Москва 2042 - Страница 17

– Куда пойдем? – не понял Лео.

– Не пойдем, а поедем, – сказал я. – В аэропорт поедем. А оттуда махнем в Мюнхен. Насчет денег не волнуйся, их у меня до хрена. Привезу тебя в Мюнхен, устрою на радио «Свобода», будешь там нести какую-нибудь антисоветчину, зато пороть тебя никто уже не посмеет.

Лео посмотрел на меня и улыбнулся печально.

– Нет, старик, какая уж там «Свобода»! Мой долг оставаться здесь. Видишь ли, Симыч, конечно, человек своенравный, но ты же знаешь, гении все склонны к чудачествам, а мы должны их терпеливо сносить. Я знаю, знаю, – заторопился он, как бы предупреждая мое возражение. – Тебе не нравится, когда я говорю «мы» и тем самым ставлю тебя на одну доску с собой. Но я не ставлю. Я понимаю, какой-то талант у тебя есть. Но ты тоже должен понять, что между талантом и гением пропасть. Не зря же на него молится вся Россия.

– Россия на него молится? – сказал я. – Ха-ха-ха. Да его уже там давно все забыли.

Лео посмотрел на меня внимательно и покачал головой.

– Нет, старик, ошибаешься. Его не только не забыли, но, наоборот, его влияние на умы растет с каждым днем. Его книги не просто читают. Есть тайные кружки, где их изучают. У него есть сторонники не только среди интеллигенции, а среди рабочих, и в партии, и в КГБ, и в Генеральном штабе. Да если хочешь знать, – Лео оглянулся на дверь и прильнул к моему уху, – к нему на прошлой неделе приезжал…

И уже совсем понизив голос до шелеста, Лео назвал мне фамилию недавно побывавшего в Америке члена Политбюро.

– Ну это уж ты врешь! – сказал я.

– Падло буду, не вру, – сказал Лео и по-блатному ковырнул ногтем зуб.

На следующее утро я встал пораньше. Выходя из дому, я увидел две здоровые машины с вашингтонскими номерами. Одна легковая, другая автобус с надписью «AMERICAN TELEVISION NEWS». Какие-то люди раскручивали кабель и втаскивали оборудование в дом. Только один стоял, ничего не делая, курил сигару.

– Джон? – удивился я. – Это вы? Что вы здесь делаете? Разве вы и для телевидения работаете?

– О да, – сказал Джон. – Я для всех работаю. А вы что здесь делаете? Я думал, вы уже очень далеко отсюда. Если вы решил передумывать, вам придется платить очень многочисленная неустойка.

– Не беспокойтесь, – сказал я. – У меня еще до отлета неделя.

– Я не беспокоиваюсь, – улыбнулся Джон. – Я знаю, что вы покупили билет. Я приехал сюда не для вас, а для небольшой интервью у господин Карнавалов.

С этими словами он ушел в дом руководить установкой оборудования, а я решил прогуляться вдоль озера.

Здесь мне попался бежавший трусцой Симыч, он со мной поздоровался на ходу так, как будто мы каждый день встречаемся с ним на этой дорожке.

Когда я пришел на завтрак, там уже под руководством Джона суетилась вся команда операторов, осветителей и звукотехников.

В столовой за столом собрались все домочадцы: Клеопатра Казимировна, Жанета, Зильберович, Том и Степанида. Все они были чем-то взволнованы, а при моем появлении даже выразили некоторое смущение, которое, впрочем, тут же прояснилось.

Дело в том, что, как очень вежливо мне сказала Жанета, сейчас Сим Симыча будут снимать в характерной домашней обстановке за завтраком, среди самых близких, а поскольку я к самым близким не отношусь, то не буду ли я столь любезен и не откажусь ли позавтракать у себя в комнате.

Я обиделся и хотел тут же уйти. В конце концов, из-за чего я здесь сижу? Жду, чтобы мне оплатили мою поездку? Я теперь сам достаточно обеспечен, чтобы от такой ничтожной суммы никак не зависеть.

Я уже двинулся к выходу, но тут дверь растворилась и сначала на тележке ввезли Джона, который, выпятив обтянутый джинсами зад, приник к камере, а вслед за Джоном появился и сам Сим Симыч в тренировочном костюме. Он шел быстро, как бы не замечая никаких камер и вынашивая на ходу свои великие мысли.

Впрочем, приблизившись к столу, он тут же преобразился и повел себя как настоящий денди, поцеловал жену, затем поцеловал руку Клеопатре Казимировне, пожал руку Степаниде, Тома похлопал по плечу, Зильберовичу кивнул, а мне сказал:

– Мы уже виделись.

Затем он сел во главе стола, предложил помолиться господу и закричал тонким голосом: «Господи, иже еси на небеси…»

– Это о…кей, – перебил Джон, – это достаточно, мы все равно будем перевести по английский. Теперь вы немножко кушаете и разговариваете. И если можно, делайте немного улыбка.

– Никаких улыбок, – сердито сказал Симыч. – Мир гибнет. Запад отдает заглотчикам страну за страной, железные челюсти коммунизма уже подступили к самому нашему горлу и скоро вырвут кадык, а вы все лыбитесь. Вы живете слишком благополучно, вы разнежились, вы не понимаете, что за свободу нужно бороться, что нужно жертвовать собой.

– Каким образом мы должны бороться? – вежливо спросил Джон.

– Прежде всего вы должны отказаться от всего лишнего. Каждый должен иметь только то, что ему крайне необходимо. Вот посмотрите на меня. Я всемирно известный писатель, но я живу скромно. У меня есть только один дом, два коттеджа, баня, конюшня и миленькая церквушка.

– Скажите, а это озеро ваше?

– Да, у меня есть одно маленькое скромное озеро.

– Мистер Карнавалов, как вы считаете, кто сейчас самый лучший в мире писатель?

– А вы не знаете?

– Я догадываюсь, но я хотел бы сделать этот вопрос вам.

– Видите ли, – сказал, подумав, Симыч, – если я скажу, что лучший в мире писатель я, это будет нескромно. А если скажу, что не я, это будет неправда.

– Мистер Карнавалов, всем известно, что у вас есть миллионы читателей. Но есть люди, которые не читают ваших книг…

– Дело не в том, что не читают, – нахмурился Симыч, – а в том, что не дочитывают. А иные, не дочитав, облыгают.

– Но есть люди, которые дочитывают, но не разделяют ваши идеи.

– Чепуха! – нервно воскликнул Симыч и стукнул по столу вилкой. – Чепуха и безмыслие. Что значит – разделяют идеи или не разделяют? Для того чтобы разделять мои идеи, нужно иметь мозг немножко больше куриного. У заглотчиков мозг заплеван идеологией, а у плюралистов никакого мозга и вовсе нету. И те и другие не понимают, что я говорю истину и только истину и что вижу на много десятилетий вперед. Вот возьмите, например, его. – Симыч ткнул в меня пальцем. – Он тоже считается вроде как бы писатель. Но он ничего дальше сегодняшнего дня не видит. И он вместо того, чтобы сидеть и работать, едет куда-то туда, в так называемое будущее. Хочет узнать, что там произойдет через шестьдесят лет. А мне никуда ездить не надо. Я и так знаю, что там будет.

– Очень интересно! – закричал Джон. – Очень интересно. И что же именно там будет?

Симыч помрачнел, отодвинул миску и стал стряхивать с бороды крошки.

– Если мир не вникнет в то, что я говорю, – сказал он, глядя прямо в камеру, – ничего хорошего там не будет. Ни там и нигде. Заглотчики пожрут весь мир и самих себя. Все будет захвачено китайцами.

– А если мир вас все же послушает?

– О, тогда, – оживился и вопреки своим принципам заулыбался Симыч, – тогда все будет хорошо. Тогда начнется всеобщее выздоровление, и начнется прежде всего в России.

– Какой вы видите Россию будущего? Надеетесь ли вы, что там восторжествует демократическая форма правления?

– Ни в коем случае! – горячо запротестовал Симыч. – Ваша хваленая демократия нам, русским, не личит. Это положение, когда каждый дурак может высказывать свое мнение и указывать властям, что они должны или не должны делать, нам не подходит. Нам нужен один правитель, который пользуется безусловным авторитетом и точно знает, куда идти и зачем.

– А вы думаете, такие правители бывают?

– Может быть, и не бывают, но могут быть, – сказал Симыч многозначительно и переглянулся с Жанетой.

– Я ужасно извиняю, – сказал Джон, подумав. – Вы имеете в виду кого-то конкретно или это только теория?

– Ах, черт! – вдруг возбудился Симыч. Он хлопнул себя по колену, встал и нервно заходил по комнате. – Вот видите, если я вам скажу то, что я думаю, то тут же поднимется ужасный вой, плюралисты всего мира на меня накинутся, как собаки. Скажут: Карнавалов хочет стать царем. А я быть царем не хочу. Я художник. Я думаю художественно. Я мыслю образами. Я беру образ, обмысливаю его и кладу на бумагу. Понятно?