Московские обыватели - Страница 9

Но суд и не понадобился. Вскоре Екатерина II прислала главнокомандующему Москвы свой высочайший указ, где было черным по белому написано, что преступления Новикова «столь важны, что по силе законов тягчайшей и нещадной подвергают его казни. Мы, однако, и в сем случае, следуя сродному нам человеколюбию и оставляя ему время на принесение в своих злодействах покаяния, освободили его от оной и повелели запереть на пятнадцать лет в Шлиссельбургскую крепость».

Четыре года спустя пытливый наблюдатель русской жизни Андрей Болотов записал в своем дневнике: «Славного Новикова и дом, и все имение, и книги продаются в Москве из магистрата, с аукциона — и типография, и книги, и все. Особливое нечто значило. По-видимому, справедлив тот слух, что его нет уже в живых — сего восстановителя литературы».

Оборвалась жизнь Новикова-просветителя. Окруженная тайной продолжала теплиться жизнь Новикова-мученика.

Чем дольше существует человечество, тем больше опутывает себя законами, уставами, правилами. Кажется, чего проще — суди по справедливости. Но у каждого свое представление о справедливости и способах ее достижения. Конечно, что мне законы, коли судьи знакомы! Сотни пословиц придумал народ против судопроизводства и законотворчества, но до сих пор мир ничего лучшего не изобрел, чтобы защитить добропорядочного обывателя и укоротить преступника.

С появлением письменности на Руси появились и первые сборники законов. Но государственные чиновники не утруждали себя их изучением и усовершенствованием. Даже в конце XVIII века, который в России звался «веком просвещения», судейскую комнату обычно заменяли на пыточный подвал.

— Стоило закричать роковое «Слово и дело!», — вспоминал старичок Горюшкин, профессор Московского университета, — тотчас хватали доносчика и обвиняемого и тащили в Сыскной приказ, что был на Житном дворе, у Калужских ворот. В застенке палачи разденут несчастного донага, свяжут руки за спиной и, перехватив через крюк, привяжут другой конец веревки к бревнышку. Начинают со встряски — ступят на бревнышко, руки-то и выходят из лопаток. Потом бьют кнутом, сдирая кожу лоскутами от плеч до хребта.

— Да разве возможно такое? — удивлялся молодой собеседник.

— И этого мало, — продолжал Горюшкин, тряся пуклями парика. — По ободранной спине прохаживались зажженным сухим веником или посыпали ее солью. Если судья разгорячится, он тоже подскочит к несчастному и колотит палкой по голове.

— Но подобного невозможно вытерпеть! — возмущался будущий служитель Фемиды.

— Иной выйдет из застенка, — продолжал очевидец судопроизводства эпохи Екатерины И, — весь в крови, с изломанными руками, а навстречу другой колодник. «Какова баня?» — спрашивает идущий на пытку. «Остались еще веники», — отшучивался истерзанный. Кто выдерживал три застенка и не сознавался, тот «очищался кровью» — его больше не пытали.

— Я бы не позволил так издеваться над людьми!

— Чтобы не позволить, одной горячности мало. Законы нужны гуманные, тогда и судьи не станут самочинствовать. А то ведь один закон и знали: «Кнут не архангел, души не вынет, а правду скажет».

— А вы как стали судейским чиновником?

— В тринадцать лет ради хлеба насущного пошел служить в воеводскую канцелярию, оттуда меня перевели в Сыскное копиистом — пыточные листы заполнять. Тяжело было неправый суд видеть, вот и взялся за учебу, чтобы иное место найти…

Наверное, это редкий случай, когда дыба, кнут, неистовство палачей и судей, оговоры и признания под пыткой не ожесточили молодого копииста Захария Горюшкина, не превратили в равнодушного к чужому горю чиновника, а побудили к самообразованию, к чтению богословских, исторических и юридических книг. Он сблизился с профессорами Московского университета Десницким и Аничковым, перешел в Уголовную, затем в Казенную палату, где немало потрудился, смягчая приговоры судов нижней инстанции. С 1 января 1786 года по 10 февраля 1811 года Горюшкин преподавал в Московском университете юридические науки. «Я употребляю все мое старание, — говорил он воспитанникам, — чтобы в учение преподать вам общее понятие о российском законоискусстве, о начале и происхождении российских законов и прав с разделением их на разные роды и виды и их раздробления, и как должно поступить при произвождении дел в действо; о правах и должностях мест, учрежденных для отправления всего нужного к благосостоянию государства и особ к тому определенных со всеми переменами, происходивших до нынешних времен. Покажу обряд, который должно наблюдать при сочинении всяких писем, касающихся до оных дел, и порядок, по которому полагать их в листах на то учрежденных».

Уйдя в отставку, Горюшкин до самой своей смерти в 1821 году продолжал помогать советами судьям, юристам, тяжущимся. Он, наверное, был первым дворянином, не постыдившимся прослыть подьячим и отважившимся изучить законы своего Отечества. Потомки назвали его первым систематическим юриспрудентом России за блестящий четырехтомный труд «Руководство к познанию российского законоискусства» (М., 1811–1816) — первый свод русского законодательства. Трудолюбивый законоискусник не только систематизировал все существующие законы, но и дал определения сотням понятий, без чего невозможно законотворчество (что есть собственная оборона, власть господская, безопасность дома и т. д.).

В своем труде Горюшкин по-своему прочитал известные слова летописи, которые мы привыкли комментировать, как призыв варягов для управления Русью: «Поищем себе князя, иже бы володил и рядил по праву».

«1. «Володеть» или «владеть» есть не что иное, как вольно, властно или свободно делать.

2. Чрез слово «ряд» означалось тогда учиненное о чем-либо основательное или твердое постановление.

3. «Право» прежде и ныне приемлется знаменованием таких наших деяний, которые учинены быть должны так, как оные сделать возможным по закону признается.

Из сего явствует, что обитавшие тогда в России народы положили призываемым ими вручать над собою право постановлять или учреждать в их обществе все то, что только служит к их благосостоянию, и делать оное вольно».

Если бы наши ученые почаще заглядывали в труды Горюшкина, то допустили бы куда меньше ошибок, распространенных до сих пор. Так, с легкой руки популярного четырехтомного «Словаря русского языка» мы повторяем, что разночинец — «в конце 18–19 вв. в России: интеллигент, не принадлежащий к дворянству, выходец из других сословий — купечества, мещанства, духовенства, крестьянства, а также мелкого чиновничества». Закон же, по словам Горюшкина, гласит, что «разночинцы суть те, нижних чинов воинской, гражданской и придворной службы и прочие, которые не из дворян и не причисляются к купеческому торговому сословию».

Но не только знания можно почерпнуть в ученом труде российского законодательства. Достойно и человечно формулирует он параграф 184 (об обязанностях мужа): «Муж да прилепится к жене своей в согласии и любви, уважая, защищая и извиняя ее недостатки, облегчая ее немощи, доставляя ей пропитание и содержание по состоянию и возможности хозяина». Но если ты посмел изменить законной супруге, «то сверх церковного покаяния по закону Божию должны все удаляться от всякого с ним общения и возлагать на него пост на семь лет».

Разнообразие частной и общественной жизни конца XVIII века нашло свое отражение в пылящихся ныне на полках музеев увесистых фолиантах неутомимого труженика Горюшкина. Вас интересуют проблемы экологии? Тогда откройте главу об умножении и разведении лесов, о взыскании за их порчу. Какой должна быть ширина проезжей дороги?.. Как делится уезд на погосты, волости и станы?.. Обязанности соседей?.. На эти и тысячи других вопросов найдете здесь ответ. Некоторые правила двухвековой давности не мешало бы и нынче ввести в обиход: «Искоренять из аптеки такие лекарства, которые изобретены одним невежеством и в обыкновение вошли».

Дворянин Горюшкин, живший в собственном богатом доме на 4-й Мещанской улице, на заре XIX века вкрапливал в свод законов крамольные свободолюбивые строки, которые, должно быть, принесли России больше пользы, чем тысячи революционных речей, произнесенных в московских и петербургских салонах. «Равенство всех граждан состоит в том, — утверждал он (параграфы 4075 и 4076), — чтобы все подвержены были тем же законам. Сие равенство требует хорошего установления, которое воспрещало бы богатым удручать меньшее их стяжание имеющих и обращать себе в собственную пользу чины и звания, порученные им только как правительствующим особам государства».