Москва подземная - Страница 13

— Триока калач ела. Стромык сверлюк стракти-рила.

Я понял, что в калаче спрятан ключ для отпирания цепей, и ответствовал товарищу:

— Зрю чижейку. А чиж то скор-скор, прыг по клетке и во двор.

Погодя малое время, послал я драгуна купить товару из безумного ряду, то есть вина…

Как оной купив и я выпив для смелости красоулю, пошел в нужник, в котором поднял доску, отомкнув цепной замок, из того заходу ушел.

Хотя погоня за мной и была, токмо за случившимся тогда кулачным боем от той погони я тогда спасся, прибежал в татарской табун, где усмотрел татарского мурзу, который в то время в своей кибитке крепко спал, а в голове у него подголовок стоял.

Я привязал того татарина ногу к стоящей при его кибитке лошади, ударил ту лошадь колом, которая онаго татарина потащила во всю прыть, а я, схватя тот подголовок, который был полон монет, и сказал: неужели татарских денег в Руси брать не будут?!

Пришел к товарищам своим и говорил: на одной недели, четверга четыре, а деревенский месяц с неделей десять, то есть везде погоня нас ищет. Пошли мы на пристань, переехали чрез Волгу, в село Лысково, переменя на себе платье, за тем, что в том стали нас много знать.

В то же время не знамо откуда взялось шесть человек драгун, которые стали нас ловить. Камчатка побежал от меня прочь, при том сказал, что он увидится со мной на последнем ночлеге, как буду ехать в телеге, и побежал чрез постоялые дворы на Макаровскую пристань…

Я с народом переехал, прибежал в торговую баню, в которой разделся, вышел на двор, где усмотрел, что драгуны около той бани стали.

Я вскочил обратно в баню, связав свое платье, бросил под полок, оставя одни только портки, взял из той бани, побежав на гобвахту к караульному офицеру объявил: что не знаемо какими людьми, будучи в бане, деньги, платье и при том пашпорт у меня украдены.

Офицер, видя меня нагова, дал мне салдацкой плащ, отослал в Редькину канцелярию, а как приехал полковник Редькин, то спросил, какой я человек?

…Я о себе объявил, что я московский купец, парился в бане, где платье и несколько денег, при том же данный мне от Московского магистрата пашпорт украли. Он приказал меня письменно допросить, как стал подъячей меня допрашивать, то я шепнул на ухо: тебе будет друг, муки фунта два с походом: то есть кафтан с камзолом.

После пришел тот часовой, от которого прежде я ушел. Я согнулся дугой и стал как другой, будто и не я; почему и не признал он меня, а Редькин приказал еще спросить торгующих на той ярмонке московских купцов: подлинно ли я купец? Чего ради тот подъячей для показания к тем купцам меня водил, и по знакомству торгующей в питейном погребу тово подъячова в том уверил, что подлинно я московский купец.

Пили у нево разные напитки, от чего зделались пьяни, и обратно в канцелярию пошли, объявили о том сыщику Редькину, от коего приказано было дать мне пашпорт, которой я на два года получив, пошел в город Нижний, в ряды, где ухватили меня три человека драгун за ворот, называя беглым. Я хотя и отговаривался и казал данной мне из канцелярии Редькина пашпорт, однако повели они меня к себе. Я не знал, как от них отбыть; усмотря же у одного двора стоящую с водой кадку, вырвавшись у них, ступил на оную, перескочил чрез забор на тот двор, а с того двора в сад, прибежал на Сокол-гору к Ильинской решетке к своим товарищам, говорил им: спаси-ба Петру, что сберег сестру, то есть ушел, сели в кибитки, которые были для отъезду приготовлены, приехали в Москву».

После возвращения в Первопрестольную Каин и его товарищи вовсю распоясались. Что ни день, «то грабеж, то кутеж». Много раз его ловили, но удачливый вор и разбойник выкручивался. Частенько после очередного побега он по нескольку дней отсиживался в московских подземельях, где у него было несколько «схронов». Подельники доставляли ему вино, еду, свечи и сообщали городские новости.

Удачные преступления и побеги вначале не вскружили Каину голову. Понимал он, что рано или поздно за лиходейство придется расплачиваться. И придумал Ванька новый, менее опасный способ обогащения.

В декабре 1741 года он явился в Сыскной приказ и предложил услуги в поимке преступников. Сообщил Каин руководителю этого карательного органа, князю Крапоткину, что знает многих воров и разбойников не только в Москве, но и в окрестных селениях и готов их выдать.

Обеспокоенный ростом преступности, Крапоткин хоть и с сомнением, но принял предложение и велел Ваньке писать челобитную на имя самой государыни.

Каин тут же стал сочинять: «Вначале, как Всемогущему Богу, так и Вашему Императорскому Величеству, повинную я сим о себе доношением приношу, что я забыл страх Божий и смертный час и впал в немалое прогрешение. Будучи на Москве и в прочих городах во многих прошедших годах, мошенничествовал денно и нощно, будучи в церквах и в разных местах, у господ и у приказных людей, у купцов и всякого звания людей из карманов деньги, платки всякие, кошельки, часы, ножи и прочее вынимал.

А ныне я от этих непорядочных своих поступков, запамятовав страх Божий и смертный час, и уничтожил, и желаю запретить ныне и впредь, как мне, так и товарищам моим, а кто именно товарищи и какого звания и чина люди, того я не знаю, а имена их объявля при сем реестре.

И дабы Высочайшим Вашего Императорского Величества указом повелено было сие мое доношение в Сыскном приказе принять, а для сыску и поимки означенных моих товарищей по реестру дать конвой, сколько надлежит, дабы оные мои товарищи впредь, как господам офицерам и приказным, и купцам, так и всякого чина людям таких продерзостей и грабежа не чинили, а паче всего опасен я, чтобы от оных моих товарищей не учинилось смертоубийств, и в том бы мне от того паче не пострадать».

В челобитной Каин выдал тридцать два преступника. Среди них был и его друг Камчатка. Сообщал Ванька и о своих похождениях в подмосковных городах и селениях. Отмечал он, что в Дмитрове до 1741 года побывал дважды, а Троице-Сергиеву лавру посещал пять раз. Конечно же, не на богомолье туда отправлялся, а для совершения преступлений.

Получив официальную должность сыщика и служивых людей в свое распоряжение, Ванька стал настоящей грозой уголовников да и законопослушных жителей Москвы.

Чтобы выслужиться перед начальством, Каин вел тщательные записи своих заслуг в борьбе с преступностью: «Сыскал разбойников 7 человек, и при них атамана Михаилу Бухтея, которые винились в разбитии Колотовскова монастыря и в прочих многих воровствах и в смертных убийствах.

Еще взял в Покровском селе в банях разбойников 35 человек, кои винились в разбитии Кашинского помещика Мелистина и в прочих многих воровствах и разбоях…

Взял фабришного Андрея Скоробогатого с товарищи, всех 17 человек, в делании воровских денег и с теми их деньгами…

Взяты воры: Алексей Журка с товарищи 14 человек, а по приводе винились в краже у секретаря Чубарова и в других многих воровствах…

Взяты воры 17 человек, которые по приводе винились в краже из Сибирскаго приказа казенной рухляди и в других многих воровствах, за что из них казнены 5 человек смертию…

Взял в ямской Дорогомиловской [слободе] разбойников 37 человек, и при них атамана Алексея Лукьянова, кои по приводе винились в воровствах, разбоях и в смертных убийствах…

Взял на Ордынке воров Лебедя с товарищи, все-во 7 человек, которые по приводе винились в краже майора Оловянникова и в других многих воровствах…

Взял воров Замчалку с товарищами 4 человек, в краже у компанейщика Демидова денег 5000 рублев…

Взял воров Пиву с товарищи, всево 18 человек в краже компанейщика Бабушкина и в других многих воровствах…

Взял мошенников 40 человек, которые оговорили разных чинов людей всего 170 человек».

Понял Ванька, что незачем самому воровать и грабить. Теперь он мог заработать гораздо больше денег, занимаясь шантажом и вымогательством, незаконным промыслом, торговлей дешевой рабочей силой, созданием подпольных игорных домов.