Москва под ударом - Страница 14
О жизни полезной.
Притом: видно сразу, что – швец очень дельный; словами строчит, точно шапкой двоих накрывает; за словом не лезет: словами, как спичкою, – шаркнет, чиркает.
Свет высекается!
Этот тщедушный уродец, бывало, появится, юркая вздергом горба; и – картузик долой; кресты – в угол: Задонскому; прыгает глазками:
– Силе Мосеичу, яко достойному…
Два свои пальца – в кармашечек: за табаковкою:
– Честь и хваление. Нюхает, сделавшись морщиком:
– Пчх.
– Будьте здоровы.
– Спасибо!
И нос очищает платком своим красным; а «ижицу» -прямо в живот: с табаковкой:
– Чихните-с!
Прочоха – дождется: с прочохом – поздравит. Потом уж затворятся. Грибиков – к двери:
– Не пейте, – отеческим голосом громко дрежжит Вишняков.
– Этим чортовым зельем спалите утробу.
На блюдечко дуются губы, означив над скулами всосы:
– Бог шлет вам деньжат, – ерзнет задом – чорт -дырку.
И чешет по воздуху отеческим голосом:
– В чортову дырку деньжата профукнете. Будто читает Псалтирь.
И – просунется Грибиков:
– Верно!
На карлу рукой гребанет:
– Ты-то!
Жалится едко на карлика:
– Якает целыми днями про нос. И – под двери.
Портной заюрзикает задом; глазами добреет:
– Про нос вы оставьте, пожалуйста: зря… Оно – верно: со свищиком ходите.
Дует на блюдце.
– Кого чорт рогами под бок, – чашку донышком вверх, – не пырял?
И на блюдце поставит.
– А нос, – ну, конечно: пером его тронешь, – щекотно: а вы, можно прямо заметить, бабацали носом по жизни; и вы же остались без носа…
Юродит словами с болезненным, строгим лицом:
– А вы так не горюйте: кто – ходит без носа, кому – послан горбик.
Задумается:
– Еще хуже пред райскою дверью при носе остаться! Моргнет:
– Коль душа уцелела, так нос еще вырастет, может, с аршин у нее: во какой!
Он покажет рукой.
– Вы без носа, а «о н»? – без души.
– Это кто же за «он»? – беспокоится Грибиков.
– Он потащил вас на дело – срамное, кровавое; руки в крови у «него»: вы ж болезнью своей мыли кровь… Даже, можно заметить, – душа у вас есть… Кто же с прибылью?
Дернет рукою шпинечек бородавки:
– Я так полагаю, что – вы!
– Не пойму я, – о чем они это, – понюхает Грибиков. Пахнет придухою, кашей, портным.
– Что ж, – без носа… Носами не всем щеголять: – неприятно и сухо дрежжит Вишняков, – щегольство одолело: а вошка – рвет рот свой, до правого уха – заела!
Не выдержит Грибиков: сунется:
– Ты – поучись у него: это – правильно. Схватится он за подштанники:
– Вошка – заела: за-ее-ла! Грозит двумя пальцами.
5
Веяло летними цветнями: дул тепелок: блекотала листва; завихорились пыли и прахи; подбросились ветки, подбросились листья; над ними вдали – солносядь; накитаяло Небо: кенаровым цветом и тихостью синей; означились грусти; пробрызгались травы слезистым бериллом; жара оседала мутнеющим сгаром; пожухли окрестности: стены и крыши.
В открытом окошечке из самоварной трубы вылетали в нахмур красноглазые искры.
Окно распахнулося; в вечер уставились две головы: одна – черной наклейкой дыры носовой, а другая – шпинечком бородки: она показала до правого уха разорванный рот: и – дрежжала под облако:
Карлик «Яша» подтягивал:
Голосами слилися: под облаком:
– Негодяи!
– Поют…
– Этот Яшка, – со сватом…
– К княжне, стал быть, сватают.
– Тоже, – нашла…
– Женишишечка!
И окошечко захлопнулось: медистым вечером; звездочка, ясочка, теплилась, точно в зыбели младенец; подпахивал ямник.
Когда уже смерклось, из желтого домика вышел портной Вишняков: – и пополз в переулок; казалось, – ползет по земле: а живот провисал между ног: и под небо взлетела ужасная задница.
Голову гордо закинув, пошел вдоль заборов.
Увидевши это явленье природы-насмешницы, можно бы было, пожалуй, упасть на карачки с тоски за судьбу человека: но, поговорив с получасик с «явленьем» – отнюдь не кунсткамеры, – и веселей, и бодрее глядели на жизнь, потому что с достоинством, с грацией даже портной Вишняков через жизнь проносил подпрыг зада.
Сперва – ужасались.
Потом – удивлялись.
Уже лиловатого вечера грусть означалась над крышами зеленорогой луной – со звездой впереди, с ослепительным, с белым Юпитером; дом черноокими окнами молча вгляделся во все, заливаясь слезами оконного отблеска; загро-зорело: деревья, дичая нашоптом, бессмыслились; пагубо-родное что-то закрыло луну черно-желто-зеленою лапою; вспыхом шатнуло деревья; и тьма зашаталася: падая, выбросились за фасадом фасад, треснув черными окнами, черным подъездом, подъездным уродом, с пропученным зонтиком. И поднеслась на мгновение белая плоскость стены с четко черченым черным изломом под небо взлетевшего зада: судьба человека, которого мучила жизнь.
Таки и «я»: выпирается под небо: под небом каменный ком, завалившись, ему угрожает упадом
Надвинулась туча; под ней все смирнело; казалося, что красножалая молнья прожалит -
– вот, вот -
– все -…
И раздается громовое:
– «Tap -
– тар -
– ррыы!»
6
Парило.
Все-то профессор вертелся во сне, бормотуша:
– Анализ Проверченки на основании тщательного звукового состава… дает.
Завертелся:
– Проверченко – множество смыслов: он – метаморфоза их всех.
Привскочил:
– Да-с!
– Нет форм!
– Только – формы движения!… Вновь завалился:
– Сегодня – коробка, а завтра, – а завтра, – вскосма-тился он, – «каппа» какая-нибудь!
Эта чушь донимала: вертелся с таким впечатленьем, что все – переверчено, изверчено: странно винтило в спине: он увидел: подушка – проверчена.
Верченко!
– Вертится: верно – кубарь.
Не кубарь!
– Дырку вертит он: шило!
Не шило!
– С Верчонком своим.
– «Не «Верчонок», а – «Софочка»: правду открыла:
– Счета проверяет.
– Бухгалтер!
Бухгалтер, Пров Ерченко, – не пожелал проверять: непроверченко. «П» же «Роверчен и К°» Поль Роверчен – на острове Капри имел свою виллу; владения «К°» оказались – заборами вблизи Баку; был на них – черной краскою выведен вскрик:
– Проверьянц.
За заборами ж – только пески.
Проверьянц – забурил: фонтан нефти поднялся под небо: