Московский Бродвей - Страница 6

— Хорошо. Элем, вы запомнили лицо нападающего?

Симеонов задумался и после некоторого колебания отрицательно покачал головой:

— Нет. Понимаете, в этот момент прямо мне в лицо светил софит. Так что разглядеть лицо не было никакой возможности.

— Жаль… Это бы упростило нашу задачу. Значит, вы не сможете его опознать?

— Пожалуй, нет. Хотя… Возможно, если вы его поймаете… Ну или хотя бы покажете фотографию…

Бородулин развел руками:

— К сожалению, фотографией мы пока не располагаем. Но чтобы его поймать, нужно знать, как он выглядит. А узнать, как он выглядит, можно только поймав… Замкнутый круг получается… Никто из множества присутствующих на площадке не запомнил его лица. И даже режиссер, который видел его ближе всех.

— Да, — сочувствующе покачал головой Симеонов, — я вас очень хорошо понимаю. Задача, конечно, не из легких. Но и вы меня должны понять. Даже если бы он оказался в поле моего зрения, ежедневно мне приходится встречаться с таким огромным количеством людей, что выделить кого-то просто нереально. К тому же видел я его только мельком. Он ведь напал из-за спины. А потом, после удара, мне было не до него…

Бородулин вздохнул и подумал, что все, не сговариваясь, повторяют один и тот же текст.

— Ну ладно. Скажите, Элем, а у вас есть какие-то предположения, кто мог покушаться на вас и почему? Может быть, у вас есть враги?

— Не знаю… Понимаете, у нас, артистов, такое количество врагов и завистников… — Он огляделся, почмокал губами и спросил: — Не хотите ли выпить?

— Можно. Что-нибудь безалкогольное.

— Ну а я, с вашего позволения…

Симеонов нажал кнопку изящного звонка на столике. Тотчас в комнату вошла служанка.

— Даша, будь добра, сделай мне мартини. И для гостя…

Он вопросительно посмотрел на Бородулина.

— Минеральной. Похолоднее.

Служанка исчезла и через минуту появилась снова с напитками.

— Да, — продолжил Симеонов, — о чем я говорил?

— О личных врагах, — напомнил Бородулин.

— Да… Очень много врагов. И среди коллег, и среди простой публики. Это неизбежно при нашей профессии. И причем чем больше популярность, тем больше врагов. Соответственно вы можете прикинуть, какое огромное количество врагов у меня…

Бородулин внутренне усмехнулся этому тонкому намеку певца на собственную известность, но вслух ничего не сказал.

— Может быть, в последнее время появились новые? Или, скажем, вы получили какое-то сообщение?

— Если бы вы знали, — махнул рукой Симеонов, — какие иногда письма приходят нам… Мне еще ничего. А вот Ане, моей жене… Это просто кошмар какой-то.

— Бывают угрозы? — поинтересовался Бородулин.

— Все что угодно. И угрозы, и грязные предложения, и просто ругань. Что хотите бывает. Конечно, чаще всего благодарности за искусство…

Симеонов скромно потупил взор.

— Очевидно, вы не читаете все письма?

Симеонов печально улыбнулся:

— Нет, конечно. Иначе мне придется забросить все остальные дела. В день приходит до двухсот писем.

— А кто их читает?

— Никто, — пожал плечами Симеонов, — мы их просто выбрасываем.

— Интересно… А как же вы отделяете нужную почту?

— Очень просто. Вся важная почта приходит на другой адрес. Раньше мы держали специального человека, который читал письма. Но потом отказались, так как все равно ничего интересного в этих письмах не было. Обычные восторги, много признаний в любви. И масса грязи.

— И как часто вы выбрасываете письма?

— Не знаю. Я этим уже давно не интересуюсь. Да это все ерунда, поверьте.

Он театральным жестом взмахнул рукой.

— Тот, кто на вас напал, мог предварительно прислать письмо с угрозами. Если мы его найдем, то может обнаружиться след. Понимаете, как это важно?

Симеонов нахмурился и кивнул:

— Да, я сразу об этом и не подумал. Действительно, наш адрес найти не проблема… И если какой-нибудь маньяк… Да, это могло быть. Нужно спросить у Даши.

Он снова позвонил, а когда служанка появилась на пороге, сказал:

— Даша, когда последний раз выбрасывали письма?

— Дней десять назад.

— С тех пор что-то накопилось?

Она кивнула.

— Принеси-ка их сюда.

— Я их заберу с собой, — сказал Бородулин, когда она скрылась за дверью, — с вашего разрешения конечно. И с ними поработают эксперты-криминалисты, если я отберу что-то интересное.

— Конечно.

Вскоре служанка появилась вновь, волоча за собой по полу два огромных мешка из крафт-бумаги, плотно набитых и, судя по всему, очень тяжелых.

— Спасибо, — со вздохом поблагодарил Бородулин, прикидывая, сколько дней придется потратить ему, чтобы просто прочитать все эти письма. «Ничего, — подумал Бородулин, — вот моя новая помощница без дела слоняется, вот ее и посажу за письма. Пусть читает».

— Да, придется вам повозиться, — усмехнулся Симеонов, кивая на мешки.

— Ничего, справимся. А теперь, Элем, давайте еще раз вспомним, что произошло на площадке.

— Я же уже рассказывал… Ничего особенного. Все произошло так быстро и неожиданно, что я совершенно ничего не успел запомнить. Понимаете, я когда танцую и пою, весь мир перестает существовать. Только музыка и танец остаются.

Симеонов закатил глаза и сделал здоровой рукой несколько изящных жестов в воздухе.

— Значит, вы не обращали внимания на массовку?

Он отрицательно покачал головой:

— Нет, конечно. У них свои задачи, у меня свои. Мы никак не пересекались — я двигался по собственным меткам.

— И что вы почувствовали?

— Удар. А потом резкую боль в плече. Я поначалу и не понял, что это, думал, наткнулся на декорацию. Повернулся и увидел человека с ножом в руке. Потом он ударил еще раз. Хлынула кровь, у меня помутилось в глазах. Он выдернул нож, это я хорошо запомнил… А потом побежал, началась суматоха… Меня подхватили охранники и понесли в грим-уборную. Вот и все.

— Может быть, вы обратили внимание на его руки?

— Нет, мне было не до того.

Бородулин вздохнул:

— Ну что ж. Негусто. Последний вопрос. Некоторые люди, присутствующие на площадке, заметили, что преступник что-то выкрикивал. Вы не обратили внимание?

Симеонов задумался:

— Очень громко звучала фонограмма… Хотя… — добавил он после небольшой паузы, — да, он кричал… Что-то непонятное…

Певец отхлебнул из стакана, почесал затылок. Наконец его лицо прояснилось.

— Знаете, я, кажется, вспомнил. Он кричал: «За Анжелику». Точно. Так он и кричал…

Бородулин оживился. Кажется, наконец показался след. Да еще какой!

— Анжелика? Кто это? Вы ее знаете?

Симеонов усмехнулся:

— Сразу видно, что вы далеки от шоу-бизнеса. Кто же не знает Анжелику? Ее знают все…

Бородулин записал показания Элема Симеонова — вся информация уместилась на одной странице протокола допроса потерпевшего.

Через десять минут Бородулин вышел из подъезда. Мешки с письмами он брать не стал. Того, что сообщил Симеонов, было достаточно, и при удачном стечении обстоятельств можно выйти на след преступника. У Бородулина даже засосало под ложечкой от предчувствия близкой удачи.

Группа поклонниц не уменьшилась. Девушки с любопытством и завистью смотрели на Бородулина, который вышел из подъезда, где жил их кумир. Ни одной из них не светило попасть внутрь дома. Максимум, на что они могли рассчитывать, — это немое обожание издалека, да еще, может быть, автограф на лету, после концерта.

Бородулин сел в свою машину, повернул ключ зажигания. В этот момент зазвонил мобильник.

В трубке раздался голос Меркулова:

— Бородулин?

— Я, Константин Дмитриевич.

— У меня к тебе дело.

— Срочное?

— Очень…

Лето — худшее время для адвоката. Это я вам ответственно заявляю. Все нормальные люди разъехались из душной и пыльной Москвы и отдыхают у моря, в горах, на худой конец в подмосковных лесных пансионатах. Политическая жизнь утихает. Цены не растут. Доллар стабилен, как и рубль. Никто ни с кем не судится, потому что некому. А тем, кто остался, неохота. Конечно, кому захочется в такое время сидеть в тесных и неуютных залах суда, выслушивая монотонные показания свидетелей, речи прокурора и адвоката… Есть множество куда более приятных занятий.