говоря о Хитровке, невозможно еще раз не вспомнить «короля русского репортажа» — «дядю Гиляя». Так, с симпатией и почтением, величали писателя Владимира Алексеевича Гиляровского собратья по перу, а также пожарные, чиновники, полицейские, студенты и даже босяки — словом, все те, с кем он встречался и о ком писал.

В письме А. С. Суворину Антон Павлович Чехов упоминал своего друга: «Был у меня Гиляровский. Что он выделывал, Боже мой! Заездил всех моих кляч, лазил на деревья, пугал собак и, показывая силу, ломал бревна. Говорил не переставая».

Мужики, наблюдавшие эти сцены, с уважением отзывались о Владимире Алексеевиче:

— По стати — генерал, а по задору — как есть разбойник.

Кто-то в шутку пояснил им:

— Так это и есть генерал всех разбойников!

Он любил тайны и легенды, и они его любили. Случаи и эпизоды из буйной жизни Гиляровского, о которых он сам не писал, обрастали в народе преданиями и фантастическими слухами.

Владимиру не исполнилось семнадцати, когда он покинул отчий дом. Был табунщиком, бурлаком, актером, конторщиком.

В Поволжье какой-то старик предсказал ему:

— Долго будешь маяться, скитаться по свету, чудачить и бедокурить, пока не найдешь свой заветный град и не осядешь в нем…